В дальнем углу, на кровати, тихо, как мышка, сидела еще одна женщина.
Я взгромоздился на табуретку, стоявшую перед очагом. Таким образом наши с ведьмой глаза оказались примерно на одном уровне. Тибо мялся у двери.
– Ну, чего встал как истукан? – бросила ведьма моему спутнику. – Сядь туда. – И показала на лавку.
Тибо сел, прислонился спиной к стене и с заметным беспокойством поглядел сначала на ведьму, а потом на неизвестную в дальнем углу комнаты. А ну как начнут сейчас вынимать из него его бессмертную душу!..
– Ну говори, – буркнула старуха Рихо, – что с тобой приключилось?
– Памяти лишился, – бесхитростно ответил я. Старушка поглядела на меня, помолчала. Хмыкнула.
– Что, вот так прямо и лишился?
Я рассказал, при каких обстоятельствах это произошло. Периодически подавал голос Тибо. Я его комментарии слушал с не меньшим любопытством, чем ведьма. Узнал о себе пару новых подробностей. Выяснилось, в частности, что приехали мы с Тибо в Лангедок не просто так. Подробности Тибо не излагал, но когда из его уст вылетели слова «папская булла», я сложил наконец два и два. Убивать еретиков мы с ним сюда приехали. Видимо, Тибо это предприятие было не по нутру (как скорее всего и все остальные предприятия, которые я затевал в прошлом – начиная от участия в крестовом походе), поэтому, когда оказалось, что я ровным счетом ничего о себе не помню, он посчитал излишним обременять мою память нежелательными подробностями. Ведьма раскусила его в два счета. Неудивительно. В отличие от меня она была в курсе здешних политических событий. Тибо продолжал юлить: упорно не признавал, что наша цель – убивать инакомыслящих. В том числе и таких, как горбатая старушка Рихо. Ведьму это почему-то развеселило.
– Все б вы памяти лишились, окаянные, – подытожила она. – Может, тогда б жизнь людская наладилась.
И повернулась спиной к Тибо.
Тибо побагровел. Рука его придвинулась к рукояти топора, который мой слуга носил у пояса. Придвинулась и отодвинулась. Видимо, Тибо сообразил, что управится со старушкой и без помощи топора. Делов-то всего: взять за шею, тряхнуть как следует...
– Сиди! – бросил я ему.
Старуха угрожающие поползновения моего слуги проигнорировала.
– Правду твой человек говорит-то? Или брешет?
– У тебя со слухом как? – поинтересовался я. – Сказал же: ничего не помню.
Ведьма хихикнула.
– А вот помогу я тебе, – проскрипела она, – вернется к тебе память и зарубишь ты глупую старуху без всякой христианской жалости, да и домик мой спалишь. Ась?
Сказанное настолько точно совпадало с планом действий, изложенным Тибо перед поездкой к ведьме, что я почти поверил в ее колдовские способности. И уже открыл рот, чтобы пообещать ведьме, что мы не станем поджигать ее дом, но вдруг представил, насколько глупо прозвучит эта фраза. Надо же, облагодетельствовал! Не зарезал! Дом не спалил!
Когда не знаешь, что ответить, – спрашивай сам.
– А ты мне поверишь, если скажу, что мы не станем тебя убивать?
Ведьма подошла поближе. Протянула костлявую руку, взяла меня за подбородок. Посмотрела в глаза. Пахло у нее изо рта дерьмово, но я стерпел.
Будто прочитав в моих глазах что-то интересное, ведьма ухмыльнулась. Убрала руку.
– Поверю. Ненависть, господин мой, – черная отрава. Она жжет и других, и того, кто ее носит. Учуять ее легче легкого. Но в тебе ее нет. Потому я тебе поверю.
Старуха отошла, взяла плошку с тлеющим огоньком, поставила на стол и добавила задумчиво:
– Хотя, конечно, может, и ошибаюсь я.
Я никак не прокомментировал ни первое ее заявление, ни последнее.
– Подь-ка сюда.
Ведьма велела мне сесть за стол и смотреть на крошечный язычок пламени. Внимательно смотреть. И велела думать, что нет ни глиняной плошки с маслом, ни столешницы, но есть только огонь, горящий в темноте. Я старательно уставился на огонек. Ведьма забормотала...
Поначалу ничего интересного не происходило, и плошка со столешницей не торопились исчезать, но вот потом...
Куда-то пропали все мысли. Внезапно я обнаружил, что смотрю на огонь – и не могу оторваться, не могу отвести взгляд в сторону. А огонек между тем становился все больше, превращался в большой сгусток рыжего, танцующего пламени. Пламя извивалось в темноте, а я смотрел на него, как завороженный. Огонь становился все больше, больше... Или это я приближался к огню? Я хотел отодвинуться – но не смог. А потом я услышал, как ведьма перестала бормотать и отчетливо произнесла:
– Посмотри на меня.
Я повиновался. И исчез.

Глава третья

– ...А ведь красиво, правда? – спрашивает Света, кутаясь в меховой воротник.
– Что?
– Да вот... Неужели не видишь?
Поздний зимний вечер. Середина февраля, но тепло. Возвращаясь из гостей, мы идем по Дворцовой набережной. Прохожих почти нет, снег шуршит под ногами, поблескивая в свете фонарей разноцветными огоньками, и ничто, кроме шума редких автомобилей, не нарушает тишину.
Светка права – поздним вечером здесь очень даже красиво. Небо над Эрмитажем окрашено в мерцающий малиновый свет, огни по обеим сторонам Невы прогоняют темноту.
– Давай в снежки? – предлагает вдруг Светка.
Я улыбаюсь:
– Опять меня снегом обсыпать хочешь?
– Ага! – смеется она.
– Света, – говорю ей с укоризной, – это жестокость.
– Что?
– Обсыпать меня снегом.
– Ну пожалуйста!
– Никаких «пожалуйста», – строго говорю я. Но не могу удержать улыбки. И Светка понимает – можно.
Она вырывается и убегает вперед. Наклоняется, чтобы набрать снега. Пока она не видит, прячусь за сфинксом...
В этот момент рядом со Светкой тормозит фирменная тачка. Из окна высовывается парень в дубленке:
– Девушка! Поедемте покатаемся!
– Спасибо, я пешком, – говорит Светка, даже не поворачиваясь к машине.
Я выхожу из своего укрытия. Машина подается назад, чтобы держаться наравне со Светкой.
– Эй, ты не бойся! Мы не обидим!
Я прибавляю шаг, оказываюсь между Светкой и машиной.
– Езжай, – говорю, – куда ехал. Девушка со мной.
Щелкает дверца со стороны водителя, наружу выбирается второй. Не русский. «Лицо кавказской национальности». С усиками. Изрядно накушавшееся «лицо». И за рулем, скотина!
– Дэвушка, ты такая красивая! Садысь, нэ упрямся!
Меня он игнорирует. Ах ты козел усатый!
– Тебе неясно объяснили? – спрашиваю. – Уши прочистить?
– Иди на... говнюк, – небрежно отмахивается кавказец. – Дэвушка...
Парень в дубленке делает попытку выбраться из машины – пинаю дверцу, и он отваливается обратно.
Усатенькое «лицо» визжит и дрыгает ножкой. Прикладывается о крышу машины.
– Ну, – спрашиваю я. – Кто тут говнюк?
«Лицо» тупо глядит мутными глазами, бормочет что-то, выплевывает зуб и начинает блевать.
Ну что с него, с пьяного, взять? Ведь ничего не соображает. Не убивать же его теперь за это...
Я вытираю руки снегом и иду обратно к Светке.
– Ублюдки, – говорю я. – Пошли...
– Леня! – вдруг кричит Света.
Ну что там еще? Поворачиваюсь... Повернуться я не успеваю. Воздух рвется... И наступает темнота.

* * *

...Падение. Водоворот.
Долго. Долго...
Где я?..
Я?..

* * *

...Спустя вечность темнота рассеивается.
А рассеивается она от того, что я открываю глаза.
Надо мной стоит странный бородач, от которого нещадно разит потом и чесноком. В руке у бородача – клинок.
– Признаешь себя моим пленником? – осклабившись, говорит мне Гийом де Бош. – А?.. Чего молчишь? Язык проглотил?!
А затем и это видение рассеивается, и снова наступает темнота.

Глава четвертая

...Когда я пришел в себя, то обнаружил, что лежу на полу рядом с перевернутой табуреткой. Надо мной стояли какие-то люди. Горбатая старуха, толстяк и чудно одетая девка. Толстяк орал на старуху, старуха верещала в ответ, девка пыталась вклиниться между ними.
Я приподнялся на локте. Увидев, что я зашевелился, эта троица перестала вопить и уставилась на меня.
«Бред, – подумал я. – Этого не может быть».
Я сглотнул. Я глядел на них и не мог поверить...
Наверное, в какой-то момент взгляд у меня стал совсем диким, потому что женщины в страхе отшатнулись, а толстяк пробормотал: «Матерь Божья...»
– Вашу мать, – растерянно пробормотал я по-русски. – Средневековье...
То есть я попытался выговорить – вышла белиберда. Я запаниковал. Я что, по-русски разучился разговаривать?.. Я же прекрасно все помню! Я, Леонид Маляров, а не этот... сьер Андрэ...
Я попробовал еще раз. По-русски.
Получилось что-то вроде: «Ах-с ти-и ооп ффашшу...»
Такое ощущение, что шепелявый иностранец в первый раз попытался заговорить по-русски. Но я же не иностранец! Я коренной россиянин!..
...Между тем издаваемые мной чудовищные звуки вызвали весьма бурный эффект. Старуха отступила на два шага. Девка испуганно икнула. Тибо... Мой слуга Тибо разразился новым потоком ругательств.
– Ах вы чертовы шлюхи! – заорал он. – Вы что с моим господином сделали?!! А?! А ну давайте быстро возвращайте все как было!
И схватился за топор.
И тут я понял: это не глюк и не сон. Не бывает настолько достоверных снов.
И если я не вмешаюсь, мой слуга в следующую секунду начнет кромсать бабку топором.
– Стоять, Тибо!!! – взревел я.
Поскольку на этот раз я не пытался себя контролировать, сказано это было на языке, который теперь, видимо, стал для меня родным. То бишь на французском. Средневековом французском.
Подействовало. Тибо остановил молодецкий замах и уставился на меня с нескрываемой радостью.
– Ваша милость! Так с вами все в порядке?
– Все нормально, – я оттащил его от женщин, – они мне очень помогли.
– Так вы все вспомнили?
– Эээ... – Все, что я имел, это кое-какие практические навыки сьера Андрэ и способность говорить на его языке. Более ничего! – Оставайся тут, мне надо отлучиться.
Именно так. Подумать. И отлить заодно.
Снаружи стояла полнейшая темень. Средневековье, блин! Целые века до электричества.
Пахло навозом. Где-то неподалеку брехала собака. У изгороди переступали и пофыркивали наши кони.
Что же со мной произошло?
Так, прежде всего – спокойно. Надо понять, что случилось.
Я помнил субботний вечер. Помнил, как мы со Светкой шли из гостей. Вспомнил этих двух козлов на машине... Вспомнил выстрел... Ну я хорош! Так лохануться...
И тут меня вдруг обожгла одна мысль... одна мелкая такая мыслишка... Так они, что, получается, убили меня, что ли?..
Бред. Может, мне «крышу» снесло?
Что значит «убили»? Вот он я – стою, гляжу по сторонам, ни черта в происходящем не понимаю...
...и нахожусь при этом в чужом теле.
Вот последнее – относительно чужого тела – я осознавал очень четко. Даже если забыть о том отражении, которое я видел в герардовском трактире. Ощущение, что моя бренная душа сменила место жительства, происходило исключительно изнутри.
Во-первых, изъяснялся я теперь по-французски. Во-вторых, я стал иначе воспринимать мир. Слух стал острее. Запахи различал куда лучше, чем раньше. И тело стало другим. Оно и раньше было не хилым, но сейчас в нем чувствовалась настоящая сила. При том что оно стало как-то гибче, послушней. Это трудно описать... Я вдруг понял, что спокойно могу подкинуть килограммов сто или разогнуть подкову. Я был даже уверен, что уже их разгибал.
И мечом, который болтался... Нет, не болтался – очень удобно и уютно покоился у моего бедра, я умею орудовать. Умею и люблю.
Вжик! Не успел я подумать, а меч уже был у меня в руке. Выпад, отход... Ничего себе! Я даже двигаться стал по-другому. И дистанцию чувствовал иначе... А это простое действие: взмахнуть мечом, доставило мне ни с чем не сравнимое удовольствие. Блин! Я был уверен, что могу рубить и колоть этой железной фиговиной хоть два часа кряду. Без устали. С кайфом.
Но все-таки как я здесь оказался? И куда делся сам сьер Андрэ?
Ни в чудеса, ни в жизнь после смерти, ни в переселение душ я никогда не верил. Раньше не верил.
А может, все это – мой бред, фантазия? Может, лежу я под капельницей, с пулей, застрявшей в черепе, и глючу, что я – не я, а благородный рыцарь сьер Андрэ де Монгель...
Луна выглянула из-за туч. За моей спиной – дом ведьмы Рихо. У плетня – лошади. Подальше чернел лес. Под ногами – жирная грязь. Какие-то росточки, огород... Кажется, я стоптал ведьмину грядку. Нехорошо получилось... С точки зрения Леньки Малярова. Сьеру де Монгелю на грядки начхать.
Стрекотали сверчки, шумел ветер в кронах деревьев. И запахи... а что запахи? Обычные запахи ночного леса. Если исходить из того, что все вокруг не плод моего больного воображения, что тогда, а?
Я попытался думать о Светке. Вспомнить, какая у нее грудь, какая родинка на бедре. Как она бормочет, закрыв глаза: «Ленька, ну Ленька...»
Абсолютно никаких чувств. То есть как будто о постороннем человеке. А ведь у нас была такая романтическая любовь... Была? Или будет? Или Светка – тоже плод воображения?
Я постоял под порывами ночного ветра еще минут десять. Ничего умного в голову не приходило. Ясно одно: о том, кто я есть, трепаться не стоит. Не то даже мой верный Тибо сочтет: я окончательно спятил.
Значит, надо вести себя тихо и дальше старательно изображать полную амнезию. В родовое имение Монгелей возвращаться нельзя ни в коем случае. Тибо-то простоват, а вот папаша Андрэ и его брат могут оказаться посообразительней. И хрен его знает, какие у моего Андрэ взаимоотношения с родней? Может, он не просто так из дому свалил?
Итак, что я знаю о Франции века эдак двенадцатого-тринадцатого? Ливонские рыцари... Нет, это поближе к России, к Новгороду, вроде. Жанна д'Арк? Людовики всякие... Филипп Красивый. Тамплиеры. Это я Дрюона читал. Но в упор не помню, какой там век. Крестовый поход... В котором я побывал. А когда он был. И который? Их вроде несколько было.
Еще через десять минут я понял, что, строго говоря, не знаю ровным счетом ничего. По крайней мере – ничего полезного для жизни. Ну, допустим, вроде бы был в Германии какой-то Фридрих. Ну, был во Франции какой-то Филипп. А Испания состояла из четырех королевств: Леона, Кастилии, Арагона, Наварры. Еще там жили мавры, которые постоянно воевали с христианами. А христиане, соответственно, постоянно воевали с маврами. Первый Крестовый поход произошел в.
1 2 3 4 5 6 7 8