Я не обращал на все это никакого внимания и не видел перед собой ничего, кроме башен Медона. Я летел во весь дух прямо туда, не жалея: Сида и погоняя его изо всех сил. Так проскакали мы довольно долго, перескакивая через рвы и канавы. Лежавшие в ямках люди вскакивали и прицеливались в нас; некоторые бежали за нами с криками, пытаясь остановить. Раздавшийся с форта Исси Исси (Issy) – деревня к юго-западу от Парижа, у Сены, с 10.000 жителей и древним замком. Здесь исстари шла важная линия укреплений столицы. Форт Исси играл выдающуюся роль в прусской войне 1871 года. Теперь он служит опорой сен-сирскому лагерю, расположенному в 13 км к юго-западу от главного вала.

пушечный выстрел потряс воздух. Из-за одного земляного окопа выскочил отряд копейщиков и с полверсты преследовал нас с дикими криками и угрозами. Но все их усилия были тщетны. Мой Сид, раздраженный этим гвалтом и (что редко случалось) чувствуя себя предоставленным собственной воле, закусив удила и раздувая ноздри, с пеной у рта расстилался по земле. Его вытянутая шея казалась издали стрелой, летящей прямо к цели.
Солнце жгло меня, резкий ветер дул мне в лицо, а я несся стремглав, крича, как мальчишка, стараясь только удержаться в седле, не шевеля ни рукой, ни ногой, чтоб не стеснять движений своего доброго коня. Я только отчаянно молился, чтобы лошадь моя, которую я выхолил собственными руками и выкормил на свои последние деньги, выдержала до конца. Мне казалось, что от бега ее зависит судьба целого народа. Меня подстегивали слова Симона: «Посоветуйте ему поберечься». Я сам был убежден, что Лига не настолько глупа, чтобы устранить одного врага для возвеличения другого. Мне казалось, что при всей моей бешеной скачке я приеду слишком поздно и найду короля Наваррского в том же положении, в каком оставил короля Франции.
Так я скакал милю за милей. Легкий ветерок освежил меня; ко мне возвращались бодрость и надежды. Вдруг справа от меня, не доезжая Медона, я увидел схватку солдат. На дравшихся видны были красные и белые куртки – лигеры и гугеноты; и красным, кажется, приходилось плохо. Вдруг драка прекратилась, и все в полном порядке двинулись вперед. На беду, ехали они как раз на меня. Я едва успел сообразить всю опасность и заметил только немного поодаль от обоих отрядов вождя гугенотов, окруженного кучкой знаменосцев, как на меня уже напали лигеры. Они, вероятно, сообразили, что друг вряд ли несся бы так в Медон; и шестеро из них бросились на меня с торжествующими криками. Сид все летел во весь опор; а я и не думал задерживать его, так что им невозможно было пустить в дело пистолеты. Я попробовал обнажить меч, но блеснувшее на солнце лезвие его ослепило меня; кроме того, на солдатах были металлические латы. Я все-таки яростно размахивал мечом, вне себя от ярости: ведь это столкновение должно было разбить все мои надежды, и именно теперь, когда, казалось, дело уже было выиграно. Мой Сид держал себя молодцом, мне самому удалось отбить удар, направленный мне прямо в горло. Издали доносились торжествующие крики гугенотов. Но солнце било мне прямо в глаза, и вдруг я почувствовал, словно что-то треснуло меня по голове. Я перекувырнулся в воздухе и без чувств упал на землю. Последняя мысль моя, когда я уже коснулся земли, была о мадемуазель де ля Вир и о ручейке с камушками брода.

ГЛАВА XVII
«Король умер!»

Только благодаря латам Ажана, устоявшим против разбойничьего меча, мне удалось избегнуть смерти: я отделался головокружением и непродолжительным обмороком. Очнувшись, я увидел, что лежу на траве лицом вверх; в грудь мою упиралось чье-то колено; кругом стояли несколько всадников. Мне казалось, что небо ходит у меня перед глазами, а кругом – какие-то великаны. Но я не мог сообразить, что со мной произошло, и понять, что могло бы быть и хуже. Примирившись с этим, я собирался просить пощады: ведь меня схватили среди бела дня, в честном открытом бою. Но человек, чье колено порядочно-таки давило меня, вдруг навалился на меня с такой силой и так свирепо прошептал мне, чтобы я молчал, что мне оставалось только повиноваться. Я лежал неподвижно, как во сне: мозг мой работал еще плохо. Вдруг, слышу, кто-то прошептал надо мной:
– Умер? Готов? Я надеялся, что мы придем вовремя. Он заслуживал лучшей участи. Кто это, Рони?
– А вы не знаете его, Мэньян? – раздался чей-то знакомый голос.
Человек, державший меня, отвечал:
– Нет, месье, он мне вовсе неизвестен. Похож на нормандца.
– Похоже на то! – послышался чей-то пронзительный голос, которого я не слыхал раньше. – Ведь он ехал на хорошей лошади. Дайте мне сотню таких коней, да еще таких ловких наездников, и я не позавидую самому королю Франции.
– А тем более его бедному наваррскому братцу! – возразил со смехом первый собеседник. – У того нет ни единой целой рубашки или приличного кафтана. Пойдемте, Тюрен, и согласитесь, что вы отделались вовсе не так плохо.
При последних словах у меня точно пелена спала с глаз. Тут только я впервые заметил, что люди, в руки которых я попал, носили белые цвета, и у предводителя было белое перо на шляпе. Мне стало ясно, что король Наваррский явился мне на выручку и разбил лигеров, которые сшибли меня с коня. Тотчас же я вспомнил все последние события и в особенности сцену в кабинете короля; воспоминания разом нахлынули на меня с такой силой, что мною овладело страшное нетерпение и досада на потерянное время. Вскочив внезапно на ноги, я изо всех сил оттолкнул Мэньяна и закричал, что я жив, жив и, кроме того, имею сообщить новости. Мэньян пытался удержать меня, обругав сквозь зубы болваном: он стиснул меня с такой силой, что чуть не задушил. Но все было напрасно. Король Наваррский уже подъехал и увидел борьбу.
– Ого! Вот чудной покойник! – вскричал он. – Что это значит? Пустите его! Слышите, сударь? Извольте отпустить его!
Мэньян оставил меня и отступил назад. Я вскочил на ноги и осмотрелся глазами, еще полными тумана и влаги. Меня сразу узнали: посыпались сотни возгласов удивления. Я слышал, как со всех сторон на разные голоса произносили мое имя; только Рони, которого я заметил первым, стоял молча, глядя на меня с печальным недоумением.
– Клянусь Богом, ничего не понимаю! – сказал король Наваррский, обращаясь к виконту Тюрену. – Этот человек очутился здесь без моего ведома. Допросите его сами, если хотите. Нет, лучше я сам! Отвечайте мне, сударь! – крикнул он мне с суровым, грозным видом. – Вы слышали, что я обещал вам вчера? Как же, черт побери, вы осмеливаетесь явиться сегодня сюда?
Я хотел было отвечать, но Мэньян стиснул меня так, что я едва не задохся и стоял молча, тяжело переводя дух.
– Ваше величество высказали в данном деле такое милосердие, что он и впредь рассчитывал на то же, – сказал Тюрен с язвительной усмешкой. – Очевидно, он надеялся застать вас одного: боюсь, что я мешаю.
Я узнал Тюрена по его фигуре и величавой осанке. Забыв свое жгучее нетерпение (о легкомысленная голова!), я отвечал ему:
– Однако ваша светлость однажды обещали мне свое покровительство.
– Покровительство, сударь? – воскликнул он, гневно сверкнув глазами.
– Вот именно, в гостинице в Этампе, когда Крильон хотел драться со мной.
Он видимо был поражен.
– Так вы тот самый?
– Тот самый. Но я здесь не для того, чтобы болтать о себе.
Тут я вдруг вспомнил о деле, для которого явился сюда, и, бросившись на колени перед королем Наваррским, схватил его за стремя.
– Ваше величество! Я принес вам великую, ужасную новость. Четверть часа тому назад какой-то негодный монах поразил кинжалом короля в его собственной комнате: король теперь при смерти, если только не умер.
– Умер? Король умер? – воскликнул Тюрен, испустив несколько ругательств. – Это невозможно!
Послышались крики: в них сквозили удивление, испуг, злоба, недоверие. Но я не отвечал никому: Генрих продолжал молчать, а я остолбенел от перемены, происшедшей в его лице. Глаза его налились кровью и, казалось, ушли под нависшие брови, щеки сделались темно-багрового цвета, сквозь полуоткрытые губы видны были оскаленные зубы, длинный нос вытянулся, казалось, до самого подбородка и придавал странный и страшный вид его подвижному лицу. Некоторое время он не говорил ни слова; только рука его судорожно сжимала рукоятку хлыста, как-будто он хотел сказать: «Это мое, мое! Пусть только кто-нибудь попробует отнять его у меня!»
– Одумайтесь, сударь! – сказал он наконец низким, грубым, суровым голосом, похожим на ворчание большого пса, устремив на меня проницательный взгляд. – Теперь не время шутить. Хитростями вам не спасти своей шкуры. Скажите мне, черт вас возьми, что там у вас за штуки?
– Боже сохрани, государь! – горячо ответил я. – Я сам был в комнате и видел все собственными глазами. Я тотчас стремглав поскакал сюда кратчайшей дорогой, чтобы предупредить ваше величество: будьте осторожны! Ведь монахов еще много; а Святая Лига не любит останавливаться на полдороге.
Он поверил мне: выражение его лица смягчилось; дыхание стало ровнее. Он поискал глазами Рони, затем снова уставился на меня.
– Благодарю вас, сударь! – сказал он, кланяясь мне важно и учтиво. – Благодарю за заботу обо мне, но никак не за ваши крайне печальные известия. Дай-то Господи, чтобы мой любезный брат и король был только ранен! Теперь расскажите нам подробно: ведь эти господа заинтересованы не меньше меня. Был ли доктор у короля?
Я ответил отрицательно и добавил, что рана была в живот, и было обильное кровотечение.
– Вы только что сказали: умирает или уже умер. Откуда вы вывели такое заключение?
– Лицо короля опало, – пробормотал я.
– Но вы могли ошибиться. Молю Бога, чтоб это было так. Но вот идет Морнэ. Быть может, он знает больше.
Стремление узнать истину было так велико, что все, не исключая Тюрена, покинули меня и бросились к вновь пришедшему. Со мной остался один Мэньян. Он вертелся около меня под предлогом поправить стремя и шептал мне, чтобы я поскорей убирался отсюда.
– Если угодно, возьмите вот эту лошадь, месье де Марсак, и скачите назад. Ведь вы исполнили то, за чем приезжали. Так отправляйтесь же назад и благодарите Господа.
– Но позвольте, ведь мне здесь не представляется никакой опасности.
– Это вы увидите, если останетесь здесь. Послушайте моего совета, поверьте, так будет лучше!
Его серьезный вид и тревога были так комичны, что я засмеялся.
– Вижу, Рони поручил вам отделаться от меня. Но я не намерен уходить отсюда. Пусть он придумает другой способ выпутаться из затруднения.
– В таком случае, да падет ваша кровь на вашу голову, я, со своей стороны, сделал все, чтобы спасти вас! – воскликнул Мэньян, вскакивая в седло с мрачным видом.
– И вашего господина, – добавил я, смеясь. Да, я и не помышлял о бегстве. Я приехал сюда с ясным сознанием, что мне необходимо теперь обосноваться при дворе. По милости Провидения, это мне удалось; а я не из таких, чтобы отказываться от приобретенного положения потому только, что оно было неблестяще и небезопасно. Что-нибудь значило уже то, что я говорил с великим виконтом с глазу на глаз и остался цел и успел воспользоваться уроками Крильона без вреда для себя. Мало того. В самые тяжелые минуты я и не думал упрекать короля Наваррского за то, что он отрекся от меня: ведь таков был наш договор. Зато я не сомневался в его готовности вознаградить меня, как только к тому представится случай. Теперь я льстил себя надеждой, что доставил ему, наконец, предлог оправдать свое вмешательство в мою пользу. И тотчас же я убедился в верности моих соображений: Генрих со своей свитой, опередившие меня шагов на сто, вдруг остановились и начали делать мне знаки, а один из них вернулся ко мне, приглашая к королю. Я немедленно повиновался, и, хотя издали заметил, что все поджидали меня, видно было, что ни король Наваррский, ни Тюрен не особенно думали собственно о моей особе. Все решительно имели озабоченный вид, что мне нетрудно было объяснить: конечно, всех занимала одна и та же мысль – убит ли король Франции, умирает или только ранен.
– Живее, сударь! – нетерпеливо сказал Генрих, едва я приблизился на такое расстояние, что мог слышать его. – Не задерживайте меня вашими делами. Господин де Тюрен торопит меня с исполнением моего вчерашнего приказания. Но так как вы ради меня подвергались опасности, то я считаю себя до известной степени вашим должником. Поэтому будьте любезны, не откажитесь немедленно явиться прямо на квартиру ля Варена и дайте мне честное слово не выходить оттуда, пока не кончится ваше дело.
Я молча поклонился, уверенный, что этой отсрочкой, которая обеспечивала мне на время безопасность и подавала надежду на будущее, я обязан тому великому событию, которое затмило все остальное даже в сознании Тюрена. Но Генрих не удовольствовался этим.
– Так как же, сударь? – воскликнул он резко, с явным раздражением. – Согласны вы на это?
Я почтительно ответил, что весьма благодарен за милость.
– Нечего меня благодарить, – холодно сказал Генрих. – Это не в ущерб требованиям де Тюрена: он должен получить удовлетворение.
Я снова поклонился. Отряд тотчас же поскакал к Медону, откуда, как я узнал потом, король Наваррский в сопровождении двадцати пяти отборных всадников с частными гербами помчался в Сен-Клу, к одру короля. Конюх, которому я поручил Сида, успевший пробраться в город, отделавшись только легкой раной в плечо, явился ко мне с лошадью. Так я получил возможность явиться в приличном виде к Варену, занимавшему домик у подножия холма, неподалеку от ворот замка.
Здесь я не испытывал никаких стеснений, кроме тех, которые налагало на меня данное слово. Комната моя выходила окнами на людную улицу: я имел возможность следить за тревогой и сумятицей этого замечательного дня. Не стану останавливаться на памятных новостях и порожденном ими возбуждении. Впрочем, я уже упоминал о всеобщей суматохе и панике и потому не буду больше останавливаться на этом предмете. Замечу только, что одни говорили, будто король убит, другие – что у него только оцарапана кожа и что он ожидается в Медоне до заката солнца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60