Вы достаточно заработали на нейтралитете Кастилии. Я уже давно должен был бы потребовать с вас саладинову десятину. Здесь дело не в деньгах. Здесь дело гораздо более серьезное.
Чудовищная сумма, которую должна была выплатить альхама, вытеснила из головы старейшины Эфраима все другие заботы; теперь, когда Иегуда так резко вернул его к действительности, он уже не мог закрывать глаза на гораздо более лихую напасть. Саладинову десятину платили церкви, не королю. Уже когда шла речь о том, чтобы повысить налоги, взимаемые с христиан, архиепископ предъявил свои права на эти взносы, и казна вынуждена была пойти на уступки. Когда дело коснется евреев, дон Мартин будет еще решительней настаивать на этой привилегии; а если он добьется своего, независимости альхамы конец.
Дон Иегуда в откровенных и резких словах объяснил это дону Эфраиму.
- Ты не хуже меня знаешь, что поставлено на карту, - сказал он. - Нельзя, чтобы между нами и королем было втиснуто еще одно звено. Мы должны остаться независимыми, как написано в древних книгах. Мы должны сохранить самоуправление и свою юрисдикцию, как и гранды. Король должен получить право взимать саладинову десятину, я должен получить это право, - не дон Мартин. К этому я приложу все старания, но только к этому. И если мне это удастся и если вы откупитесь только деньгами, славьте господа бога!
Дон Эфраим, на которого так напал Иегуда, в душе чувствовал, что тот прав. Мало того, его поразило, как быстро и верно Иегуда понял, в чем тут дело. Но он не хотел показать свое невольное восхищение. Слишком сильно печалился он о деньгах. Ему было не по себе, он зяб и, почесывая ногтями одной руки ладонь другой, продолжал дуться.
- Твой родич дон Хосе добился, чтобы сарагосские евреи платили только половину десятины.
- Возможно, что мой родич оборотистей меня, - сухо возразил Иегуда. - Во всяком случае, у него нет такого противника, как архиепископ дон Мартин. - Он разгорячился. - Неужели ты все еще слеп? Я буду рад, если на этот раз архиепископ не наденет на нас ярма. За это я охотно заплачу полную десятину королю, и десятина эта будет тучная, дон Эфраим, уж будь спокоен. Самоуправление альхамы стоит того.
Он сказал это с неожиданным волнением, он даже путался и заикался.
- Я знаю, что ты наш друг, - поспешил ответить дон Эфраим. - Но ты суровый друг.
На почтительный отказ дона Эфраима архиепископ не разразился вторым посланием. Вместо того он отправился в Бургос; несомненно, он хотел вырвать у короля полномочия для действий против евреев.
Иегуда боялся, что он добьется своего. Альфонсо и Леонор благочестивы, нейтралитет Кастилии камнем лежит у них на совести. Дон Мартин наверняка сошлется на не допускающий толкований папский эдикт и будет увещевать их не умножать своих грехов. Иегуда думал сам поехать в Бургос. Но мысль старого Мусы, что как раз "хлопотливостью" можно все погубить, удержала его.
Когда король призвал его в Бургос, он воспринял это как знамение неба.
Архиепископ действительно наседал на короля. Он ссылался на целый ряд указов священного престола и на писания высших церковных авторитетов. Разве не ответили евреи Пилату: "Кровь его на нас и на детях наших", - и разве тем самым они не осудили себя? Господь бог тогда же осудил их на вечное рабство, и обязанность христианских монархов - не давать проклятому богом народу подымать выю.
- А ты, дон Альфонсо, - взывал он к королю, - в течение всего своего царствования мирволил и потакал евреям, и в наше тяжелое время, когда гроб Господень снова в руках обрезанного антихриста и папский эдикт обязывает всех безоговорочно, а значит, и иудеев, вносить саладинову десятину, ты колеблешься и не выполняешь его и потворствуешь неверным, что очень обидно твоим истинно верующим подданным.
Король не мог устоять против увещеваний архиепископа.
- Хорошо, дон Мартин. Мои евреи тоже внесут саладинову десятину.
Дон Мартин возликовал:
- Сейчас же назначу налог!
Этого Альфонсо не хотел. Папа мог требовать, чтобы он, король, взыскал десятину и употребил её на военные нужды; но взыскивать налоги и решать, на что именно их пустить, - его королевское право. Спор это был давний, он снова ожил еще при первом назначении саладиновой десятины, и хотя Альфонсо и очень ценил архиепископа, верного друга и истого рыцаря, все же он не желал уступать.
- Прости, дон Мартин, - сказал он, - это не твоего ведения дело. - И когда архиепископ возмутился, он успокоил его: - Ты не жаждешь денег, и я не жажду. Мы христианские рыцари. Мы захватываем добычу у недруга, но мы не спорим с другом из-за денежных дел. Пусть и на этот раз скажут свое слово юристы и репозитарии.
- Так это означает, что ты предоставляешь твоему еврею решать, как применить эдикт святого отца? - подозрительно и задорно спросил дон Мартин.
- Очень удачно, что дон Иегуда сейчас как раз едет сюда, - ответил Альфонсо. - Я, конечно, посоветуюсь и с ним.
Тут уж архиепископ не выдержал.
- Кого ты хочешь спрашивать - дважды неверного? Посланца дьявола? Ты думаешь, он даст тебе добрый совет во вред своему другу эмиру Севильскому? Кто поручится, что он уже сейчас не строит вместе с ним козней. Еще фараон сказал: "Если разразится война, евреи примкнут к нашим врагам".
Дон Альфонсо старался сохранять спокойствие.
- Этот мой эскривано сослужил мне большую службу, - сказал он. - Большую, чем все те, что были до него. В хозяйстве моего королевства теперь увеличился порядок и уменьшился гнет. Ты несправедлив к нему, дон Мартин.
Теплые слова, в которых король защищал еврея, испугали архиепископа.
- Вот и видно, что святой отец был прав, когда предостерегал христианских монархов от евреев-советчиков, - сказал он, не столько возмущенный, сколько озабоченный. Он процитировал послание папы: - "Берегитесь, князи христианские. Не приближайте милостиво к себе иудеев, они отблагодарят вас по пословице: mus in pera, serpens in gremio et ignis in sinu - как мышь в мешке, как змея за пазухой, как огниво в рукаве". - И огорченно закончил: - Ты слишком приблизил к себе этого человека, дон Альфонсо, он вполз к тебе в сердце.
Короля тронула печаль друга.
- Не думай, - сказал он, - я не хочу удержать то, что по справедливости причитается церкви. Взвешу твои и его доводы, и только если его доводы окажутся очень вескими, очень убедительными, очень бескорыстными, я послушаюсь его.
Архиепископ был мрачен и озабочен.
- Тебе, верно, мало того, что господь обрек тебя за грехи на бездействие в то время, как весь христианский мир сражается? Не прибавляй к старым грехам новых! Заклинаю тебя, не потерпи, чтобы в твоем королевстве неверные насмехались над эдиктом святого отца!
Дон Альфонсо взял его за руку.
- Благодарю тебя за предупреждение, - сказал он. - Я буду его помнить, и Иегуде не удастся заговорить мне зубы.
Всё время, пока он ждал Иегуду, слова дона Мартина не выходили у него из головы. Архиепископ был прав: он слишком разбаловал своего еврея. Он обращается с ним не как с человеком, с которым поневоле приходится вести дела, а как с другом. Он пошел к нему в гости, взял к себе в пажи его сына, любезничал с его дочерью и, раззадоренный насмешками и высокомерием этой девчонки, решил восстановить мавританский загородный дворец. Сколько ни отогревай змею на груди, она все равно ужалит. А может быть, уже ужалила.
Больше он не поддастся на обольщения еврея. Иегуда ответит за то, что не востребовал со своих единоверцев саладиновой десятины. И если он ничего не приведет в свое оправдание, Альфонсо передаст евреев дону Мартину. Пусть не задирают нос эти неверные!
Но может ли он передать церкви свое право владения евреями, свое patrimonio real? Его предки не позволяли никому на него посягнуть.
Он просмотрел доклады о финансовом положении государства. Оно было благоприятно, более чем благоприятно. Его эскривано служит ему верой и правдой, этого отрицать нельзя. Но он, Альфонсо, сохранит в сердце своем предостережения архиепископа; он не позволит себя одурачить.
Прежде всего он потребует от еврея огромную сумму для Калатравы и на выкуп пленников. Из ответа еврея будет ясно, чьи интересы для него важнее - казны и государства или его собственные и еврейства.
Он встретил Иегуду, полный нетерпеливого ожидания.
Иегуда тоже был в напряженном волнении. От разговора с королем зависело бесконечно многое; надо было действовать очень осторожно.
Прежде всего он сделал подробный доклад о состоянии хозяйства. Рассказал о значительных успехах, не позабыл и о более мелких удачах, которые, по его мнению, могли порадовать короля. Рассказал о большом конском заводе; шестьдесят породистых коней из мусульманской Андалусии и из Африки находятся на пути в Кастилию, приглашены три опытных коневода. Затем о кастильской монете; чеканят все большее количество золотых мараведи, и хотя изображение дона Альфонсо, как и всякое изображение человеческого лица, ненавистно приверженцам пророка, все же золотые монеты с лицом дона Альфонсо и с его гербом, свидетельствующим о его могуществе, распространяются и в мусульманских странах. А королеву, надо думать, порадует то, что в непродолжительном времени она сможет носить ткани, изготовленные из кастильского шелка.
Король слушал внимательно и казался довольным. Но он помнил о своем намерении не давать еврею зазнаваться.
- Это звучит очень утешительно, - заметил он, но тут же прибавил с недоброй мягкостью: - Теперь, наконец, и деньги есть, чтобы ударить по нашим здешним мусульманам.
Дон Иегуда был разочарован - он ожидал большей благодарности, однако он спокойно ответил:
- Мы приближаемся к этой цели скорее, чем я думал. И чем дольше ты сохранишь мир, государь, тем больше будут твои возможности собрать многочисленное и сильное войско, которое обеспечит тебе победу.
Дон Альфонсо все с той же злобно-лукавой мягкостью спросил:
- Ежели ты полагаешь, что все еще не можешь дать согласие на священную войну, то, по крайней мере, дозволь мне получить деньги, чтобы христианский мир поверил в мою добрую волю!
- Соблаговоли, государь, ясней изложить свою мысль, ибо слуга твой непонятлив, - ответил дон Иегуда.
- Мы с доньей Леонор решили выкупить пленников Саладина, - объяснил ему Альфонсо, - выкупить очень много пленников. - И он назвал еще более высокую цифру, чем собирался: - Тысячу мужчин, тысячу женщин, тысячу детей.
Иегуда, казалось, смутился, и Альфонсо уже подумал: "Вот теперь я его поймал; теперь он покажет свое истинное лицо". Но Иегуда тут же ответил:
- 16000 золотых мараведи очень большие деньги. Ни один другой государь на нашем полуострове не мог бы себе позволить выбросить на благочестивое дело без всякой для себя корысти такую огромную сумму. Ты можешь это себе позволить, государь.
Альфонсо не знал, радоваться ли ему или сердиться.
- Кроме того, - сказал он, - я хотел бы сделать дар Калатравскому ордену, и дар щедрый.
Теперь Иегуда действительно был озадачен. Но он тотчас же подумал: король хочет купить у неба прощение за то, что не участвует в священной войне, и лучше, если он сделает это таким путем, не уступив архиепископу саладинову десятину.
- О какой сумме ты думал, государь? - спросил он.
- Я хотел бы услышать твое мнение, - сказал Альфонсо.
Иегуда предложил:
- Что, если пожертвовать Калатраве ту же сумму, что и Аларкосу: четыре тысячи золотых мараведи?
- Ты смеешься, мой милый, - ласково сказал король. - Не могу же я отделаться от моих лучших рыцарей нищенской подачкой! Определи сумму пожертвования в восемь тысяч мараведи.
На этот раз дон Иегуда невольно поморщился. Но он не стал спорить и, склонившись перед королем, сказал:
- Государь, ты сейчас отдал на богоугодные дела двадцать четыре тысячи золотых мараведи. Будь уверен, бог вознаградит тебя. - И, уже справившись со своим волнением, он весело прибавил: - Я и так ждал, что господь будет к тебе милостив, и уже заранее все предусмотрел.
Король поглядел на него с удивлением.
- Рассчитывая, что ты заслужил перед господом, и он благословит тебя наследником престола, я приказал моим репозиториям пересмотреть список подарков на крестины, - пояснил Иегуда.
Дело в том, что в старых книгах было записано право короля по случаю рождения первого сына требовать от каждого вассала добавочных взносов на предмет достойного воспитания престолонаследника, и суммы при этом определялись немалые.
Дон Альфонсо, так же как и донья Леонор, отказался от надежды на наследника престола, и то, что эскривано верил в его счастье, обрадовало короля. Оживившись, он сказал со смущенной улыбкой:
- Ты и в самом деле предусмотрительный человек. И так как еврей без колебания предоставил в его распоряжение требуемую сумму, дон Альфонсо уже решил, как и собирался, поручить ему, а не дону Мартину взыскание саладиновой десятины.
Но ведь еврей обошел молчанием саладинову десятину, причитающуюся с альхамы, и не обмолвился о ней ни полсловом.
- А как обстоит дело с вашей саладиновой десятиной? - без всякого перехода спросил король. - Мне сказали, что вы хотите надуть церковь. Этого я не потерплю, тут вы просчитались.
Неожиданный запальчивый наскок вывел Иегуду из равновесия. Но он рассудил, что судьба сефардских евреев зависит сейчас от его языка, он сдержался, приказал себе действовать с холодным расчетом, не терять терпения.
- Нас оклеветали, государь, - сказал он. - Я уже давно подсчитал саладинову десятину альхамы; иначе неоткуда было бы взять те деньги, которые ты сегодня потребовал. Но твои еврейские подданные, разумеется, хотят вносить эту подать не всякому, кто её будет домогаться или уже домогается, а только тебе, государь.
Дон Альфонсо, хотя и довольный тем, что Иегуда так легко отклонил от себя обвинение дона Мартина, все же решил его осадить:
- Не забывайся, дон Иегуда! "Всякий", о котором ты говоришь, - это архиепископ Толедский.
- В статуте, данном альхаме твоими отцами и дедами и подтвержденном тобою, государь, предусмотрено, что наша община должна вносить подати только тебе и никому другому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68