https://wodolei.ru/catalog/mebel/rakoviny_s_tumboy/50/
– Самый главный у них заправила – прозванье ему Брюс… Колдун и чернокнижник. Он черту душу продал… Моя тетка сама видела – лопни глаза! – как он летал ночью на дальнозоркой трубе…– На чем? – переспросил Гришуха.– На дальнозоркой трубе… Такая труба: через нее всё-превсё по самый край света видно.– Брешешь, Степка! – возмутился Гришуха.Но Ванюшка возразил:– Мой батька сам такую у немца Немцами на Руси в старину называли всех иностранцев.
видел.– Коли так, ври дальше!– Вылетел это он, братцы, на дальнозоркой трубе – и прямо на месяц…– Это зачем же? – удивились слушатели.– Пес его знает! Может, с покойниками разговаривать.– Ох, ни в жизнь я в школу не пойду! – решил Степка, бледнея от страха. – Там всякому чернокнижью обучат и душу сгубят.– Нет, я бы пошел! – мечтательно сказал Егорка. – Ей-бо, пошел бы. Насчет чернокнижья ты зря говоришь. Чернокнижному волшебству колдуны по тайности обучают. А в школе псалтырь да Евангелие велят читать, цифирь показывают!– Вона! Зачем тебе цифирь? Больно учен станешь!– Вот и хорошо, что учен! С цифирью я всякому хитрому мастерству обучусь.– Цифирь купеческому делу пригодна, – неожиданно вступился Ванюшка Ракитин.Гришуха рассмеялся:– Ты нешто в купцы метишь? Чем торговать будешь? Битыми горшками?– Повремени насмешки строить, – серьезно, как большой, ответил десятилетний Ванюшка и добавил то, что не раз слышал от взрослых: – Москва тоже не одним часом обстроилась.Разговор оборвался.Ребята сидели, клевали носом. Очнувшись, подкидывали дров в костер.Вдруг послышался шум, зашуршала осыпающаяся земля. Ребята вздрогнули, мигом слетел сон. Из оврага выкарабкался мужик в меховой шапке, в опрятном поношенном армяке и кожаных постолах. За спиной его была торба с чем-то мягким. Поглаживая черную курчавую бороду, нежданный гость остановился в нескольких шагах от костра и, улыбаясь, глядел на ребят. Те оторопели, а Гришуха ощупал топор – ловко ли лежит под рукой.– Это он нас давеча напугать хотел? – прошептал Степка.Гришуха утвердительно кивнул головой.– Лошадок караулите? – хриплым, но приятным баском спросил мужик.– А ты нешто не видишь? Давно приглядываешься!Мужик посмотрел с недоумением.– Нельзя ли у вашего костра посидеть?– Садись, коли не шутишь, – неохотно пригласил пришельца Гришуха, а сам поплотнее охватил топорище.– Да вы меня, ребята, не бойтесь, – усмехнулся мужик, – я вам зла не сделаю.– А свистел зачем? Лошадей отогнать хотел?Мужик искренне удивился.– Я свистел? Лошадей отгонял? Да что вы, братцы! По мне, конокрадство – самый тяжкий грех! И подошел-то я сюда только-только, ваш костер меня приманил.Ребята начали успокаиваться.– Чего же ты бродишь по ночам, как супостат? – недовольно спросил Гришуха.– Вишь, как ты круто поворачиваешь, милок! Слова твои верные, да ведь не сам себе человек судьбу выбирает.Егорка, смущаясь, достал из сумки краюху хлеба и кусок сала.– Ты, может, дядя, голодный? На, возьми.Мужик принял из рук мальчика еду. Через несколько минут он блаженно откинулся на спину, положив под голову торбу.– Спаси тебя Христос, – ласково обратился он к Егорке. – Уважил дядю Акинфия, а то, признаться, с утра крохи во рту не было. А как звать тебя, паренек?– Егоркой кличут.– Егоркой… – многозначительно протянул Акинфий. – А ты, случаем, не стрелецкий ли будешь сын? Есть у меня друг закадычный, сильно ты на него обличьем смахиваешь!У Егорки захолонуло сердце. Еще когда их семья быстро и без лишнего шуму перебралась из Стрелецкой слободы к Спасу-на-Глинищах, бабка Ульяна строго-настрого наказывала мальчику: «Ежели будут тебя пытать, какого ты роду, не говори, что из стрельцов».Кто этот человек? По обличью – крестьянин, а на деле, может, боярский шпик? Шпик – сыщик.
И Егорка, отвернувшись от костра, чтобы скрыть краску смущения, пробормотал:– Из посадских мы…– Жалко, – заметил Акинфий, – не придется Илью порадовать.«Шпик! – с ужасом подумал Егорка. – Про Илью знает!..»Он с трепетом ожидал, что страшный незнакомец будет допрашивать его и дальше, но тот встал, потянулся.– Никак, светать начинает, – сказал он. – Пойду в город. Я ведь с товаром. – Акинфий вынул из сумки шкурку черно-бурой лисицы, встряхнул ее. – Вот какую красотку удалось зимой добыть. Думаю, у знакомого купца порохом и прочим припасом разживиться.– Воровским обычаем ходишь, – буркнул Гришуха.Акинфий необидчиво ответил:– Поневоле приходится. Ночью улицы рогатками перегорожены, а об эту пору подгородные крестьяне в Москву на торг спешат, стало, и нашему брату, страннику, с ними сподручно пробираться. Спаси вас бог, детки, за хлеб, за соль!Акинфий в пояс поклонился ребятам и зашагал прочь легким пружинистым шагом. Егорка остался в мучительном раздумье. Кто же это все-таки был? Сыщик или друг брата Ильи? Мальчику хотелось догнать Акинфия, откровенно поговорить с ним, но коренастая фигура мужика уже растаяла в предутреннем сумраке.Заря разгоралась. Первыми из темноты выступили ближние слободские домики, покосившиеся, с соломенными крышами, со слепыми оконцами, затянутыми бычьими пузырями. В старину, когда стекло на Руси было слишком дорого, окна затягивали хорошо выскобленными бычьими пузырями; пузыри были полупрозрачны и пропускали в избу слабый свет
И вот уже обрисовались в небе купола церквей, завершенные тонкими, чуть видными в рассветном сумраке крестами. На куполах, на крестах шевелились крохотные черные пятнышки: стаи галок пробуждались от сна.Дальше поднимался Кремль с кружевными очертаниями стен, с круглыми и четырехугольными башнями, с причудливыми громадами дворцов и соборов, с Иваном Великим, который величаво возносился в небо, точно охраняя сонный город.Лениво перекликнувшись друг с другом, в последний раз подали голос ночные сторожа.Далеко слышный в утренней тишине, протрубил рожок пастуха.Москва просыпалась. Глава VI. Детские забавы Ребята ехали неспешной рысцой по московским улицам.Когда строилась Москва, всякий выбирал место, где ему больше нравилось: иной перегораживал поперек улицу, прихватывая ее к своему владению. Прохожие, упершись в тупик, лезли через забор, если во дворе не было злых собак.Узкие улицы причудливо извивались. Редкая из них была вымощена бревнами или досками. При езде по такой «мостовой» в боярской ли карете или в крестьянской телеге тряска была невыносимой. В сухую погоду в воздухе носились тучи пыли, а после дождей улицы покрывала невылазная грязь.Строения обычно возводились посреди двора, подальше от «лихого глаза», а улица тянулась посреди потемневших заборов и частоколов.Под заборами валялись худые щетинистые свиньи, в кучах навоза рылись куры, собаки собирались стаями, опасными в ночное время…С товарищами Егорка и Ванюшка распростились на Маросейке. Здесь они жили в дальнем конце Горшечного переулка, в приходе Спаса-на-Глинищах.У Марковых своего коня не было: Егорка ездил в ночное просто за компанию. Паренек слез с тютинской лошади и вскочил позади Ванюшки на спину ракитинского коня.– В войну сегодня будем играть? – озабоченно спросил Ванюшка.– Беспременно будем.– Егорка, а Егорка! Я, как поем, к тебе приду.– Приходи…Дворы Марковых и Ракитиных стояли рядом. У Ракитиных дом был поприглядистее: чувствовалась заботливая мужская рука.Вдова Аграфена Маркова владела убогим домиком с соломенной крышей; на дворе стояли амбарушка да крохотная банька, бродили куры, паслась коза. Немудреное было владение, но и за то Марковы денно и нощно не уставали благодарить бога.Добрый сосед сапожник Семен Ракитин принимал в сиротской семье самое живое участие. А Егорка Марков и Ванюшка Ракитин дружили так, что водой не разольешь.Было еще очень рано, когда Егорка вернулся из ночного, но мать и бабушка уже встали. Ульяна сидела за прялкой, круглолицая русоволосая Аграфена возилась у печки.На скрип двери Аграфена радостно обернулась.– Пришел, мой голубчик? Не обидели в ночном лихие люди?– Ой, мамка, – взволнованно заговорил Егорка, – что было! Подсел к нашему костру какой-то дядька и давай выспрашивать, как меня зовут, и какого я роду…Мать и бабка ахнули.– Святители-угодники московские! И для чего же это ему занадобилось?– А кто его знает!– И что ты сказал? – строго спросила Ульяна Андреевна.– Как ты наказывала… Посадским назвался.Бабка облегченно вздохнула.– Испужался небось? – озабоченно молвила мать.– Испужаешься!.. Он еще потом говорит: «Жалко, говорит, что не стрелецкий ты сын, не придется, говорит, дружка Илью порадовать…»Аграфену так и кольнуло в сердце.– Ох, что ж ты наделал, болезный мой! Может, это и вправду Илюшин дружок был и мог поведать, где сыночек мой бесталанную головушку приклонил.– Ну, развесила уши! – сурово перебила старуха. – Илюшин дружок! Верь больше, они всякого наплетут, абы мальца обмануть.Все, вздыхая, сели за стол. Ульяна Андреевна достала из печи щи, разрезала каравай хлеба. Ели чинно, опуская в чашку деревянные ложки в очередь, друг за другом.В горницу ворвался запыхавшийся Ванюшка Ракитин:– Егорка! Али еще не поел?Старуха удивилась:– Эк, родной, соскучился! Давно не видались?– Ой, бабушка Ульяна, надо арбалеты Арбалет – старинное оружие: лук, прикрепленный к ложе с прикладом. Из арбалетов можно было стрелять стрелами, пулями, камнями.
готовить, войско собирать! Кирюшка-попович уж своих учит в Березовом овраге!Егорка бросил ложку, рванулся из-за стола. Бабушка едва успела ухватить его за холщовую рубаху:– Куда ты, дурной? Доешь хоть шти-то! Да еще каша будет!– Наелся, бабушка, не хочу!Ульяна напустилась на Ванюшку:– Ух ты, греховодник! Поесть парнишке не дал!Ванюшка на всякий случай отступил к двери:– Пойдешь, Егорка, аль нет?– Я… не знаю… Как мамка… Мамка, можно?– Иди ужо, баловник! Да смотри, чтоб не застрелили на войне…Егорка, не дослушав, выбежал из избы.Аграфена вздыхала: объяснение свекрови не утешило ее. Мать вспоминала Илью, ей казалось – вот-вот распахнется дверь, и он войдет, высокий, сильный.
Семен Ракитин сидел на низенькой табуретке и держал в коленях сапог. Вытаскивая изо рта деревянные гвоздики-колочки, он неуловимо быстрыми движениями вколачивал их в заранее наколотые дырки.Черные с проседью волосы Ракитин а были схвачены ремешком, чтобы не лезли в глаза. Широкое лицо носило следы оспы, от которой в детстве Семен чуть не умер. Бороду Ракитин брил, хоть и бранили его за это соседские старики и старухи.Ракитин отвечал им:– Зачем пустые разговоры? Не хочу с царем ссоры! Борода не кормит, не греет, от нее подбородок преет! Бороду носить – в казну денежки платить!Ракитин был родом с Севера, из маленького городка Каргополя. Мать его, искусную причитальщицу, нередко издалека вызывали оплакивать покойников. От нее передалась Ракитину способность к складной и бойкой рифмованной речи.Расположившись в амбарушке у раскрытой двери, сапожник поглядывал на двор, где бродили куры под предводительством важного петуха. На высоком предамбарье трехлетняя Маша мастерила куклу из лоскутков.По двору, крадучись, пробежали Ванюшка с Егоркой. Ребята пробирались в сарайчик. Там Егорка Марков мастерил деревянные сабли, арбалеты и прочее «вооружение».– Стой! – гаркнул Ракитин. – Ванюшка, подь сюда!Ванюшка неохотно, заплетая ногу за ногу, подошел к амбарушке.Отец приучал его расколачивать деревянным молотком размоченную кожу, набивать каблуки, пришивать заплаты. Ванюшка сапожной работы не любил.– Играть собираешься, а кто работать станет? – спросил Семен сына. – Готовь колки, все вышли.Ванюшка уселся на порог, не глядя, ковырял ножом березовую чурбашку, а сам ныл:– Тятьк, а тятьк! Пусти играть!– Игра не доводит до добра! – отзывался Семен, бойко постукивая молотком.– Да тятька же! Отпусти к ребятам!..– Отпустить не шутка, да осердится Машутка!– Тятька, да будет тебе! Все смеешься да смеешься…– Нешто лучше плакать? Ну ладно, вот тебе сказ: наготовишь полную чашку колков – и ступай на все четыре стороны!Ванюшка ахнул.– Мне за три дни столько не наготовить! – взмолился он.– Как хочешь. Мое дело – приказать, твое дело – исполнять. Нам, брат, на чужую милость надеяться не приходится… Своим трудом, Ванюшка, перебиваться надо!Ванюшка, мрачно сопя, слушал отцовские поучения. Вдруг Егорка тронул его за плечо, и оба сорвались с места.– Куда? – крикнул отец.– Я мигом…Егорка поделился с товарищем мыслью, которая давно бродила в его голове.Вскоре ребята подошли к амбарушке. Зеленовато-серые Ванюшкины глаза светились лукавым весельем.– Так смотри, тятька, чашку колков сделаем – играть отпустишь!– Мое слово – олово! – пробормотал сапожник, держа между губами колки.Ребята забрали березовые чурбаки, несколько ножей, ремешки, веревочки и разный хлам, назначение которого было понятно только Егорке Маркову.Часа через три Ванюшка явился в амбарушку. Его пухлое круглое лицо сияло, на гордо вытянутой ладони он держал чашку, доверху наполненную колками. Через его плечо глядел довольный Егорка.– Вот! – похвалился Ванюшка и так стукнул дном чашки об пол, что из нее брызнули колки.– Вы, может, украли где? – изумился Семен. – В малое время эдакую прорву разве наготовишь?– Я саморезку сделал, – скромно сказал Егорка. – Я про нее раньше думал. Она их, как солому, режет…– И сама кончики завастривает?– Сама.– Ну-ну!.. – Сапожник даже не мог найти слов. – Пойду глядеть вашу работу.Ракитин долго разглядывал саморезку, где два ножа заостряли край заранее заготовленной дранки, а потом она крошилась на отдельные колочки. Семен вышел из амбарушки в восхищении:– Всю Москву можно бы колками зашалить! Жалко, товар-то больно дешев… Что ж, ребятки, дело сделали, можете забавляться.Ванюшка и Егорка побежали собирать «войско».У мальчишек Горшечного и соседних переулков любимой игрой была война. Разделившись на две большие партии, они воевали весну, лето, осень. Только зима загоняла их, босоногих, в тесные, дымные избы.Одно войско называлось «свои», другое – «немцы». Егорка был атаманом у «своих», а Ванюшка Ракитин – его есаулом.
1 2 3 4 5 6 7
видел.– Коли так, ври дальше!– Вылетел это он, братцы, на дальнозоркой трубе – и прямо на месяц…– Это зачем же? – удивились слушатели.– Пес его знает! Может, с покойниками разговаривать.– Ох, ни в жизнь я в школу не пойду! – решил Степка, бледнея от страха. – Там всякому чернокнижью обучат и душу сгубят.– Нет, я бы пошел! – мечтательно сказал Егорка. – Ей-бо, пошел бы. Насчет чернокнижья ты зря говоришь. Чернокнижному волшебству колдуны по тайности обучают. А в школе псалтырь да Евангелие велят читать, цифирь показывают!– Вона! Зачем тебе цифирь? Больно учен станешь!– Вот и хорошо, что учен! С цифирью я всякому хитрому мастерству обучусь.– Цифирь купеческому делу пригодна, – неожиданно вступился Ванюшка Ракитин.Гришуха рассмеялся:– Ты нешто в купцы метишь? Чем торговать будешь? Битыми горшками?– Повремени насмешки строить, – серьезно, как большой, ответил десятилетний Ванюшка и добавил то, что не раз слышал от взрослых: – Москва тоже не одним часом обстроилась.Разговор оборвался.Ребята сидели, клевали носом. Очнувшись, подкидывали дров в костер.Вдруг послышался шум, зашуршала осыпающаяся земля. Ребята вздрогнули, мигом слетел сон. Из оврага выкарабкался мужик в меховой шапке, в опрятном поношенном армяке и кожаных постолах. За спиной его была торба с чем-то мягким. Поглаживая черную курчавую бороду, нежданный гость остановился в нескольких шагах от костра и, улыбаясь, глядел на ребят. Те оторопели, а Гришуха ощупал топор – ловко ли лежит под рукой.– Это он нас давеча напугать хотел? – прошептал Степка.Гришуха утвердительно кивнул головой.– Лошадок караулите? – хриплым, но приятным баском спросил мужик.– А ты нешто не видишь? Давно приглядываешься!Мужик посмотрел с недоумением.– Нельзя ли у вашего костра посидеть?– Садись, коли не шутишь, – неохотно пригласил пришельца Гришуха, а сам поплотнее охватил топорище.– Да вы меня, ребята, не бойтесь, – усмехнулся мужик, – я вам зла не сделаю.– А свистел зачем? Лошадей отогнать хотел?Мужик искренне удивился.– Я свистел? Лошадей отгонял? Да что вы, братцы! По мне, конокрадство – самый тяжкий грех! И подошел-то я сюда только-только, ваш костер меня приманил.Ребята начали успокаиваться.– Чего же ты бродишь по ночам, как супостат? – недовольно спросил Гришуха.– Вишь, как ты круто поворачиваешь, милок! Слова твои верные, да ведь не сам себе человек судьбу выбирает.Егорка, смущаясь, достал из сумки краюху хлеба и кусок сала.– Ты, может, дядя, голодный? На, возьми.Мужик принял из рук мальчика еду. Через несколько минут он блаженно откинулся на спину, положив под голову торбу.– Спаси тебя Христос, – ласково обратился он к Егорке. – Уважил дядю Акинфия, а то, признаться, с утра крохи во рту не было. А как звать тебя, паренек?– Егоркой кличут.– Егоркой… – многозначительно протянул Акинфий. – А ты, случаем, не стрелецкий ли будешь сын? Есть у меня друг закадычный, сильно ты на него обличьем смахиваешь!У Егорки захолонуло сердце. Еще когда их семья быстро и без лишнего шуму перебралась из Стрелецкой слободы к Спасу-на-Глинищах, бабка Ульяна строго-настрого наказывала мальчику: «Ежели будут тебя пытать, какого ты роду, не говори, что из стрельцов».Кто этот человек? По обличью – крестьянин, а на деле, может, боярский шпик? Шпик – сыщик.
И Егорка, отвернувшись от костра, чтобы скрыть краску смущения, пробормотал:– Из посадских мы…– Жалко, – заметил Акинфий, – не придется Илью порадовать.«Шпик! – с ужасом подумал Егорка. – Про Илью знает!..»Он с трепетом ожидал, что страшный незнакомец будет допрашивать его и дальше, но тот встал, потянулся.– Никак, светать начинает, – сказал он. – Пойду в город. Я ведь с товаром. – Акинфий вынул из сумки шкурку черно-бурой лисицы, встряхнул ее. – Вот какую красотку удалось зимой добыть. Думаю, у знакомого купца порохом и прочим припасом разживиться.– Воровским обычаем ходишь, – буркнул Гришуха.Акинфий необидчиво ответил:– Поневоле приходится. Ночью улицы рогатками перегорожены, а об эту пору подгородные крестьяне в Москву на торг спешат, стало, и нашему брату, страннику, с ними сподручно пробираться. Спаси вас бог, детки, за хлеб, за соль!Акинфий в пояс поклонился ребятам и зашагал прочь легким пружинистым шагом. Егорка остался в мучительном раздумье. Кто же это все-таки был? Сыщик или друг брата Ильи? Мальчику хотелось догнать Акинфия, откровенно поговорить с ним, но коренастая фигура мужика уже растаяла в предутреннем сумраке.Заря разгоралась. Первыми из темноты выступили ближние слободские домики, покосившиеся, с соломенными крышами, со слепыми оконцами, затянутыми бычьими пузырями. В старину, когда стекло на Руси было слишком дорого, окна затягивали хорошо выскобленными бычьими пузырями; пузыри были полупрозрачны и пропускали в избу слабый свет
И вот уже обрисовались в небе купола церквей, завершенные тонкими, чуть видными в рассветном сумраке крестами. На куполах, на крестах шевелились крохотные черные пятнышки: стаи галок пробуждались от сна.Дальше поднимался Кремль с кружевными очертаниями стен, с круглыми и четырехугольными башнями, с причудливыми громадами дворцов и соборов, с Иваном Великим, который величаво возносился в небо, точно охраняя сонный город.Лениво перекликнувшись друг с другом, в последний раз подали голос ночные сторожа.Далеко слышный в утренней тишине, протрубил рожок пастуха.Москва просыпалась. Глава VI. Детские забавы Ребята ехали неспешной рысцой по московским улицам.Когда строилась Москва, всякий выбирал место, где ему больше нравилось: иной перегораживал поперек улицу, прихватывая ее к своему владению. Прохожие, упершись в тупик, лезли через забор, если во дворе не было злых собак.Узкие улицы причудливо извивались. Редкая из них была вымощена бревнами или досками. При езде по такой «мостовой» в боярской ли карете или в крестьянской телеге тряска была невыносимой. В сухую погоду в воздухе носились тучи пыли, а после дождей улицы покрывала невылазная грязь.Строения обычно возводились посреди двора, подальше от «лихого глаза», а улица тянулась посреди потемневших заборов и частоколов.Под заборами валялись худые щетинистые свиньи, в кучах навоза рылись куры, собаки собирались стаями, опасными в ночное время…С товарищами Егорка и Ванюшка распростились на Маросейке. Здесь они жили в дальнем конце Горшечного переулка, в приходе Спаса-на-Глинищах.У Марковых своего коня не было: Егорка ездил в ночное просто за компанию. Паренек слез с тютинской лошади и вскочил позади Ванюшки на спину ракитинского коня.– В войну сегодня будем играть? – озабоченно спросил Ванюшка.– Беспременно будем.– Егорка, а Егорка! Я, как поем, к тебе приду.– Приходи…Дворы Марковых и Ракитиных стояли рядом. У Ракитиных дом был поприглядистее: чувствовалась заботливая мужская рука.Вдова Аграфена Маркова владела убогим домиком с соломенной крышей; на дворе стояли амбарушка да крохотная банька, бродили куры, паслась коза. Немудреное было владение, но и за то Марковы денно и нощно не уставали благодарить бога.Добрый сосед сапожник Семен Ракитин принимал в сиротской семье самое живое участие. А Егорка Марков и Ванюшка Ракитин дружили так, что водой не разольешь.Было еще очень рано, когда Егорка вернулся из ночного, но мать и бабушка уже встали. Ульяна сидела за прялкой, круглолицая русоволосая Аграфена возилась у печки.На скрип двери Аграфена радостно обернулась.– Пришел, мой голубчик? Не обидели в ночном лихие люди?– Ой, мамка, – взволнованно заговорил Егорка, – что было! Подсел к нашему костру какой-то дядька и давай выспрашивать, как меня зовут, и какого я роду…Мать и бабка ахнули.– Святители-угодники московские! И для чего же это ему занадобилось?– А кто его знает!– И что ты сказал? – строго спросила Ульяна Андреевна.– Как ты наказывала… Посадским назвался.Бабка облегченно вздохнула.– Испужался небось? – озабоченно молвила мать.– Испужаешься!.. Он еще потом говорит: «Жалко, говорит, что не стрелецкий ты сын, не придется, говорит, дружка Илью порадовать…»Аграфену так и кольнуло в сердце.– Ох, что ж ты наделал, болезный мой! Может, это и вправду Илюшин дружок был и мог поведать, где сыночек мой бесталанную головушку приклонил.– Ну, развесила уши! – сурово перебила старуха. – Илюшин дружок! Верь больше, они всякого наплетут, абы мальца обмануть.Все, вздыхая, сели за стол. Ульяна Андреевна достала из печи щи, разрезала каравай хлеба. Ели чинно, опуская в чашку деревянные ложки в очередь, друг за другом.В горницу ворвался запыхавшийся Ванюшка Ракитин:– Егорка! Али еще не поел?Старуха удивилась:– Эк, родной, соскучился! Давно не видались?– Ой, бабушка Ульяна, надо арбалеты Арбалет – старинное оружие: лук, прикрепленный к ложе с прикладом. Из арбалетов можно было стрелять стрелами, пулями, камнями.
готовить, войско собирать! Кирюшка-попович уж своих учит в Березовом овраге!Егорка бросил ложку, рванулся из-за стола. Бабушка едва успела ухватить его за холщовую рубаху:– Куда ты, дурной? Доешь хоть шти-то! Да еще каша будет!– Наелся, бабушка, не хочу!Ульяна напустилась на Ванюшку:– Ух ты, греховодник! Поесть парнишке не дал!Ванюшка на всякий случай отступил к двери:– Пойдешь, Егорка, аль нет?– Я… не знаю… Как мамка… Мамка, можно?– Иди ужо, баловник! Да смотри, чтоб не застрелили на войне…Егорка, не дослушав, выбежал из избы.Аграфена вздыхала: объяснение свекрови не утешило ее. Мать вспоминала Илью, ей казалось – вот-вот распахнется дверь, и он войдет, высокий, сильный.
Семен Ракитин сидел на низенькой табуретке и держал в коленях сапог. Вытаскивая изо рта деревянные гвоздики-колочки, он неуловимо быстрыми движениями вколачивал их в заранее наколотые дырки.Черные с проседью волосы Ракитин а были схвачены ремешком, чтобы не лезли в глаза. Широкое лицо носило следы оспы, от которой в детстве Семен чуть не умер. Бороду Ракитин брил, хоть и бранили его за это соседские старики и старухи.Ракитин отвечал им:– Зачем пустые разговоры? Не хочу с царем ссоры! Борода не кормит, не греет, от нее подбородок преет! Бороду носить – в казну денежки платить!Ракитин был родом с Севера, из маленького городка Каргополя. Мать его, искусную причитальщицу, нередко издалека вызывали оплакивать покойников. От нее передалась Ракитину способность к складной и бойкой рифмованной речи.Расположившись в амбарушке у раскрытой двери, сапожник поглядывал на двор, где бродили куры под предводительством важного петуха. На высоком предамбарье трехлетняя Маша мастерила куклу из лоскутков.По двору, крадучись, пробежали Ванюшка с Егоркой. Ребята пробирались в сарайчик. Там Егорка Марков мастерил деревянные сабли, арбалеты и прочее «вооружение».– Стой! – гаркнул Ракитин. – Ванюшка, подь сюда!Ванюшка неохотно, заплетая ногу за ногу, подошел к амбарушке.Отец приучал его расколачивать деревянным молотком размоченную кожу, набивать каблуки, пришивать заплаты. Ванюшка сапожной работы не любил.– Играть собираешься, а кто работать станет? – спросил Семен сына. – Готовь колки, все вышли.Ванюшка уселся на порог, не глядя, ковырял ножом березовую чурбашку, а сам ныл:– Тятьк, а тятьк! Пусти играть!– Игра не доводит до добра! – отзывался Семен, бойко постукивая молотком.– Да тятька же! Отпусти к ребятам!..– Отпустить не шутка, да осердится Машутка!– Тятька, да будет тебе! Все смеешься да смеешься…– Нешто лучше плакать? Ну ладно, вот тебе сказ: наготовишь полную чашку колков – и ступай на все четыре стороны!Ванюшка ахнул.– Мне за три дни столько не наготовить! – взмолился он.– Как хочешь. Мое дело – приказать, твое дело – исполнять. Нам, брат, на чужую милость надеяться не приходится… Своим трудом, Ванюшка, перебиваться надо!Ванюшка, мрачно сопя, слушал отцовские поучения. Вдруг Егорка тронул его за плечо, и оба сорвались с места.– Куда? – крикнул отец.– Я мигом…Егорка поделился с товарищем мыслью, которая давно бродила в его голове.Вскоре ребята подошли к амбарушке. Зеленовато-серые Ванюшкины глаза светились лукавым весельем.– Так смотри, тятька, чашку колков сделаем – играть отпустишь!– Мое слово – олово! – пробормотал сапожник, держа между губами колки.Ребята забрали березовые чурбаки, несколько ножей, ремешки, веревочки и разный хлам, назначение которого было понятно только Егорке Маркову.Часа через три Ванюшка явился в амбарушку. Его пухлое круглое лицо сияло, на гордо вытянутой ладони он держал чашку, доверху наполненную колками. Через его плечо глядел довольный Егорка.– Вот! – похвалился Ванюшка и так стукнул дном чашки об пол, что из нее брызнули колки.– Вы, может, украли где? – изумился Семен. – В малое время эдакую прорву разве наготовишь?– Я саморезку сделал, – скромно сказал Егорка. – Я про нее раньше думал. Она их, как солому, режет…– И сама кончики завастривает?– Сама.– Ну-ну!.. – Сапожник даже не мог найти слов. – Пойду глядеть вашу работу.Ракитин долго разглядывал саморезку, где два ножа заостряли край заранее заготовленной дранки, а потом она крошилась на отдельные колочки. Семен вышел из амбарушки в восхищении:– Всю Москву можно бы колками зашалить! Жалко, товар-то больно дешев… Что ж, ребятки, дело сделали, можете забавляться.Ванюшка и Егорка побежали собирать «войско».У мальчишек Горшечного и соседних переулков любимой игрой была война. Разделившись на две большие партии, они воевали весну, лето, осень. Только зима загоняла их, босоногих, в тесные, дымные избы.Одно войско называлось «свои», другое – «немцы». Егорка был атаманом у «своих», а Ванюшка Ракитин – его есаулом.
1 2 3 4 5 6 7