Когда заметно рассвело, и отец пропустил три стопочки, мы втроем перевернули лодку в исходное положение и, послушавшись команды капитана -- "Вперед, на рыбные заготовки!" дружно ударили веслами по холодной воде. Дядя Жора совершенно трезвый сидел на корме в спортивной шапочке и короткими репликами направлял нашу текущую посудину к известному лишь ему месту лова. В ногах у него лежали: рюкзак с едой, выпивкой и набором блесен; топор для оглушения крупных щук; котелок для вычерпывания воды; две удочки, спининг и садок на длинной ручке -- чтобы подцепить рыбину еще в воде, когда она, подведенная на леске к борту лодки, чаще всего срывается.
Туман желтыми клочьями цеплялся за камыши, лежал сизыми слоями по курсу лодки, скрипели уключины, всплескивала вода под веслами, и плыть было интересно и жутковато. Едва мы отплыли, берегс оставленным лагерем затянуло туманом,но дядя Жора уверил, что наше место он найдет вслепую, с завязанными глазами, ночью -- такова мощь его внутреннего чутья, а уж позднее, когда рассеется туман, мы и сами увидим наш холм с палаткой. Отец только хмыкнул, сдвинул на затылок старую фетровую шляпу и поинтересовался, всю ли выпивку брат сложил в рюкзак.
"Стоп! -- приказал дядя Жора, когда мы вошли в такой густой туман, что его можно было разгонять ладошкой. -- Кажется здесь. Точно, здесь". Он велел нам равномерно рассесться по лодке и ловить на червя лещей, окуня и крупных ершей, придающих ухе неповторимый аромат, а сам потрещал катушкой спининга, прицепил желтую извивистую блесну размером с хорошего карася и ловким движением закинул ее далеко в туман. Мы слышали, как она вкусно чмокнула воду...
-- Осенняя щука лучше всего, -- неспеша наматывая катушку, предвкушал дядя Жора. -- Жирная, ядреная, крупная...
Мы с отцом нацепили червяков и забросили удочки рядом с бортом, чтобы видеть поплавки. Мой почти сразу ушел под воду, и я, качнув лодку, вытянулокушка размером с ладонь. Он затрепыхался в лужице на дне лодки, и отец помог снять его с крючка. Тут же клюнуло у отца, но сорвалось. Он сменил наживку и вытащил увестистую серебристую плотвичку. "Брать?" -спросил отец. "Кинь в лодку, пусть валяется, -- равнодушно сказал брат.-Мелковата, но наживца, может, сгодится..." Он уже несколько развпустую пробороздил блесной-карасем водные просторы, и начинал нервничать. Мы с отцом почти одновременно сняли с крючков по приличному окушку, и дядя Жора, порывшись в рюкзаке, заменил большую бронзовую блесну на маленькую серебристую.
-- Мы брали выпивку, чтобы не оставлять ее в палатке, или чтобы пить? -- насадил нового червяка отец. Ему, похоже, нравилась такая рыбалка.
-- Пить, пить! -- нервно сказал дядя Жора. -- Вот я поймаю, и выпьем.
-- А если не поймаешь?
-- Не говори под руку! -- огрызнулся дядька, закидываяблесну и склоняя голову, чтобы услышать, как она плюхнется в воду; из тумана донесся дряблый взбульк, дядя Жора начал наматывать леску на катушку и шепотом выматерился. -- ...! Оторвалась! Такая хорошая блесна была!С вашей болтовней тут ничего не поймаешь... Сидят, понимаешь, лясы точат...
Мы стали сочувственно выяснять, как оторвалась блесна -- от развязавшегося морского узла на леске, или ее оторвала рыба? Ни проронив ни слова, дядя Жора порылся в рюкзаке и вытащил новую блесну -- с красными перышками под окуня. Мы отвернулись к своим поплавкам, чтобы не сглазить его рыбацкое счастье и не прозевать своего. Дядя Жора сопел, шуршал курткой и, встав в полный рост, попросил: "Пригнитесь, а то зацеплю!". Придерживая удочки, мы с батей присели на дно лодки, и услышали, как дядя Жора раскручивает над головой спининг, чтобы закинуть блесну подальше. Лодка резко наклонилась в одну сторону, в другую, скакнул котелок, и я услышал мат-перемат и удивленный всплеск сонной воды, в которую рухнул дядя Жора. Лодка выровнялась, качнулась на волне, но тут же ее нос задрался вверх -- то фыркающий дядя Жора крепкими руками притопил корму, стараясь быстрее влезть обратно. Я бросились ему на помощь, и лодка еше выше задрала нос, словно собиралась выйти на глиссирование. "Назад! -- неожиданно рявкнул отец. -- Он сам!"
Корма двухвесельной прогулочной лодки (а именно таковой следовало считать отвязанную от мостков посудину) имела фасонистую полукруглую спинку, которая и мешала теперь дяде Жоре забраться обратно.
--Только не суетись! -- тихо и властно сказал отец.
-- Я не суечусь, -- отплевывался от воды дядя Жора. -- Мы и не такое видали! Хрен ли нам... Ты же знаешь, я висел в небе над Сахали... твою мать, сапоги бы не потерять
Мы с отцом присели в носу лодки, чтобы понизить центр тяжести и не дать дяде Жоре перевернуть ее.
Сделав несколько попыток выпрыгнуть из воды и лечь на спинку кормы животом, дядя Жора вопреки окрикам отца попробовал проникнуть в лодку с борта -- именно такая позиция, как совершенно негодная, перечеркнута красным крестом на плакатах по правилам поведения на воде -- и чуть не перевернул нас вместе с рюкзаком, звонким котелком, острым топороми удочками...
-- Осел! -- заорал отец. -- Цепляйся за корму, и мы шпарим к берегу, в воде теплее.
-- Гребите! -- согласился дядя Жора, цепляясь за корму. --Да побыстрее! Замерзну!
Мы с отцом быстро вставили весла и закрутили головами, высматривая направление, в котором нам следовало буксировать попавшего в беду дядю Жору.
-- Куда? -- в один голос воскликнули мы.
Туман и не думал рассеиваться. По моим прикидкам, мы были метрах в двухстах от берега, но самого берега не видели. Обещанный холм с палаткой могучуять только сам дядя Жора, своим феноменальным чутьем и чувством ориентировки выбравший место для рыбалки.
-- Туда! -- приподнимаясь над кормой, ткнул пальцем дядя Жора. -Кажется, туда. Только быстрее -- холодно!
Мы налегли на весла. Дело было нешуточное. Если дядя Жора ошибся, мы удалялись от берега, продлевая его страдания. Если плыли правильно, в воде ему предстояло пробыть минут десять. А что на берегу? Потухший костер и холодная палатка? Тут любую болезнь подхватишь, не говоря уже о сердце. Лодка двигалась медленно.
-- Спокойно! -- сказал отец. -- Перестаем на минуту грести! Кирилл, следи, чтобы лодку не развернуло.
Он достал из рюкзака фляжку с капитанским можжевеловым джином и протянул брату, чтобы тот согрел внутренности и избежал хотя бы воспалений. Снял с его головы мокрую шапочку и потуже нахлобучил ему свою фетровую шляпу.
-- Джин в воде -- это классно! -- воскликнул дядя Жора, показываясь над кормой в шляпе и с фляжкой в руке. Он жадно приложился к фляжке и вернул ее отцу. -- У меня в рюкзаке бутерброды! Нет, бутерброды не надо... Гребите, гребите!
Мы торопливо заработали веслами.
"Жора, ты как?", -- периодически интересовался отец, глядя на пальцы, вцепившиеся в спинку кормы. Дядя Жора показывал большой палец и просил еще выпить. Потом он сказал, что поплывет вместе с фляжкой -- так удобнее: не придется останавливаться. Я тревожно вертел головой, надеясь быстрее увидеть берег, а когда дядя Жора, хорошенько согревшись, стал протяжно командовать: "И-и-и раз! И-и-и два!", мне показалось, что чуть правее нашего курса кто-то крикнул. Отцу тоже показалось, и мы перестали грести, прислушиваясь.
-- Э-ге-ге! -- закричал отец, и с берега отозвались: "Эй, на лодке! Греби сюда!"
-- А ты кто? -- крикнул из воды дядя Жора.
-- Сейчас узнаешь... -- где-то совсем неподалеку пообещал мужской голос и запоздало представился: "Ефим я..."
Мы с отцом усердно продолжили грести. Только бы дядя Жора не околел в этой студеной водице. Какой такой Ефим?
На берегу в сухом сизом ватнике стоял вчерашний лодочник. Ему было нехорошо.
Дядя Жора, тяжело ступая, вышел из воды. С него текло. Мы с отцом принялись стягивать с него разбухшую куртку, сапоги, брюки... Ефим кружил вокруг нас ипокачивал головой, словно постиг в своей жизни нечто новое.
-- Лодку-то брали... на троих, -- повеселевшим голосом напомнил Ефим, заглядывая дядьке в лицо, -- а стакан налили один. -- Смекаешь?
-- Где ты видишь троих? -- стучал зубами дядя Жора, натягивая на голое тело мой свитер и штаны.
-- А как же! -- удивленно сказал Ефим и потыкал в нас пальцем: -- Вот ты, вот он, и вот парень. А? -- в голосе появилась неуверенность. -- Он в куртке, а ты без куртки... На нем брюки, а ты без...
-- Да вот моя куртка лежит, -- дядя Жора прыгал на одной ноге, пытаясь другой попасть в штанину. -- Протри глаза.
Отец неподалеку размашисто ухал топором, заваливая сухую сосенку.
-- Не, ребята, я не понимаю, -- заволновался Ефим. -- Вы что, хотите меня надинамить? Вас же трое?
-- Помог бы лучше костер развести,-- увиливал от ответа дядя Жора. -Сейчас разберемся...
-- Ну, разберись, -- обиженно говорил лодочник; он вставал на колени, раздувал подернутые пеплом уголья и тревожно скашивал на меня глаза: -- А они что, двойняшки?
-- Кто? -- я ломал через голое колено хворост и зябко поводил плечами.
-- Ну, эти...Я же вижу! -- настаивал Ефим.
Я пожимал плечами.
-- А у вас осталось?
-- Должно остаться...
-- Гкалэмэнэ! Трясет шибче этого, -- он кивал в сторону дяди Жоры.
Потом мы растирали дядю Жору джином и давали выпить Ефиму.
-- Я вас сразу вычислил, -- радостно говорил Ефим, не выпуская из рук открытой бутылки. -- Проснулся в сарайке, колотун бьет... К мосткам вышел, лодки счел -- одной не хватает. И стакан мой на пеньке стоит. Я его понюхал, тут меня и озарило! Пошел тропкой по бережку и на палатку вышел! Не, в натуре, приезжайте в любое время. У нас все путем!
...Ефим ушел опохмеленный и удовлетворенный. Мы натянули над костром веревку, повесили сушиться одежду дяди Жоры и завалились в палатку спать.
На этот раз я проснулся от ядовитого запаха, резавшего ноздри. Он безусловно шел от костра, который отец устроил по таежному способу -несколько бревнышек складывались друг над другом, как карандаши в пачке, поставленной на ребро -- вбитые в землю колышки не давали им рассыпаться. Когда середина бревен прогорала, их следовало сдвигать навстречу друг другутаежная непрерывка, как объяснил батя. Вновь паниковать я не стал и тихо выбрался из палатки.
Солнце уже поднялось над низким противоположным берегом и добивало остатки тумана, жавшегося к камышам. Огонь образовал в бревнах промоину, их острые концы горели свечным пламенем, и между ними дымилась и вспыхивала зелеными и синими огоньками спекшаяся куча дядижориной одежды -- капроновая куртка, брюки, свитер... Чуть поодаль стояли его сапоги с парящими голенищами. Я ковырнул палкой кучу -- она стала гореть веселее. Едкий химический запах усилился. Обойдя костер с другой стороны, я попытался отобрать у него остатки одежды -- дымящийся рукав куртки и слипшийся кусок штанов, в которых угадывались карманы. Оборванная веревка, привязанная к двум соснам, тоже дымились... "Пусть хоть выспится перед таким испытанием", -- подумал я, тихо забираясь в палатку и укладываясь рядом с посапывающим в спальном мешке дядей Жорой.
...Под брюками на отце оказались бледно-зеленые армейские подштанники, которые он предложил брату, как временную меру, пока что-нибудь не придумается. Натянув их, дядя Жора принялся гневно разоблачать порочный вкус брата в выборе цвета нижнего белья и косился на мои брюки -- не предложу ли я поменять их на егоподштанники. Я делал вид, что не понимаю его взглядов -заявиться в Зеленогорск в зеленых кальсонах не совпадало с моими представлениямио прекрасном. Тем более, когда у тебя в городке есть знакомые девушки. Мне было жалко родного дядьку, но, глядя на него, я отворачивался и фыркал смехом.
Отец возился у костра и делал вид, что кашляет от дыма: "Нормальный вид, кхе-кхе... Интеллигентные такие подштанники. Может, еще у Ефима чем разживешься... -- Он вытирал слезы и обещал сдавленным голосом: -- Куртку я тебе дам..."
-- Куртку! -- расхаживал в сапогах и подштанниках дядя Жора. -- А это чем закроешь? -- Он показывал на гульфик кальсон без единой пуговицы. -Сядешь в автобусе, и все вывалится! Куртку до пупа он мне даст!..
-- Не бойся, -- подбадривал отец, -- твой коршун не выпадет из гнезда...
-- Хорошо бы такси или частника поймать, чтобдо самого дома, -- задавив смех, рассуждал я. -- Тут километров сорок, не больше... ...
Мы провели сквозную ревизию имеющихся тряпок, ноничего путного не вырисовывалось. Дядя Жора умудрился спалить даже трусы и вязанную шапочку, забравшись в спальный мешок после растирания голышом. "А если сделать из одного одеяла юбочку, а из второго, прорезав дырку для головы, пончо? -предлагал отец. -- Я дам тебе свою шляпу. Неплохой, по-моему, ансамбль..." Дядя Жора, катая желваки, принимался заворачиваться в одеяло, но тут же с гневом отшвыривал полотнища: "Я что -- Васисуалий Лоханкин?". -- "Не нервничай, -- говорил отец. -- Давай попробуем сделать тебе тунику. Скрепим на плечах веревками. Будешь, как римский патриций!" -- "Хрениций!.. -ворчал дядя Жора, усаживаясь на пенек и проверяя взглядом гульфик. -- Тебе хорошо говорить!" -- "А помнишь, как мать после войны сшила нам брюки из ленд-лизовского одеяла! -- загорался новой идеей отец. -- Сносу им не было! Может, попробуем раскроить?"
Дядя Жора молчал, давая понять, что с дураками разговаривать не намерен.
Я острожно подал идею:
-- Может, прорезать в рюкзаке дырки для ног, и надеть его на манер шортов-бананов?
Дяде Жора задумался, звонко хлопнул себя по лбу, назвал меня гением и сказал, что можно попробовать сделать одежду из ватного спального мешка -прорезать дырки для ног и рук, перетянуть лишнее в талии ремнем, а капюшон надеть на голову, чтобы вся конструкция не сползала вниз. Мы с батей, прыснув смехом, одобрили в общих чертах экстремальный тип одежды, и дядя Жора, схватив охотничий нож, принялся за раскрой и примерку.
Сначала он прорезал для ног слишком маленькие дырочки, стесняясь показывать при ходьбе кальсоны, и мы забраковали модель, как непрактичную для передвижения компанией: мешок висел ниже колен, и дядя Жора едва передвигал ноги.
-- Да просунь ты их подальше! -- сказал отец. -- Подними мешок выше колен, пусть торчат сапоги и немного подштанники.Будет типа простеганого ватного комбинзона с шортами. Зато пойдешь, как человек, а не какая-нибудь гусеница!
1 2 3