То была роковая любовь. Анабел была зеленее весенней травы и совершенно потеряла голову, ощутив сильную тягу к Жилю. Если бы он попросил умереть ради него, она сделала бы это с радостью. Ей было вполне достаточно, чтобы любимый просто существовал на свете. Как в любой первой любви, в чувстве Анабел не было ничего сексуального.
Анабел заставила себя забыть об этом увлечении, а особенно о его горьком и постыдном финале, который омрачил ее юность. Она вдруг подумала, а не предупредить ли Майкла, что с такой помощницей он вряд ли добьется успеха в решающих переговорах с графом, но затем решила: ни к чему. Я видела Жиля шесть лет назад, едва ли он до сих пор имеет на меня зуб. Конечно, мне неприятно его видеть, но придется потерпеть, благо недолго: Майкл говорил, что наш визит рассчитан на три дня. Осмотрим виноградники, винные погреба и, даст Бог, заключим желанную сделку, в результате которой на полках супермаркетов «Уэстбери» появятся бутылки с этикеткой «Замок Шовиньи». Овчинка стоит выделки.
Кажется, Жиль не экономит на гостях, подумала девушка, вешая свои вещи в шкафы, стоящие вдоль одной из стен. В их дверцы были вделаны зеркала. Деревянные панели гармонировали с остальным убранством комнаты, в котором безошибочно угадывался стиль «ампир». Нетрудно было представить в этом интерьере соблазнительно одетую Жозефину, раскинувшуюся на светло-зеленой кушетке и с нетерпением ожидающую императора.
Все здесь было в тон — от цветного узора на бледно-зеленых шелковых драпировках до штор и покрывала. Великолепный дамский письменный стол и в пару к нему кресло; белый с золотом туалетный столик на длинных веретенообразных ножках — все изящное, старинное… Данью современности были только светильники, стоявшие по обе стороны огромной кровати, но и те были стилизованы «под старину».
Короче, убранство спальни стоило целого состояния, а таких комнат в замке множество. Ясно, Жиль очень богатый человек, который может себе позволить выбирать, кому продавать вино. Не приходилось сомневаться в том, что после сбора урожая он устраивал в замке те самые обеды, которыми так славятся французские виноградари. Эти обеды для гурманов проходят в торжественной обстановке по тщательно разработанному ритуалу и становятся гимном в честь почетного гостя — Его Величества Вина.
Анабел улыбнулась: как хорошо, что я вовремя вспомнила об этой традиции и догадалась прихватить с собой «маленькое черное платье»!
От вызывающей роскоши ванной комнаты у Анабел захватило дух. Мрамор, позолота, зеркала от пола до потолка… Она ощутила себя обитательницей гарема, единственное предназначение которой — ублажать своего хозяина. Девушка погрузилась в горячую воду и испытала давно забытое наслаждение. В Лондоне Анабел снимала квартиру вместе с двумя подругами, поэтому могла рассчитывать только на непродолжительное стояние под душем и лишь мечтала хорошенько понежиться, когда у нее будет собственная ванная.
Определенно Жиль умеет жить. Почему он не женат? Такой дом и хозяйство требуют наследника. Французы относятся к подобным вещам очень серьезно. В конце концов, ему уже тридцать один, старость не за горами. Эта мысль заставила Анабел громко рассмеяться. Да Жиль и будучи пожилым останется безумно привлекательным!
Девушка нахмурилась. О чем я думаю? Неужели я настолько глупа, чтобы снова влюбиться в Жиля?
Она вылезла из ванны и стала медленно вытираться. Конечно нет: урок не забылся, а я не враг себе, чтобы повторять одну и ту же ошибку. Анабел посмотрела на стоявший у кровати телефон. Надо позвонить Эндрю. Майкл сказал, что получил у хозяина разрешение на пользование телефоном.
Сказано — сделано. Разделявшие их тысячи миль не смогли исказить характерного бостонского акцента ее жениха. Тон Эндрю был резким, и у Анабел упало сердце.
— Так ты все-таки решилась?!
Значит, он по-прежнему не одобряет мою поездку с Майклом… Вообще-то Эндрю пытался отговорить ее, и они были на волосок от первой в жизни ссоры. Анабел, подавив досаду, ласково возразила:
— Эндрю, это моя работа. Я ведь не поднимаю шум из-за твоей поездки в Канаду, правда?
Наступила пауза, затем Эндрю ответил:
— Это совсем другое дело. Дорогая, тебе не обязательно работать. Когда мы поженимся, у тебя будет куча обязанностей. Тебе следовало провести оставшиеся до свадьбы месяцы в Бостоне. Помнится, мама приглашала тебя.
Да, чтобы проверить, можно ли принять меня в столь благородное семейство, подумала Анабел.
— Хочет посмотреть, умею ли я пользоваться ножом и вилкой? — саркастически бросила она и тут же пожалела о своих словах, услышав шумный вздох жениха.
— Не будь смешной! — Голос Эндрю звенел от гнева. — Мама хотела только одного: представить тебя родственникам. После свадьбы мы будем жить в Бостоне, она ввела бы тебя в благотворительный комитет и…
— В благотворительный комитет?! — не выдержала Анабел. — Так вот чем, по-твоему, я должна заниматься до конца дней? У меня уже есть работа…
— …Из-за которой ты вынуждена шляться по свету с другими мужчинами. Анабел, я хочу, чтобы моя жена сидела дома!
И тут до Анабел дошло: Эндрю ревнует к Майклу! Она иронически усмехнулась. Господи, как глупо! Майклу под пятьдесят, и он давно и счастливо женат. Ах, если бы нас с Эндрю не разделял Атлантический океан. Она посмотрела на часы и заторопилась.
— Эндрю, я больше не могу говорить. Но скоро напишу…
Она надеялась услышать слова любви, но Эндрю просто положил трубку. Анабел пыталась убедить себя, что он промолчал, поскольку был не один. Оставалось надеяться, что письмо заставит его смягчиться.
Однако до обеда оставалось слишком мало времени, поэтому девушка решила, что поупражняется в эпистолярном жанре позднее. Черное платье подчеркивало белизну ее кожи, сохранившей слабые остатки австралийского загара. Глубокий вырез обнажал спину и выгодно подчеркивал точеную фигуру. Платье заканчивалось на добрых три дюйма выше колен, едва прикрывая резинки черных чулок. Анабел покупала это платье вместе с матерью, и именно мать настояла на чулках.
— К нему необходимы чулки. Столь женственное платье надевают только тогда, когда действительно хотят быть женственной, а для этого нет ничего лучше самых тонких, какие только есть на свете, черных чулок!
— Чтобы каждый мужчина, увидев меня в этом платье, знал, что под ним? — возопила шокированная Анабел. Она смирилась с тем, что под такое платье бюстгальтер не наденешь, но никак не ожидала, что мать способна пойти еще дальше.
— Чтобы каждый мужчина пытался угадать это, — невозмутимо поправила мать. — И надеялся, что он прав! Кроме того, — решительно добавила миссис Рейвен, — чулки заставят тебя сильнее ощутить то, что ты непременно почувствуешь, надевая это платье.
Спорить с логикой матери было невозможно, но сейчас Анабел охватили сомнения. Чулки от Диора обтягивали красивые ноги девушки, а бархат платья был настолько хорош сам по себе, что не требовал украшений. Повинуясь внезапному импульсу, Анабел собрала волосы в пучок, оставив лишь несколько мягких прядей у висков. Глаза сразу стали казаться больше, зеленее, классическая прическа подчеркнула тонкие черты лица. Посмотрев в зеркало, Анабел увидела не хорошенькую девочку, а красивую женщину и на мгновение не узнала сама себя. Казалось, даже пластика стала другой.
Она слегка оттенила веки зеленым, бледно-розовые румяна сделали ее высокие скулы тоньше. Макияж завершила губная помада более темного оттенка, чем та, которой Анабел пользовалась днем. Капнув за уши и на запястья свои любимые духи все от того же Диора, она надела черные туфли на высоких каблуках и придирчиво осмотрела свое отражение. Как солдат, готовящийся к решающей битве, насмешливо подумала Анабел.
Увидев ее, Майкл присвистнул.
— Что случилось? Говорят, «Золушка» — сказка французская, но…
— Хотите сказать, что я приехала в лохмотьях?
— Нет. Но я никак не ожидал, что молодая деловая женщина за какой-нибудь час может превратиться в прекрасную соблазнительницу, которая выглядит так, словно в жизни не ударяла палец о палец!
Анабел расхохоталась: ошарашенное лицо Майкла развеселило ее не меньше, чем его слова.
Дверь распахнулась, и Жиль шагнул им навстречу. Несмотря на предупреждение о том, что обед будет неофициальным, хозяин был в смокинге, подчеркивавшем его подтянутую фигуру.
Анабел невольно восхитилась обтянутыми тонким черным сукном широкими плечами, мошной грудью, плоским животом. И смутилась: шесть лет назад она видела Жиля в облегающих джинсах и майках, но ей и в голову не приходило любоваться его телосложением. Но сейчас… Сейчас физическое совершенство Жиля магнитом притягивало ее взгляд.
— Вы что, сговорились за моей спиной? — обиделся Майкл, облачившийся в легкий костюм-двойку. — Я думал, обед действительно будет неофициальным.
Жиль небрежно улыбнулся.
— Прошу прощения. У себя в замке я всегда переодеваюсь к обеду. Этого ждут люди.
Анабел уставилась на него во все глаза. Зная этого человека, она готова была биться об заклад, что на мнение прислуги и местных жителей ему наплевать.
— Когда человек служит другому человеку, он должен быть уверен, что хозяин достоин уважения, — пояснил Жиль, снова прочитав ее мысли. — Нет на свете больших снобов, чем французские крестьяне. Разве что английские дворецкие.
Майкл засмеялся, но Анабел даже не улыбнулась. О Боже, насколько Жиль высокомерен! Неужели он живой человек? Неужели никогда не смеется, не плачет, не сердится и не занимается любовью?
Ответ на последний вопрос Анабел получила быстрее, чем ожидала.
Они прошли в зал, который Жиль назвал салоном: огромное помещение, отделанное и меблированное в стиле Людовика XIV. Жиль предложил гостям выпить, но Анабел отказалась. Она полагала, что за обедом подадут местные вина, и не хотела перебивать вкус.
Мужчины последовали ее примеру, и Анабел почувствовала, что Жиль следит за ней с ироническим одобрением.
Этот человек родился не в свое время, подумала она, исподтишка разглядывая его. Почему я никогда не замечала жесткости, высокомерия, властности и аристократизма, сквозящих в каждой его черте, каждом жесте, каждом слове?
Дверь открылась, и мадам Лебон, пряча усмешку, по-французски доложила хозяину:
— Приехала мадам.
Анабел заинтересовалась: кто эта женщина? Видно, хорошо знакома с Жилем, если экономка называет ее просто «мадам».
Жиль не сдвинулся с места. Анабел физически ощутила неодобрение экономки и, поймав на себе ее враждебный взгляд, невольно задумалась, чем заслужила столь сильную неприязнь. Но когда «мадам» вошла в салон, Анабел забыла об экономке. Она никогда не видела более красивой женщины. У незнакомки были пышные рыжие волосы и молочно-белая кожа, а уж фигура… Каждый дюйм этого тела, напоминающего хрупкий фарфор, говорил о благородном происхождении, как, впрочем, и холодная заученная улыбка, которой женщина мимоходом одарила Майкла и Анабел.
— Жиль!
Ее голос был удивительно низким, напоминающим хрипловатое мурлыкание. Незнакомка положила на руку Жиля длинные пальцы с алыми ноготками и подставила пухлые губки для отнюдь не формального поцелуя.
Жиль проигнорировал откровенный призыв и поднес руку женщины к губам, чем немало удивил Анабел. Наверное, постеснялся целоваться при посторонних, сделала вывод она. Впрочем, при его высокомерии…
— Простите, что не оделась соответственно случаю, — промурлыкала незнакомка, жестом показывая на свое цвета морской волны шифоновое платье, в котором безошибочно узнавалась рука знаменитого кутюрье. — Но я только-только вернулась из Парижа. Жиль, так у тебя гости?
Жиль представил их.
— Луиза… Анабел Рейвен и Майкл Роберте. Мадам Бовез. Ее отец Бернар Трувиль мой ближайший сосед, тоже владелец виноградников…
Луиза поджала губы, прищурилась и окинула Анабел столь пристальным взглядом, что девушка поняла: ее просветили словно рентгеном, насквозь, и оценили каждую деталь туалета, включая качество чулок.
— Перестань, дорогой, — поморщилась Луиза. — К чему эти скучные формальности? Мы с тобой отнюдь не просто соседи. Мисс Рейвен, я вижу у вас на пальце обручальное кольцо. Вы с мистером Робертсом собираетесь пожениться? Или я ошибаюсь?
Сначала экономка, а теперь эта женщина! Похоже, все здесь только и мечтают толкнуть меня в объятия Майкла…
— Нет, не собираемся, — лаконично ответила Анабел, не желая пускаться в пространные объяснения.
В словах француженки было что-то чрезвычайно неприятное. Анабел тут же обвинила себя в предвзятости, однако сразу заметила чувственность, скрывавшуюся за элегантной внешностью рыжеволосой красотки. Об этом говорил рот, алчно приоткрывшийся в ту минуту, когда Луиза посмотрела на Жиля. Анабел стало противно. С каким удовольствием она ушла бы! Чем-то Луиза напоминала экзотический цветок, с виду сказочно прекрасный, но… насквозь ядовитый.
Еда, как и предполагала Анабел, была изысканной. К восхитительно сочной, таюшей во рту телятине подали выдержанное красное вино, позволявшее ощущать тонкий вкус жареного мяса, а на десерт — разные сорта сыра, которые подчеркивали изысканный вкус сухого белого вина.
Майкл был искусным рассказчиком, и беседа за обеденным столом текла живо и непринужденно. Лишь Луиза время от времени дулась, словно не могла дождаться, когда наконец останется наедине со своим любовником. А в том, что они любовники, Анабел нисколько не сомневалась. Об этом свидетельствовали постоянное прикосновение пальцев Луизы к руке Жиля и взгляды, без слов говорившие: «Этот мужчина — мой!».
Кофе пили в салоне. Как и обеденный сервиз, кофейный был сделан из тончайшего фарфора: такую посуду, как подозревала Анабел, не купишь в магазине.
Луиза грациозно встала, собираясь разлить кофе, но, к удивлению Анабел, Жиль остановил ее, властно обронив:
— Может быть, эту обязанность возьмет на себя Анабел?
Женщины остолбенели: хотя интонация хозяина дома была вопросительной, обе понимали, что это завуалированный приказ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16