Которая не лучше воровства…
Глава 9
В атлетическом зале общества «Динамо» было не протолкнуться. С недавних пор не протолкнуться. С тех пор, как он был сдан в аренду. В раздевалке на вешалках среди милицейских кителей густо висели черные короткие, с металлическими заклепками на рукавах кожаные куртки. Вернее сказать, кители висели среди курток.
В самом зале на тренажерах качалась мускулистая, с короткими стрижками братва. Все, как один, в черно-белых костюмах «Адидас», с перстнями и пудовыми золотыми крестами на равных диаметру головы шеях.
— Ты скоро? — лениво интересовался молодой «бычок» у излишне, по его мнению, зависшего на перекладине Григорьева. — Или ты там присох? В натуре…
— А что такое?
— А то, что не западло мне тут ждать уже пять минут!
— А ты не жди, — предлагал Григорьев.
— Ты че, борзый? — удивлялся молодой качок. — Или мусор?
— Я и то, и другое. Я борзый мусор.
— Тогда без базара. Что я, не понимаю, что эта хата ваша. Тогда крутись. Пять минут тебе хватит?
Григорьев делал подряд дюжину подъемов-переворотов, соскакивал, падал, перекатывался через голову и снова вскакивал, вскидывая вперед правую, поддерживаемую левой руку.
Навстречу ему сквозь монолитную стену «адидасов» боком протискивался Грибов.
— Привет фанатам большого спорта. В каком виде олимпийское «золото» намерены брать?
— В догонялках с препятствиями и стрельбой.
Григорьев обтер полотенцем лицо и шею и направился к силовому тренажеру. Но остановился, не дойдя. Потому что за секунду до него на сиденье плюхнулся очередной полуторацентнерный качок.
— Достали, — пожаловался следователь. — Какому идиоту могла прийти в голову идея допустить в спортивный зал милицейского общества мелкоуголовную шушеру?
— Ты еще в стрелковом тире не был… — подлил масла в огонь Грибов.
— Что, они еще и стреляют?
— Стреляют. Согласно обоюдовыгодному договору, заключенному между тиром и частно-охранным предприятием «Защита».
— Бардак.
— Не бардак, а самоокупаемость и рациональное использование незадействованных спортивных площадей и спортинвентаря с целью поддержания технического состояния спортивных сооружений…
— …И семейного бюджета его руководящих работников.
— И бюджета работников. Не без этого.
— Я же говорю — бардак. Хоть и самоокупаемый.
— А ты переходи в общество «Урожай». Там свободней.
— От чего свободней?
— От того, что не так престижно, как здесь. «Динамо», брат, нынче в цене. Приятно тягать железо бок о бок с каким-нибудь «важняком». А может, и выгодно. Можно потом на следствии так запросто своему следаку сказать — мол, кончай, кореш, на понт брать, мы же с тобой в спортзале за одну штангу держались.
— Даже так?
— Именно так. Ладно, пошли в парилку.
В парилке было не продохнуть от пара. И от глухого, по фене говора. Разогревшая мускулатуру братва парилась в отведенное ей согласно договору время. Может, даже на тех самых полках, где до них милицейские генералы сидели.
— Ладно, пошли в душ.
В служебном душе возле единственного нормально действующего смесителя жались милиционеры — завершившие свой рабочий день майоры и капитаны. Руководящие работники и тренеры того самого спортивного общества.
— Привет, — поздоровались с ними следователи.
— Здорово, сыскари. Как живете?
— Лучше всех. А вам не обидно вот так вот, возле одного крана жаться, когда всякие прочие на горячих полках телеса парят?
— Да ладно вам… О чем тут, в натуре, базарить. Они же за аренду бабки платят…
Следователи вышли из спорткомплекса, взяли в ближайшем пивном ларьке пива, потому что водки не было, и сели на случайную скамейку.
— Ну, чего хорошего раздобыл? — спросил Грибов, разливая пиво в одноразовые стаканчики.
— Семечек стакан. Соленых. Как раз под пиво, — вытащил Григорьев кулек бабкиных семечек. Которые получил вместо свидетельских показаний.
— А кроме семечек?
— Все то же самое. Никто ничего не видел, не слышал, не знает и никого ни в чем не подозревает. А если видел, слышал или подозревает, то предпочитает молчать. В общем, тишь да гладь, как в пионерском лагере после совместной пионеров с пионервожатыми ночной оргии. Никаких, кроме патриотических речевок, салютов и кристально честных глаз, показаний. Номеров машины нет, марки — нет, цвета — нет, примет водителя — нет. Пустота.
— Понятно.
— А что у тебя?
— Эксперты дали заключение по письму.
— И что?
— И ничего. Бумага стандартная, наиболее ходового сорта. Текст набран на компьютере. Распечатан на лазерном принтере, не имеющем никаких характерных дефектов. Отпечатков пальцев, присутствия случайных химических веществ, специфических сминаний либо других повреждений на бумаге не обнаружено. Текст без орфографических и лингвистических особенностей. Все стерильно. Такое впечатление, что преступник работал в водолазном скафандре.
— Печально.
— Не весело. Звонил генералу. С верхов потянуло сквозняком. То ли кто-то что-то узнал, то ли кому-то о чем-то шепнули. Звонили генералу, щупали его за вымя.
— А генерал?
— Что генерал. Сказал, что что-то такое слышал, но сделать ничего не может. По причине отсутствия заявления от потерпевшей стороны.
— Теперь они надавят на потерпевшую сторону…
— Уже надавили. На отца. Через знакомых.
— И что он?
— Пока ничего. Держится. Бьется в истерике. Твердит, что не позволит убить свою дочь. Что разберется сам.
— Ну да, с нашей помощью.
— Скорее с нашим соучастием.
— Скажешь тоже!
— Не скажу, а так и есть! Если с позиций формального служебного расследования. Сокрытие оперативно значимой информации. Ведение несанкционированного следствия. Использование служебного положения в корыстных целях. Опять же порочащий высокое звание российского милиционера морально-политический облик, недисциплинированность и…
— И половая распущенность отдельных представителей офицерского состава, выражающаяся в волочении нижней части мундира за каждой встретившейся на пути юбкой…
— Да ладно ты. Я же серьезно. Влипнем мы, Сашка, с этим делом. Помяни мое слово. Ложками дерьмо хлебать будем. До изжоги.
— Ну, значит, будем. Из одной чашки вместе с генералом.
— Генералам из чашек младшего офицерского состава хлебать не положено. Им другую посуду сервируют. В другом месте. С другим содержимым. Как говорится, богу — богово, а кесарю — сечение. Короче, нас по шапке. А его максимум на пенсию. Персональную.
— Ну и ладно. В случае чего к тому же банкиру в охранники наймемся. Он хоть платить нормально будет. Не только на хлеб и пиво. Тем более что теперь поздно из-за стола проситься. Когда по тарелкам разлито. Все уже было: и злоупотребление, и сокрытие, и использование. Бери ложку и черпай…
— И что ты теперь предлагаешь делать?
— Ждать.
— Чего ждать? Отставки?
— Следующего хода преступников. Должны же они как-то проявить себя. Не для того же они девочку похитили, чтобы удочерить.
— А если ее уже нет? Если допустить, что они как-нибудь случайно, не рассчитав, ее убили, испугались и, испугавшись, ударились в бега.
— Случайно? Нет, вряд ли. Непохожи они на маньяков, действующих спонтанно. Вон как все рассчитали. Без единого выстрела! И свидетеля! Подъехали, обрызгали, подсадили и уехали. Такое маньяку не придумать. Тут незамутненную сообразилку надо иметь.
Нет, не пойдут они на убийство. Убыточно оно. Им выкуп нужен за девочку. Миллион баксов — если за живую. За мертвую им гроша ломаного не дадут. Разве только «вышку».
— А кто может знать, живая она или нет? Иногда, чтобы не возиться, заложников убивают сразу, а потом требуют выкуп. Как за живых и здоровых.
— Но ведь все равно требуют. Все равно как-то проявляют себя. Уверен, от денег они не откажутся в любом случае. Иначе зачем было огород городить? Тем более что…
— Что? Ты кого-то подозреваешь?
— Нет, никого конкретно. Но меня не покидает ощущение, что преступники — кто-то из близких. Из близких к семье банкира. По крайней мере, из их среды. Слишком хорошо они знают привычки потерпевших. И финансовое состояние банка. Ведь миллион запросили. Ни больше ни меньше.
— Может быть.
— В общем, так. Пока преступники не вынырнули, будем отрабатывать подступы. Ты — работников и клиентов банка. Тех, кто осведомлен о его финансовых возможностях. Кто не получил требуемых ссуд или, наоборот, получил их слишком легко.
Кто раньше конфликтовал с потерпевшим. Угрожал ему. Или имеет основания для мести.
Но в первую очередь всех, кто был уволен в течение последнего года по его прямому указанию. То есть тех, кто имеет на него зуб и имеет полную информацию по банку и его семейному положению.
А я займусь его и его жены друзьями. И криминальной «крышей», которая прикрывает банк. Может, у них там на предмет деления денег конфликт вышел. И еще родным отцом девочки. Который не хотел прощать ее матери измены.
О'кей, как говорят американцы.
— Якши, как отвечают наши восточные братья.
Глава 10
Жена банкира снова плакала. Она плакала уже три дня подряд, если не считать коротких перерывов. В перерывах она рыдала навзрыд.
Сейчас жена банкира плакала по поводу того, что преступник наконец объявился. Что он позвонил и выдвинул новый ультиматум.
Следователи сидели рядом и пытались задать вопросы. Работа у них такая — задавать вопросы. Несмотря ни на что, задавать вопросы.
— Когда это случилось?
— Четыре часа назад.
— А почему вы не позвонили нам? Сразу не позвонили…
— Я не могла. Я плакала.
— А потом?
— Потом я тоже плакала.
— Плакала, — подтвердил муж, — я еле добился от нее правды. И сообщил вам.
— Когда он обещал позвонить в следующий раз?
— Сегодня или завтра.
— А точнее?
— Он не сказал. Он только сказал, что позвонит. И чтобы я никуда не уходила. И ждала…
— Почему вы не включили магнитофон? Как я вас просил.
— Я забыла. Я растерялась.
Все как всегда — растерялась, забыла, не подумала, хотела как лучше, а получилось как хуже…
— Постарайтесь вспомнить весь разговор. Дословно. И все, что было до разговора. Где вы находились, что делали.
— Я была в спальне. Услышала звонок. Подняла трубку. Он сказал: «Вас еще интересует жизнь вашей дочери? Тогда ждите моего звонка. Сегодня. Или завтра».
— Все?
— Все. Нет, не все. Еще он сказал, что с дочерью все в порядке… Пока… И женщина снова разрыдалась.
— Успокойте ее, — попросил Грибов.
Муж подхватил жену под руки и чуть не волоком повел в спальню.
— И что будем делать? — спросил Григорьев.
— Ждать, — ответил Грибов, — снова ждать… Больше ничего не остается.
— Ты хочешь сказать, что сегодня мы отсюда не уйдем?
— Сегодня нет. И завтра — нет. И послезавтра… До тех пор пока он не позвонит — нет! Можешь считать, что мы стали невыездные.
Нельзя больше это дело пускать на самотек. Еще один прокол — и полетят головы. Наши с тобой головы…
— Переходим на казарменное положение?
— На казарменное. Если эти апартаменты можно назвать казармой. А эти кожаные диваны койкой.
— Казармой можно назвать любое помещение, где отдельного человеческого индивида заставляют находиться круглые сутки наедине с другими однополыми ему индивидами, по той причине лишая его положенной ему личной жизни.
— Кем положенной?
— Матушкой-природой положенной.
— А ты кисель с бромом пей. Глядишь, тогда мать-природа подуспокоится.
В гостиную вернулся хозяин.
— Тут такое дело, — сказал Грибов, — нам придется остаться у вас дома. В интересах дела.
— Мы вас не очень стесним? — с надеждой в голосе спросил Григорьев.
— Нет. Нисколько. Тем более что ваш товарищ сказал, что вам «придется» остаться.
— Но я очень громко храплю, — предупредил Григорьев, — и иногда разговариваю во сне. В нецензурной форме.
— Это не страшно. Мы с женой будем спать в дальней спальне. Так что можете не беспокоиться.
— А он не за вас беспокоится. Он за мать беспокоится. Природу, — хмыкнул Грибов.
Григорьев недовольно зыркнул в сторону напарника. И очень вежливо спросил у хозяина:
— Скажите, у вас есть другой телефон? Который не здесь?
— Есть. На кухне. А зачем вам второй…
— Позвонить. Предупредить, что я задерживаюсь. По не зависящим от меня обстоятельствам…
— Кому позвонить? — ехидно спросил Грибов.
— Тому, кому надо позвонить!
— Передавай привет. Тому, кому надо… позвонить.
Глава 11
Последующую ночь следователи провели в засаде. В очень комфортной засаде. Каких раньше не случалось. Вместо случайного заплеванного, умоченного и угаженного подъезда с засаленными до полной непрозрачности окнами, твердыми, как рука чекиста, и холодными, как его же голова, ступенями под седалищем они утопали в мягких кожаных креслах. И лениво жевали бутерброды с красной рыбой и аналогичного цвета икрой, предложенные хозяином дома. С тоской вспоминая о неизбежных в будущем, завернутых в случайную газету чернохлебно-ливерноколбасных бутербродах и теплой и вонючей, как то, чем обильно спрыснули подъезд, минералке.
— Вы уж простите, — принес извинения банкир, вкатив в комнату сервированный по всем правилам столик. — Нам сейчас не до разносолов Приходится обходиться тем, что есть.
— Ничего, не впервой. Мы, знаете, с детства привычны к спартанской пище, — успокоили его следователи.
— Ну, тогда я вас оставлю.
— Конечно, конечно…
После предложенного скромного ужина следователи продолжили несение службы. Григорьев, развалившись в кресле, лениво перелистывал подшивку каких-то не самого идеологически выдержанного содержания журналов. Грибов смотрел боевик, часто убыстряя изображение. Или замедляя. Или стопоря на понравившемся кадре Или отматывая назад.
— Хорошо живут ребята, — вздыхал он. И, изменяя голос, декламировал:
— «Вы можете сохранять молчание, можете настаивать на предоставлении адвоката…»
На экране, чуть запаздывая, главный герой с бляхой полицейского повторял те же самые фразы: «Вы можете сохранять молчание…»
— У нас бы, пока мы эту фразу проговаривали, семь раз по морде настучали. И бляху отобрали…
В это время Григорьев внимательно рассматривал очередную рекламную картинку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22