Ради удобства нашей дорогой Гортензии. Я как раз собирался купить ей тапочки. Красивые тапочки…
Дюгомье (напуган). Тапочки, конечно…
Мажис (наступая). Это замечательная мысль, очень мило…
Дюгомье. Но пятнадцать тысяч франков… За простые домашние тапочки…
Мажис. О, нужно и много всего другого тоже. Гортензии необходим пеньюар. Мне бы хорошо купить домашнюю курточку. Вроде вашей… (Подходит еще ближе, щупает ткань, из которой сшита куртка.)
Дюгомье совсем сжался в комок.
У этой вполне приличный вид. Где вы такую нашли?… И вы могли бы ее надевать, когда будете приходить… Моя жена, моя кровать, моя курточка – прямо братство… Пятнадцать тысяч, мсье Виктор…
Дюгомье (стал совсем ватным). Да, конечно, Эмиль. Охотно. Вы правы…
Мажис. Я тоже думаю, что прав. (Показывая на голову.) Котелок-то этот варит.
Дюгомье. Но у меня при себе нет…
Мажис. А если поискать хорошенько, мсье Виктор…
Дюгомье. Уверяю вас…
Мажис. Сегодня только четвертое. Не скажете же вы, что истратили уже свои шестьдесят две тысячи? Разве можно быть таким транжирой…
Дюгомье (все еще испуган). Мне надо было расплатиться кое за что.
Мажис. И это кое-что важнее нас? Важнее любви? Бедная Гортензия! Она будет очень разочарована, если я вернусь с пустыми руками…
Дюгомье (взбунтовавшись). Послушайте, вы! Может, не будете так далеко заходить?
Мажис (кричит). Я далеко захожу!
Дюгомье вздрагивает и отступает.
Маленькое усилие, мсье Виктор… Конечно, вам этот разговор очень неприятен… (Ласково.) Хорошо, вышлите…
Вконец запуганный Дюгомье, не отводя глаз от Mажиса, дает ему деньги, провожает до правой кулисы, выходит вместе с ним. Мажис возвращается слева.
(В зал.) Теперь я существовал. Три тысячи франков за визит – обо мне уже было трудно забыть. На деньги я плевать хотел. Даже не знал, на что их и потратить. А вот Дюгомье эти пятнадцать тысяч ой-ой-ой как чувствовал. Со своей бедной матерью. У него образовалась брешь. И этой брешью, этой пустотой был я. Лишения, и каждое из них – я. Можно жить даже пустотой. Возьмите, к примеру, пылесос. Но вот усилий, которые я прилагал, чтобы быть с ними, быть все-таки рядом, я им простить не мог. Они эти мои старания презирали, считали идиотскими, смешными, смехотворными. Потому что однажды я понял: они считают меня сумасшедшим. Сумасшедшим. Меня! Меня, к ним взывавшего! Меня, простиравшего к ним руки! Меня, призывавшего их к здравомыслию! Сумасшедший! И все разъяснялось. Их взгляды, их любезность. Почему Дюгомье терпеливо выслушивал меня. Представьте, однажды я просидел у него три часа с четвертью. Издеваясь над ним. Думаете, он рассердился? Ничего подобного. «Да, Эмиль. Вы правы, Эмиль». И Гортензия точно так же: «Да, Эмиль. Ты прав, Эмиль». Я был словно в вате. Как младенец, как больной, как пьяница. Страх будто туманом окутывал их, и этот туман вставал между ними и мной.
Гортензия выходит вперед и, не видя Мажиса, идет к комоду.
Гортензия…
Гортензия (вздрогнула). Ой, ты здесь. Напугал меня.
Мажис (в зал). Напугал? Почему я внушал ей страх? Я вытаскивал нож… (Достает нож.) Маленький ведь ножик, перочинный.
Гортензия с ужасом смотрит на него и отступает.
Посмотрите на нее. Она дрожит.
Гортензия уходит обратно.
Разве я заслужил такое? Разве я заслужил такое? Разве заслужил я, чтобы меня выставили на поругание, все во мне подавили… Они меня презирали, пусть так. Но разве стоило бояться меня. Вот из-за этого-то… Однажды мне понадобился носовой платок… (Идет к комоду, хочет открыть третий ящик, он не поддается, тогда Мажис вынимает второй ящик, ставит его на пол, запускает руку в третий и достает предмет, на который смотрит с ужасом. Подходит к рампе.) Револьвер… В ящике Гортензии… (Осторожно расстегивает кобуру.) Оружейный мастер Юрлюво, Сайгон… Сайгон… Револьвер Дюгомье… Все прояснялось… Их страх, их взгляды… (Изображая Гортензию.) «Ты знаешь, Виктор, я его боюсь. Он сумасшедший…». Тогда Дюгомье дает ей свой револьвер. «Если у него будет припадок… С сумасшедшим надо быть готовой ко всему…». Револьвер… На меня с револьвером. (Почти плача). На меня. Как на зверя… (Подводя итог.) Да, он менял все, этот револьвер. Еще минуту назад я был всего лишь обманутым мужем, рогоносцем, как и многие другие. А вот теперь, когда был револьвер, я становился человеком, которого травят, которому угрожает опасность, который должен был позаботиться о том, чтобы защитить себя… Защититься… И этот человек понял, как это можно сделать… Потому что револьвер ведь еще был доступен… Нет? (Задумчиво.) И тут я понял, как буду действовать. (Идет к комоду, кладет револьвер в ящик.)
Из средней двери в глубине сцены появляется Гортензия. Она в шляпке.
Мажис (агрессивно). Где ты была?
Гортензия испуганно отступает.
(Хватает ее за запястья.) Отвечай! Ты виделась с Дюгомье, не так ли! Ты пришла со свидания!
Гортензия. Эмиль, клянусь тебе…
Мажис. Не клянись. Я все знаю. Ты опять с ним встречаешься. А я-то тебя простил. Ну и сволочь же он! Моя жена! Да, я все знаю.
Гортензия. Эмиль, умоляю тебя, поверь. Я была у мамы. Можешь ее спросить.
Мажис. Не такой я кретин. Она, конечно, в курсе дела. Матери кое на что тоже годятся. Да, я могу ее спросить. И уж если спрошу, она мне даже в деталях все расскажет, и про кино, и про «Галери Лафайет». А ты в это время валялась в постели с Дюгомье…
Гортензия. Это неправда!
Мажис. Не сегодня, так вчера. Один из моих сослуживцев видел тебя. Ты выходила из гостиницы на улице Тронше.
Гортензия (осмелев). Неправда. Я никогда не была на улице Тронше.
Мажис. Никогда?
Гортензия (не скрывая облегчения: она никогда не была на улице Тронше). Никогда, уверяю тебя…
Мажис (спокойнее). Я хочу еще раз тебе поверить. Но мне требуется доказательство. Ты напишешь ему письмо об окончательном разрыве.
Гортензия. Но я ведь больше не вижусь с ним. Давно.
Мажис. Тем более. Твое письмо только подтвердит это.
Гортензия (поводя плечами). Пожалуйста…
Мажис с сияющим лицом подскакивает к буфету, достает пачку бумаги для писем, ручку, чернильницу, располагает все это на столе у авансцены.
Мажис. Устраивайся. Я буду диктовать тебе.
Гортензия. Но…
Мажис. Диктую.
Гортензия смотрит на него, опять пожимает плечами, снимает шляпку, кладет ее на комод, садится за стол.
(В зал.) Да, Эмиль. Если хочешь, Эмиль. Страх, смешанный с презрением. Сумасшедший, правда?… Его боятся, но даже не стараются скрывать от него свои мысли. Все свои куцые мыслишки, видимые невооруженным глазом. Уже думает о том, как она ему позвонит. «Не обращай внимания на письмо, Виктор. У него был припадок. Я написала, чтобы он успокоился». (Гортензии.) Сначала начерно. Это дело серьезное, письмо о разрыве. Нужно взвешивать слова. (Диктует.) «Мсье…». Нет, сначала число. И поставь лучше «Виктор». Так естественней. «Виктор, запятая, с новой строчки, вот уже четыре месяца, запятая, как я объявила вам…».
Гортензия. Вообще-то, я ему говорю «ты».
Мажис. В таком письме на «ты» не обращаются. (Диктует.) «Я объявила вам, запятая, что не желаю вас больше видеть. Несмотря на это, вы не отстали от меня со своими гнусными предложениями. Пора с этим покончить. Вы принесли слишком много зла семье, запятая, которая до вашего появления была счастливой и дружной».
Гортензия не может сдержать улыбки.
(В зал.) Видели улыбочку? Попробуй только захотеть простить эти создания. Они сами тебе помешают это сделать. (Продолжая диктовать.) «… счастливой и дружной. Я настоятельно прошу вас не искать со мной встреч. Впрочем, это и бесполезно, ибо во мне осталось лишь презренье и к вашим слезам, и к вашим угрозам…».
Гортензия (возражая). Он мне никогда не угрожал.
Мажис. Кто диктует, я или ты? (Наклоняется, чтобы удостовериться в соответствии текста.) «Вашим угрозам». (Отходит и продолжает диктовать.) «Желая поступать в высшей степени лояльно по отношению к своему мужу, я показываю ему это письмо, как покажу и то, которое жду от вас. В нем, я надеюсь, вы дадите слово, что не будете более искать встреч со мной». Ну вот… Переписывай… (В зал.) Она переписала. Я сохранил черновик. Двумя днями позже она показала ответ Дюгомье. В том роде, какой требовался. Обещая, что… клянясь, что… уверяя, что он питает ко мне лишь уважение. Несмотря на то, что ему это стоило… Они, должно быть, здорово издевались! Терпение… Я делал вид, что доволен. Чтобы отпраздновать это, я даже повел Гортензию обедать… В ресторан… На деньги Дюгомье… Я подождал две недели. Дал им успокоиться… Потом в четверг отправился к врачу. Разжалобил его. Он дал мне освобождение от работы. На шесть дней. Вернувшись, говорю Гортензии…
Закончив переписывать письмо, Гортензия ушла с авансцены.
…с завтрашнего дня у меня бюллетень.
Гортензия. С завтрашнего?
Мажис. Да, с пятницы. (Уставился на Гортензию, улыбаясь краями губ, простодушно.) Я хочу съездить в Mo, к матери. Я старушку тысячу лет не видел, бедную. С похорон Жюстины.
Гортензия (с облегчением). Прекрасная мысль.
Мажис. У меня поезд только в два двенадцать. Я, наверно, вернусь поздно.
Гортензия. Не торопись. Уж раз ты собрался к матери. (Уходит.)
Мажис (подходя к рампе). И я не торопился. Утром, около полудня, я шатался по дому. Остановился поболтать с консьержкой.
Консьержка, подметая, появляется из левой двери.
Консьержка. Вы сегодня, стало быть, не в министерстве, мсье Мажис?
Мажис. Я на бюллетене, тетушка Набюр. Иногда надо дать организму передохнуть.
Консьержка. Очень даже надо, мсье Мажис.
Консьержка уходит к себе.
Мажис. Я достаю револьвер. (Идет к комоду, берет револьвер, рассматривает его осторожно, положив на ладонь носовой платок.) Заряжен! Вот сволочи! (Кладет револьвер в карман.)
Возвращается Гортензия.
(Беря шляпу.) Ну что ж, пора отчаливать. (Целует Гортензию.) До вечера…
Гортензия. Хорошенько поцелуй маму за меня…
Мажис (выходит к рампе, зрителям). Я сделал кой-какие дела. У себя в квартале. Зашел в мастерскую, починил часы. Зашел в писчебумажную лавку, купил карандаш. Всюду торговался, обращал на себя внимание. Говорил про бюллетень… Леденцы для малышки… Потом иду в кафе, что напротив моего дома… Жду… Появляется Дюгомье. Он входит, я иду следом. Поднимаюсь по лестнице…
Из глубины сцены появляется Дюгомье. Гортензия бросается к нему в объятия. Мажис надевает перчатки. Подходит к двери, наклоняется, смотрит в замочную скважину, открывает дверь. Гортензия отступает на шаг от Дюгомье и застывает в неподвижности, закусив палец. Дюгомье окаменел.
Не бойтесь, мсье Виктор, Вас ждет другое… (Стреляет.) Гортензия падает.
(Бросает револьвер к ногам Дюгомье и бежит к левой кулисе с криком.) На помощь! Убийца! (Снимает перчатки, кладет их в карман.) На помощь! Он убил мою жену! Он убьет меня! На помощь!
Дюгомье будто прирос к месту. Он стоит, окаменев, с протянутыми вперед руками. В левой двери появляется с метлой в руках консьержка.
Консьержка (кричит безумным голосом). Мсье Мажис! Мсье Мажис!
Громко звучат фанфары. Играет сигнал «Выход гладиаторов». Цирковой выход председателя суда, заместителя прокурора и адвоката. Они появляются одновременно из всех трех дверей в роскошных облачениях. Председатель суда и заместитель прокурора бегут к своим креслам и выкатывают их вперед. В этой суматохе, на полпути к своим креслам, судьи останавливаются, обвиняюще нацеливают указательный палец на Дюгомье и произносят свои реплики. Тем временем два санитара бесшумно уносят на носилках тело Гортензии. Мажис усаживается слева, насколько возможно близко к зрителям.
Товарищ прокурора. Вы убийца, Дюгомье!
Председатель суда. Убили вы, сомнений нет!
Товарищ прокурора. Не надо лгать напрасно.
Председатель суда. Суду и так все ясно.
Товарищ прокурора (возвышаясь за спинкой своего кресла). Просто, ясно, логично, очевидно. Отвергнутый любовницей, Дюгомье продолжает приставать к ней с мольбами и угрозами. Угрозами, господа, термин дважды повторяется в письме, оставленном нам жертвой как неопровержимый обвинительный документ. Обезумев от страсти, Дюгомье снова упорно преследует несчастную. Полагая, что мужа нет дома, отправляется к ней. Жертва не склоняется к его мольбам и не отступает перед его угрозами. Входит муж. Дюгомье теряет голову. Он стреляет.
Дюгомье (выходя наконец из оцепенения). Но это неправда! Это неправда!
Товарищ прокурора. Что же здесь неправда?
Дюгомье. Все неправда. Ни одного слова правды.
Товарищ прокурора. Да, господа, Дюгомье все отрицает, даже очевидное. Так проще.
Дюгомье. Убийца – Мажис!
Товарищ прокурора. Зачем бы ему убивать жену, раз она отказалась от свиданий с вами?
Дюгомье. Она не отказалась.
Товарищ прокурора. Браво. Вы еще и пятнаете честь своей жертвы.
Дюгомье. Я люблю ее. Мы любили друг друга.
Товарищ прокурора. Из двух писем, имеющихся в деле, причем одно из них написано вами, явствует со всей очевидностью, что связь была порвана.
Дюгомье. Эти письма были неискренними. Мы притворялись.
Товарищ прокурора. Это вы так утверждаете. Но зачем вы тогда явились к ней домой?
Дюгомье. Я не сам явился. Она мне назначила свидание.
Товарищ прокурора. У себя дома. Замужняя женщина.
Дюгомье. Она не могла выйти из дому. Из-за малышки. Мы думали, что Мажис больше ничего не подозревает. Он целый день в министерстве.
Товарищ прокурора (резко наклонясь вперед). Только не в тот день! Как же вы надеетесь заставить нас поверить, будто жертва назначила вам свидание дома, когда у ее мужа бюллетень и он мог в любой момент прийти домой.
Дюгомье. Она, конечно, не знала, что у него бюллетень.
Товарищ прокурора. Весь дом знал, соседи знали, лавочники. У нас есть свидетельства часовщика, хозяина писчебумажной лавки, консьержки. Каким образом жертва могла не знать, что у ее мужа бюллетень?
Адвокат. Есть, однако, нечто подозрительное в этом больничном листе, учитывая, что Мажис не был болен и гулял.
Товарищ прокурора. Боже мой, ваша честь, если бы все больничные листы выдавались только по болезни…
Дюгомье (в отчаянии). Но стрелял ведь Мажис!
Товарищ прокурора. Из вашего револьвера. Купленного в Сайгоне.
1 2 3 4 5 6 7 8