Незнакомая обстановка обострила до предела чувства мальчика. И чьи-то приближающиеся шаги он услышал задолго до того, как в дверном проеме появилась фигура мужчины.
– Кто-то к нам подходит, – предупредил он отца еле слышным шепотом.
Отец ничего не ответил, он обернулся только тогда, когда шаги приблизились настолько близко, что их мог расслышать даже белый. Наконец в высокой двери конюшни показался человек. Сокол укрылся за своим гнедым, стоявшим рядом с отцовой лошадью, и настороженно разглядывал вошедшего. Мужчина был среднего роста и телосложения, одет в грубые голубые джинсы и плотную куртку, застегнутую до самого горла. Воротник поднят так высоко, что касался полей шляпы. Сокол узнал этого человека – это был Ролинз. Его светло-карие глаза и спокойное лицо всегда напоминали мальчику неторопливую равнинную реку – на первый взгляд не сразу и заметишь, как мощно и быстро ее течение.
На какой-то миг Ролинз в нерешительности замедлил шаг. Затем проговорил негромко:
– Наконец-то вернулся. Я уж начал беспокоиться.
Глаза Ролинза не сразу привыкли к темноте, и он вначале не заметил второй, низкорослой лошади. Отец, не отвечая, стянул со своей лошади седло и отнес к стене. Когда он выпрямился, Ролинз стоял уже совсем рядом и внимательно смотрел на него.
– Ну как там… все? – Ролинз явно не знал, как задать вопрос.
Наступило долгое молчание. Отец стоял неподвижно, глядя на товарища. Затем Сокол увидел, как лицо отца передернуло судорогой.
– Она умерла, Том. И девочка тоже. Она гостила у своего дяди и уехала как раз перед тем, как разразилась буря. У повозки сломалась ось, она, похоже, сама выпрягла лошадь, – наверное, решила добраться домой верхом. Очевидно, ее выбросило из седла. У нее на лбу была рана, и кровь запеклась. Они замерзли насмерть – она и малышка.
Отец замолчал, и Сокол увидел, как он отвернулся, опустив голову, и закрыл глаза рукой.
Ролинз шагнул было к отцу, но затем замер на месте, глядя в сторону:
– Я… мне очень жаль.
– Да, – это короткое слово ничего не означало. Отец провел рукой по лицу, словно стряхивая невидимую паутину, и шумно выдохнул через нос.
– А как насчет мальчика?
Отец в это время снимал седелку и потник. Он застыл на миг, с легким удивлением оглянулся на Ролинза, на Сокола и быстро отвел взгляд.
– Я взял его с собой, – хрипло выговорил он, взял седелку и потник и расправил их поверх седла, лежащего на полу. Должно быть, он заметил, как вскинул голову Ролинз, потому что счел нужным кратко добавить: – Я не мог оставить его там.
– Ты хорошо подумал? – голос Ролинза прозвучал удивленно.
– Черт возьми, говорю же тебе, я не мог оставить его там. Ты представляешь, что ждет его в резервации. Ему надо получить образование… А кроме того… я хочу, чтобы он был рядом со мной, – последние слова он произнес дрогнувшим голосом.
– Но как ты себе все представляешь? – нахмурился Ролинз.
– Я думал об этом, – вздохнул Фолкнер и быстро глянул на Сокола, который, по-прежнему скрываясь за гнедой, снял с нее седло и пристраивал его у стены. – Я не могу взять его домой. Кэтрин будет… – он замялся и не закончил фразы. – Знаешь, дружище, но, кроме тебя, мне некому больше довериться.
Наступила такая тишина, что Сокол слышал шуршание осыпающейся на пол соломы. Отец прервал молчание, обернувшись к мальчику.
– Сокол, подойди сюда, – приказал он.
Нагнувшись, чтобы подхватить свой узел с пожитками, Сокол поднырнул под шею гнедой и, беззвучно шагнув, встал рядом с отцом. Он открыто встретил взгляд Ролинза, бесстрастно изучая человека, с которым отец хотел его оставить. Тот смотрел на мальчика без обычной приветливости и теплой улыбки, которыми прежде его встречал. И поэтому Сокол просто стоял и глядел на Ролинза, ничем не показывая, что знает и помнит его.
– Он смышленый мальчик и быстро всему учится. Обещаю, он не доставит вам никаких хлопот, – сказал отец.
– Что у него с лицом? – резко бросил Ролинз, прищурившись, разглядывая правую щеку Сокола.
– Прости меня, Боже, – едва слышно пробормотал отец и громко ответил: – Я ударил его.
– Почему? – ошеломленно спросил Ролинз.
– Не знаю, – устало покачал головой отец, словно не желая вспоминать того, что было. – Когда мы нашли их там, в снегу… Белый Шалфей и девочку… Ты сам знаешь, Том, как навахо относятся к смерти. Он начал нести всякую чушь о духах и попытался оттащить меня от них…У меня и в мыслях не было его ударить. Сокол пытался защитить меня на свой лад. Мальчик вел себя как настоящий смельчак, а я ударил его. – Отец замолчал и потом спросил с надеждой: – Так ты возьмешь его, Том?
Ролинз медленно опустил голову в знак согласия.
– Соседи начнут гадать, кто он. Некоторые будут молчать, другие будут спрашивать. Как ты хочешь, чтобы мы отвечали?
На скулах у отца заиграли желваки:
– Разве не естественно, что христианская пара дает пристанище сироте-полукровке?
Ролинз немного подумал и вновь медленно кивнул:
– Да. Думаю, это естественно.
Рука отца нерешительно легла на спину сына, а затем слегка подтолкнула мальчика вперед, к Ролинзу.
– Его зовут Джим Белый Сокол. Он откликается на имя Сокол.
– Здравствуй, Сокол, – легкая улыбка осветила спокойное лицо Ролинза, когда он протянул мальчику руку: – Ты ведь помнишь меня, парень?
Мальчик кивнул, но взгляд его оставался по-прежнему настороженным. Пожимая Ролинзу руку, мальчик ощутил, насколько тот силен, но все же не сильнее его отца, который и ростом повыше, и в плечах пошире.
– Ты, должно быть, проголодался и продрог после долгого пути, – сказал Ролинз, отпуская руку Сокола. – Я отведу тебя домой. Вера, моя жена, соорудит тебе что-нибудь перекусить. Ну как, идет?
Сокол молча кивнул, и большая ладонь, только что пожимавшая его руку, легла на плечо мальчику и повела его вперед.
– Том, – нерешительный голос отца остановил уходившего Ролинза, и тот остановился, глядя через плечо. – Спасибо… Я… Ну, короче говоря, ты каждый месяц будешь получать кое-какие деньжата… на одежду парню, на содержание и все такое.
– Ладно.
– Что ты сказал вчера Кэтрин, когда она спрашивала обо мне?
– То, что ты и просил, – уехал проверять поголовье.
– Какие у нас потери из-за снежной бури? – вопрос звучал так, словно отца на самом деле не интересует, сколько скота погибло, и он спрашивает лишь оттого, что об этом следует спросить.
– С полдюжины голов, не больше. Еще счастливо отделались, – ответил Ролинз.
Лицо отца скривилось в какой-то болезненной и мучительной гримасе:
– Кэтрин, вероятно, почувствует облегчение, когда убедится, что я больше не уезжаю лично «осматривать скотину».
– Да, вероятно, так.
Сокол видел, как отец пристально всматривается в лицо друга.
– Ты ведь никогда этого не одобрял, не так ли, Том?
– Не мое это дело – осуждать тебя, – покачал головой Ролинз.
– Я сам себя казню. Я виноват в том, что мне не хватало мужества, ни тогда… – он глянул на Сокола, – …ни сейчас.
Отец махнул рукой и отвернулся, показывая, что разговор окончен. Сокол смотрел на отца, не отводя глаз, пока рука на плече не подтолкнула его вперед. В этот миг мальчик ощутил, что его жизнь изменилась гораздо больше, чем он мог предположить. Ему не только предстояло жить с чужими белыми людьми, потому что его мать и маленькая сестра погибли. Теперь он почувствовал, что теряет и своего белого отца. Связь, которая была между ними, оборвалась. Сокол стал по-настоящему одиноким.
Выходя из темной конюшни на простор, залитый ослепительным солнечным светом, мальчик поднял глаза к ярко-голубому небу. Пустота. Бесконечность. И этот голубой безбрежный простор, казалось, говорил о том, что бежать некуда.
Сокол шел за Ролинзом, придерживая под мышкой свернутое одеяло. Снег скрипел под башмаками его спутника, шаги мальчика были почти не слышными. Когда они проходили мимо стоящих неподалеку белых ковбоев, Сокол почувствовал на себе пристальные взгляды, но не опустил головы. За редкими деревьями он увидел большой, несуразный дом. Но Ролинз направлялся не к нему, а к нескольким стоявшим поодаль домикам поменьше. Вскоре Сокол понял, что один из них и есть его будущее жилье. Когда Ролинз стал подниматься по деревянным ступеням, Сокол тревожно замер на месте.
– В чем дело, Сокол? – спросил Ролинз. – Входи. Все в порядке. – И он поманил его за собой.
– Дверь дома не выходит на восток, – сказал мальчик озабоченно.
Улыбка исчезла, а взгляд Ролинза сделался холодным.
– Белые люди не верят в то, что двери домов непременно должны смотреть на восток. Ты должен знать это.
Это Сокол действительно знал, но мысль о том, что ему придется жить в таком месте, наполняла его тревогой. Ролинз ждал, спокойно и терпеливо глядя на мальчика. Он не стал подгонять Сокола, он просто ждал. Наконец Сокол начал подниматься по ступенькам следом за Томом. В доме Ролинз принялся топать ногами по коврику, стряхивая снег.
Сокол не тронулся ни на шаг дальше того места, где остановился мужчина. Он замер, с любопытством оглядывая небольшую прихожую, где на крючках, вбитых в стену, висела зимняя одежда и стояла раковина для умывания. Внутренняя дверь открывалась в комнату с большим белым шкафом: оттуда тянуло запахом вкусной еды. Ролинз забрал у мальчика его скатку и положил ее на пол.
И тут Сокол увидел свое отражение в зеркале над раковиной. На вздувшейся щеке багровело красное пятно. Он потрогал ушиб. Хотя лицо застыло от холода, к щеке было невозможно прикоснуться.
– Вера! – громко позвал Ролинз.
– Папочка! Папочка! – раздался звонкий голосок, и из комнаты, откуда доносились вкусные запахи, выбежала маленькая девочка и бросилась на руки к Ролинзу. – Мамочка разрешила мне самой печь печенье! – гордо объявила она. – Хочешь попробовать? Я все делала сама.
– Почти все сама, – поправил ее женский голос.
Но Сокол даже не взглянул на женщину, которая стояла в дверях кухни. Все его внимание было приковано к девочке и ее золотым локонам.
– Как вы сумели поймать солнечный свет? И как заставили его светиться в ее волосах? – в изумлении спросил он Ролинза.
Он слышал, что у белых бывают золотые волосы, но никогда не видел их.
Ролинз поцеловал девочку и поставил ее на пол. Сокол увидел ее глаза и вновь поразился, потому что они оказались зелеными. Он не мог отвести от них взгляда, а золотоволосая девочка изумленно смотрела на него.
– Нам не пришлось ловить солнечный свет, – сказал Ролинз. – Просто у нее белокурые волосы, такие бывают у белых людей. Так что здесь нет никакого волшебства.
– Кто ты? – спросила девочка.
Сокол не ответил, переваривая сведения, которые сообщил ему Ролинз.
– Кто этот мальчик? – на этот раз вопрос задала женщина.
– Кэрол, познакомься с Соколом, – Ролинз подтолкнул девочку вперед. – Сокол, это моя дочь Кэрол.
– Сокол? – девочка забавно сморщила носик. – Как птица! Какое смешное имя.
– Возможно, твое имя тоже кажется ему смешным, – предположил Ролинз.
– Что у тебя с лицом? – требовательно спросила девочка, разглядывая вздувшуюся щеку Сокола.
Не успел мальчик вымолвить и слова, как вмешался Ролинз:
– Он упал и расшибся. А что, Кэрол, не отвести ли тебе его на кухню и не угостить ли твоим печеньем? А потом, может быть, сумеем уговорить твою мать приготовить для него сандвич. Он давно уже ничего не ел.
– Пойдем, Сокол, – Кэрол потянула за руку своего нового знакомого. Он вначале поупирался, а затем позволил златокудрой девочке, чья макушка едва доходила мальчику до груди, отвести себя в соседнюю комнату.
– Том, чей это мальчик? Почему ты привел его сюда? – требовательно прошептала женщина, и Сокол оглянулся, чтобы рассмотреть ее. Волосы у женщины были тоже белокурые, но не золотистые, как у девочки.
Больше Сокол ничего не успел увидеть, потому что девочка подтащила Сокола к столу. Она быстро шмыгнула куда-то в сторону и тут же вернулась, неся тарелку с домашним печеньем. Она двигалась так шумно, что Сокол едва расслышал ответ Ролинза:
– Его привел Фолкнер. Он…
Его бормотанье прервал возмущенный шепот:
– Уже не хочешь ли ты сказать, что это ребенок его любовницы-навахо?
Хотя Ролинз и его жена разговаривали в прихожей очень тихо, Сокол слышал каждое слово.
– Да. Она замерзла… во время бури. Фолкнер попросил нас позаботиться о нем. Я согласился, – так же негромко пробормотал Ролинз.
– Так значит, он хочет, чтобы мы воспитали этого мальчика? – голос женщины стал пронзительным. – И ты согласился? – продолжала она. – Да как ты мог? Кэтрин – моя подруга. Неужели вы оба думаете, что она ни о чем не догадается?
– Кэтрин будет делать вид, что ничего не знает, что она всегда и делает, – Ролинз осуждающе покачал головой. – Никто не мог понять, как ему удается так привязывать к себе женщин. Жаль только, что с мужчинами у него это не получается.
– Меня это все не касается. А вот с тем, что у Фолкнера хватило нахальства поселить своего незаконного ребенка в нашем доме, под самым носом у жены, я мириться не стану.
– Разве ты не понимаешь, Вера, что Фолкнер нам доверяет? – Ролинз оставался спокойным, несмотря на нападки жены. – Ты поостынешь, задумаешься и поймешь: это же честь для нас – то, что он привел сюда сына.
– Ну, уж не знаю, много ли в этом чести! Надеюсь, он понимает, в какое неловкое положение нас поставил, – немного смягчилась женщина.
В это время девочка встала прямо перед Соколом, положила руки ему на колени и строго спросила:
– Так ты съешь хоть одно?
Сокол взглянул на тарелку, стоявшую перед ним на столе. Кэрол внезапно обернулась к двери, взмахнув золотыми кудряшками.
– Папочка, он не хочет есть мои печенья, – пожаловалась она.
Ролинз ответил, чуть помедлив:
– Он, наверное, хочет оставить их на сладкое. Вера, у нас в холодильнике есть ведь немного ростбифа? – обратился он к жене. – Может быть, сделаешь парню сандвич?
Ролинз снял шляпу, повесил ее на крюк. Расстегнув и сбросив с плеч подбитую овчиной куртку, он взглянул на Сокола.
– Почему бы и тебе не снять теплую одежку, Сокол? В доме тепло, ты не замерзнешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44