Каралис Дмитрий
Раки
Дмитрий Каралис
РАКИ
(из цикла "Близнецы)
Рыбалка была страстью и гордостью дяди Жоры, его большой, но неразделенной любовью. По рассказам дядьки, близнеца моего отца, в процессе лова ему всегда сопутствовала удача, -- он тягал налимов и хариусов, греб садками лещей, поднятых со дна специальной электроудочкой, гарпунил острогой гигантского лосося, шедшего на нерест в узких прибалтийских речках и которого невозможно было втянуть в лодку, не вырвав кусок мяса, а потому, вонзив кованый наконечник в спину, рыбу отпускали, чтобы поутру найти ее обессиленной в камышах -- по красной тряпке, привязанной к рукоятке остроги. На северных морях, куда дядька ездил испытывать секретные изделия своего КБ, он бочками налавливал пикшу и зубатку. В звенящих ручьях Кольского полуострова брал крупную форель до ста штук зараз. Но как только дело доходило до доставки улова в дом, удача отворачивалась от дяди Жоры, и он приезжал пустой, без единого рыбьего хвоста.
Хитрые выдры, караулившие дядю Жору, перекусывали крепкую веревку, и на дно уходил привязанный к дереву садок с дневным уловом. Или переворачивалась лодка, и гигантский балтийский лосось, таивший в своем чреве ведро красной икры, неожиданно оживал и, залепив дядьке на прощание хвостом по физиономии, уплывал залечивать рану в глубину речного омута -- дядька давал трогать вспухшую от удара челюсть и демонстрировал тете Зине пустую пачку анальгина, которую ему пришлось съесть, пока он на своей "Волге" с фигуркой оленя на капоте добирался до Ленинграда. Слежавшаяся в кармане пачка имела вид бесспорного вещественного доказательства, и тетя Зина нежно охала: "Ой, бедный наш Волчок! Волчку было больно. Сейчас я ему компресс поставлю..." Два бочонка засоленной зубатки, приготовленные к отправке поездом Мурманск-Ленинград, бесследно исчезали с балкона общежития судостроительного завода. Тощий и злой медведь на глазах у дяди Жоры жадно расправлялся с его уловом миноги, толстея на глазах и не реагируя на предупредительную стрельбу из ракетницы, которую дядя Жора производил с дерева на противоположном берегу речки.
Сентябрь стоял теплый, ясный, грибной, и отец, решив, наконец, отведать сграндиозных уловов брата, сказал, что неплохо бы нам втроем отправиться на рыбалку -- столь заманчиво дядя описывал новое рыбное место, открытое им совместно с доктором наук Н. совсем неподалеку от нашей дачи в Зеленогорске. Я только что вернулся из колхоза с картошки, и до занятий в институте оставалось несколько дней. Мы сидели на улице за столиком, и одинаковые ковбойки, подаренные братьям-близнецам, усиливали их не размывающееся с годами сходство. Ковбойки подарила бабушка, -- ей хотелось, чтобы сыновья, как и прежде, продолжали жить дружно. "Ты, главное, наведи нас на место, -сказал отец, -- а сохранность улова я гарантирую". -- "Ха! -- подмигнул мне дядя Жора. -- И наводить нечего. Готовь тару! Завтра едем!"
...Дядя Жора, чтоб все видели, кто тут главный, сидел на корме лодки, катал желваки, сплевывал в воду и поглядывал в бинокль. Мы с батей гребли.
Мы плыли по мелкой извилистой речушке, чтобы попасть в озеро, где огромные щуки закусывают раками и не могут уесть их даже в три приема -такие мощные раки водились в том озере. Мы собирались брать и раков и щук. Для раков были заготовлены круглые сетчатые рачевни и вонючие мосталыги, которые дядя Жорадостал по блату -- всего за бутылку водки в мясном подвальчике напротив вокзала.Мосталыги дядя Жора сунул в мой рюкзак, в десятый раз пояснив, что раки обожают тухловатое мясо. Пока мы ехали в автобусе, дядя Жора успевал заигрывать с кондукторшей, прикладываться к фляжке с венгерским капитанским джином, отдающим можжевельником, и развивать темураков. Он значительно вскидывал палец и говорил столь уверенно, словнопрожил с раками на дне озера не один год, и они, признав его за своего, поведали ему освоих гастрономических пристрастиях. Более того, из рассказа дяди Жоры выходило, что он собственными глазами видел, как огромных усатых раков, с которыми он сдружился, поедают гигантские щуки. И теперь дядя Жора выдавал эту тайну подводного царства мне, своему единственному и любимому племяннику. Отец, привалившись к окошку, делал вид, что дремлет, но иногда фыркал от смеха, не вмешиваясь в рассказ.
Мы вышли из автобуса, спустились к реке, дошли шелестящей тропинкой до мостков, и дядя Жора в пять минут добыл лодку. Пьянющий мужичок, которому дядя Жора взялся внушить, что мы прибыли от Валентина Моисеевича и нам требуется лодка,несколько раз падал в мелкую воду, пытаясь артистически обвести рукой весь наличный маломерный флот, и дядька, налив ему стакан джина, оставил его в покое, посадив на пенек и отвязав первую попавшуюся лодку. Лодка текла, и было непонятно, кому ее возвращать.
-- Левый табань, правый загребай! -- скупо цедил команды дядя Жора, и лодка с шелестом въезжала в камыши. -- Салаги! -- не теряя капитанского достоинства, журил нас дядя Жора. -- Левый -- это не тот, кто от меня слева, а который сидит с левого борта. Выгребай назад. Дружно -- раз! Не брызгаться! Полный вперед! -- И подкалывал отца, не отпуская от глаз бинокля: "Какие у нас преподаватели, такие и студенты -- лево от права отличить не могут, а собираются коммунизм построить..."
Удивительно, но мы с отцом, прекрасно зная, кто считается левым и правым гребцом, не сговариваясь, решили, что дядя Жора попросту перепутал ракурс и сделали поправку на его утомленность джином и дорогой.
Над озером стоял туман, и дядя Жора, отпустив бинокль, принял решение держаться левого берега, который по его воспоминаниям был холмист и лучше подходил для лагеря.
-- Тут боровики размером с солдатскую каску, -- сказал дядя Жора, когда лодка, влажно шелестя песком, ткнулась в берег. -- И ни одного червивого. Вылезаем!
-- А змеи тут водятся? -- как бы между делом спросил я.
-- Ха! -- гордо сказал дядя Жора, словно он их и выращивал. -- Не змеи, а одно загляденье! Толстые, метра по полтора. Гадюки!
Пока мы с отцом разводили на пригорке костер и ставили палатку, дядя Жора пробежался по лесу и принес несколько дрябловатых от сентябрьских заморозков боровиков и кучку переросших свой калибр красных, которые тут же принялся чистить и кромсать в котел, приговаривая: "Рыбки-то еще наедимся, а вот грибная солянка на ужин в самый раз..."
Дядя Жора сказал, что хорошее начало полдела откачало. Теперь, главное, хорошенько поесть, опустить в озеро раковни и ночью вставать по очереди, чтобы вытащить раков. А щук наловим на утренней зорьке. Подъем будет в пять утра, без всякой пощады! Он изготовил несколько жердин, привязал к ним у света костра раковни и закрепил в них шелковой бечевой мосталыги. Придирчиво понюхал белеющие на дне сеток кости, словно сомневался, достаточно ли они вонючи для его друзей-раков, показал нам большой палец и спустил устройство на дно озера рядом с перевернутой на берегу лодкой. Лодку мы по настаянию отца перевернули, чтобы ее не увели.
-- Кирилл, ты как самый трезвый, следи за снастью, а мы с твоим батькой пока вмажем под соляночку.
Я тягал раков через каждые пять-десять минут и, осторожно собрав их в темной траве, бежал с ведром к костру, чтобы похвастаться уловом. Отец с дядей Жорой, хохотали, как мальчишки, и сожалели, что прихватили мало укропа и прочих специй -- если дело пойдет такими темпами, то часть раков придется варить по-простому, в соленой воде. Когда их набилось целое ведро, дядя Жора высыпал шуршащих раков в полиэтиленовую скатерть, завязал морским узлом и положил за палатку, чтобы свет костра не будоражил озерных жителей, и они лежали бы тихо в ожидании пахучего укропного кипятка. Я продолжал дергать с неглубокого дна раковни, отец светил мне фонариком, раки, учуяв неладное, разбегались от белевшей кости к краям сетки, дядя Жора колдовал над закипавшим в ведре рассолом, напевая про грека, ехавшего через реку, и раки, которых я теперь вываливал на одеяло, норовили сбежать к воде и расползались по траве. На всякий случай я срезал палочку с рогатинкой на конце и ходил с ней, как со стеком, постукивая по голенищу кирзового сапога.
-- Горе только рака и красит, -- проворачивая палкой в ведре, в котором из пены торчали огненные усы ихвосты, сказал дядя Жора и позвал нас снимать пробу. Раки были классные! Сваренные с солью, перцем, лавровым листом, укропом -- они и в самом деле были крупны, их хотелось есть и есть, отламывая мощные хвосты, высасывая из колючих ломких клешней ароматный рассол.
...Я проснулся от боли в пальце -- словно защемил его в двери, тряхнул рукой, с ужасом ощущая, как от нее отлетело что-то живое и холодное и плюхнулось о брезент.
"Змея! -- хрипло завопил я, встряхивая горящей рукой и пытаясь другой нащупать молнию на палатке, чтобы всем гуртом быстрее выскочить наружу, к еще тлеющему ровным желтым светом костру. -- Не шевелитесь, я сейчас открою, она может укусить! Меня уже укусила!" Вжикнула молния, и я выкатился к костру. Следом за мною вылетел вмиг проснувшийся отец. За ним выполз со спальным мешком на ногах дядя Жора.
-- Покажи руку! -- спокойно сказал отец. -- Ах ты, черт, фонарик в палатке! Давай-ка к костру...
Дядя Жора, избавившись от мешка, откинул полог и осторожно шевелил палкой вещи: "Дайте огня, сейчас я ее грохну! Кажется в углу скребется!"
Я поднес руку к самым угольям и различил на указательном пальце вздувшийся багровый рубец, словно я и впрямь защемил кожу.Отец стоял рядом на четвереньках и, сощурив глаза, разглядывал мою рану. Дядя Жора продолжал просить огня и сотрясал брезент ударами палки: "Отойдите подальше, сейчас она сама выползет! Ну, выходи, подлая!"
-- На укус змеи не похоже, -- отец внимательно оглядел мой палец и поднялся с колен. -- Может быть, рак заполз? Георгий, ты клал раков за палатку! Они не могли разползтись?
-- Как они могли разползтись, если я завязал их морским узлом в скатерть! -- Дядя Жора опустил занесенную за плечо палку. -- Разводите огонь до неба, проведем ревизию палатки! -- Он оглядел при свете вспыхнувшей бересты мой палец и поставил диагноз: если и змея, то неизвестной в наших краях породы. Лучше для профилактики вскрыть рану ножом и промыть джином.
-- Это, наверное, рак, --я пошевелил больным пальцем. И стал подбрасывать в костер хворост. -- Дядя Жора, смотрите внимательнее... -- Мне хотелось быстрее убедиться, что в палатке была не змея, и тогда мне не придется взрезать ножом рану.
Отец взял мою палку с рогулькой, и, откинув полог, вытянул к костру скомканноеодеяло. "Да вот же он, паразит, -- ласково сказал отец. -Конечно, рак" -- Он осторожно взял членистоногого кусаку за панцырь и швырнул в озеро. Булькнуло.
-- Как ты себя чувствуешь? -- спросил отец. -- Не знобит? -- Он еще раз осмотрел мой палец.
-- Нет, -- помотал я головой. -- Нет, все в порядке.
-- Меня знобит, -- сказал дядя Жора, пересматривая вынесенные из палатки рюкзаки. -- Думаю, надо выпить для профилактики.
Костер уже весело трещал, освещая оранжевым светом палатку, стволы сосен, спуск к воде и истертый киль перевернутой лодки.
-- Четыре часа, -- сказал отец. -- Так рано я в своей жизни еще никогда не выпивал.
-- Завидую, -- сказал дядя Жора. -- А у меня из сюрпризов, разве что смерть впереди.
-- Типун тебе на язык! -- плюнул отец.
-- Не типун, а давай наливай! Если бы твой сын не разбудил меня воплями: "Змеи! Змеи!", я бы спал, как огурец, до пяти. -- Дядя Жора упорно не хотел признаваться, что рак выполз из скатерти, завязанной морским узлом. Не поползут же раки вверх от воды, мимо костра, чтобы забраться в палатку? И зачем он сказал про полутораметровых гадюк? Я, конечно, не поверил, но приятного мало. Но я помалкивал.
Братья разом крякнули и опрокинули по стопочке. Отец принялся закусывать, дядя Жора внимательно наблюдал, как он управляется сбутербродом и хрустит луком.
-- Все-таки ты больше похож на меня, чем я на тебя, -- сказал дядя Жора брату, не притрагиваясь к закуске.
Отец замер, постигая мысль.
-- Уж на что я люблю пожрать, но ты мастер! -- Он глянул на часы. -Начало пятого, а он уже ест!
-- Я жакушываю, -- сказал отец и прожевал. -- Это две большие разницы.
-- У тебя на все есть оправдания, -- дядя Жора потянулся к вареному яичку. -- Это я прост, как ребенок: виноват, так виноват. Каюсь. Хочется выпить в четыре утра, я искренне говорю: хочется выпить!
Незнакомому человеку, окажись он за столом с моим дядькой, могло показаться, что он имеет дело с горьким пьяницей, которого к концу посиделок придется вытаскивать из-под стола и волочить до кровати.Но, как самая веселая девушка в компании далеко не всегда оказывается самой доступной, так и дядя Жора со своими подначками быстрее догнать и перегнать Америку по количеству спиртного на душу населения, никак не тянулпри ближайшем рассмотрении даже на звание простенького выпивохи.
Стоило приглядеться, и его секрет легко раскрывался. Первые две стопки дядя Жора принимал, как радующую необходимость. После третьей, когда пружина застолья начинала стремительно разжиматься, и близкий восторг в душах заставлял сидящих за столом говорить громче, а глаза смотрели веселее, дядька начинал половинить стопки, а то и пропускать вовсе. При этом, как фокусник, отвлекающий внимание от правой руки, он принимался усиленно жестикулировать левой. Или бросался усердно предлагать сидящему напротив огурчики, грибочки, протягивал блюдце с зубками маринованного чеснока... Его собственная не выпитая стопка оказывалась надежно замаскированной в гуще посуды и зелени, прикрыта дымовой завесой шуточек и свободного трепа: "Наливаем по четвертой! Четвертая по постановлению Совета министровне закусывается!" После пятой и шестой дядька мог идти в соседнюю комнату, ложиться на диван и смотреть телевизор -- компания плыла вполне самостоятельно, и потребность в капитане-тамаде возникала лишь, когда кончалась выпивка или закуска. Дядька появлялся так же неожиданно, как исчезал, и поддерживал любой разговор, словно он его и начал.
Вот и теперь, подначив отца выпить, он незаметно улизнул от костра и стал готовить снасти для вылова щук.
1 2 3