– Это относится к Сенмуту? – вспыхнула царица, и гневная складка перерезала ее лоб. Но затем, сдержав себя, она приказала: – Уведи детей!
Через несколько недель снова прибыл гонец и сообщил, что сын Исиды и его товарищи вернулись – они охотились в пустынных горах. И рассказывали, что царица промолчала, когда ее спросили, что же следует предпринять, а Сенмут распорядился сделать запоры на воротах храма крепче, а его стены выше; товарищей же царя сослать в рудники.
Туда, где был мой брат? Мой брат Асса? И разве старый жрец не пообещал заступиться за него?
Когда я спросила его об этом, он ответил:
– Я справлялся о нем. Узнал, что его доставили на рудники, где добывают бирюзу. Там у меня есть друг, он несет службу в храме Хатхор, повелительницы бирюзы. Я ему написал.
Ответ пришел не скоро. Он гласил, что Асса убежал. Было ли это утешением? Моя мать в этом сомневалась. Разве можно забыть об ужасах пустыни? А племена, жившие в песках, у которых он, может быть, попросит убежища, примут ли они его как друга или убьют как врага?
Потом прошло много, много времени. Сенмут был в разъездах. Ему приходилось ездить в каменоломни и следить за постройкой храмов – и не только в царском городе, но и тут и там – по всей стране.
Небем-васт вышла замуж за сына садовника. Хотя она продолжала приносить букеты и фрукты для нашей госпожи (а для нас каждый раз полный мешок новостей), она сама больше не прислуживала, и ее сменила другая девушка. Странно было делить каморку с новенькой, которую теперь уже я вводила в ее обязанности, давала ей наставления и даже распоряжения.
Теперь не только в храме Амона, но и в самом дворце на меня перестали смотреть как на проданное в неволю существо, стоявшее на самой нижней ступеньке этой высокой лестницы и страдающее от произвола всех и всякого. Случилось даже так, что через некоторое время я стала запевать в хоре, потому что заболела та девушка, которая возглавляла его до сих пор; бог же, когда жалует эту службу, заботится не о происхождении и чине, а о чистоте и благозвучии голоса.
Все же руки у меня дрожали, когда я впервые подняла их перед собой, чтобы жестами вписать в воздух свою песню, а в горле как будто застрял камень. Так продолжалось до тех пор, пока я не заставила успокоиться громко стучавшее сердце, а потом вознесла до слуха богов рвавшуюся из моих уст песню.
Все ли они прислушивались к тому, о чем пело столь юное создание? Не только Амон, владыка престолов, не только Хатхор, его возлюбленная, но и великая мать богов Мут, и трижды священный Тот? А может быть, и все Девять богов царского города?
Во всяком случае, меня слушали Нефру-ра и Аменет, Абет и Унас. Когда девушкам надоедали уроки молодого писца, которые тот давал в отсутствие Сенмута, они часто звали меня спеть им. И даже Унас больше не смотрел мимо меня, а улыбался, когда я кончала песню.
Однако самые большие изменения произошли в жизни моего брата и нашей матери.
Мой брат Каар был в свое время куплен одним богатым человеком, имение которого находилось в южном предместье. Он приставил Каара изготовлять кирпичи, и брат изо дня в день придавал форму кирпичей тому влажному илу, который откладывала Река во время ежегодных подъемов. Работа была тяжелой и однообразной, но Каар был таким же добросовестным и неутомимым, как наша мать. Кирпичей он делал больше, чем другие, и никогда не роптал. Это, наконец, заметил хозяин, а он оказался великодушным человеком, какие встречаются редко. Он стал засчитывать моему брату кирпичи, которые тот делал сверх положенной меры, и таким образом дал ему возможность за несколько лет заработать себе желанную свободу.
В конце концов хозяин уступил Каару в аренду маленький клочок земли, на котором тот сумел построить хижину и разбить сад. Больше того! Каар был ловким и умелым и научился делать не только кирпичи, но и глиняные тарелки и кувшины. Он сам построил печь для обжига и теперь на свой страх и риск продавал на рынке не облитые глазурью кувшины для воды. Их с большой охотой покупали крестьяне, потому что даже в самую сильную жару вода в них остается удивительно прохладной.
Каар трудился с утра до ночи и изготовил, наконец, столько кувшинов, что подвязал их горлышками вниз под плот и отправился вниз по Реке. Он добрался до той гавани, откуда изделия из Страны людей уходили в чужие земли. Там за хорошие товары, сделанные без изъяна, можно было получить больше, чем на рынках камышовой страны. А когда он вернулся назад с несколькими купленными им ослами, тащившими на спинах зерно, тогда уж он смог выкупить и взять к себе нашу мать.
Наша мама! Годы на чужбине рано состарили ее, так что управляющий царскими амбарами, которому она подчинялась, посмотрел сквозь пальцы на ее уход и не потребовал за нее слишком высокую цену.
Каар попросил меня помочь в переговорах, но мне даже не потребовалось обращаться к Аменет, чтобы она замолвила словечко.
Брат задрожал, когда у него в руках оказался документ, возвращавший ему нашу мать; я тоже не могла сказать ни слова. Потом я неожиданно вырвала свиток у брата и побежала вперед, так что он едва смог меня догнать.
А потом мы стояли, переводя дух, перед матерью. Сначала она не сообразила, чего мы от нее хотим. Но когда, наконец, она начала понимать, то бросилась Каару на грудь, и ему пришлось поддержать ее, чтобы она не упала.
Вскоре после этого Каар привел жену. Она была дочерью бальзамировщика из Западного города и обеспечила ему покупателей, потому что ее отец заказывал ему большие кувшины для внутренностей покойников. Брат вскоре научился делать их очень искусно и украшал головами четырех детей Хора, так что все вокруг хвалили его товары, и дела его шли хорошо.
А когда у брата стал подрастать первый ребенок, тут и наша мать, наконец, научилась языку людей, ведь маленький Сенеб был к ней очень привязан и все время болтал с ней. Вместе с ним она входила в мир слов, перед которым так долго и упорно держала на запоре уши, уста и сердце.
Год за годом Река выходила из берегов. Она становилась широкой, как море, а затем отступала назад, оставляя черный, плодородный ил в садах и на полях. Солнце ежедневно всходило на небесах, и Амон-Ра, владыка престолов, посещал свою землю. Под его лучами давало всходы и вырастало то, чем жили люди. Но и они не сидели сложа руки. Люди рыли каналы и поднимали воду на те земли, которые Река не могла увлажнить, так как они лежали слишком высоко. Они отвоевывали у красной, пыльной пустыни одну пядь земли за другой и теснили Сета, злодея Сета, бога ненависти, убившего собственного брата, все дальше и дальше в его унылые владения.
Мне все же казалось, что власть Сета простирается не только на львов и пантер в горах пустыни.
Но однажды – я не знаю, сколько раз Река заливала землю с тех пор, как ее коснулась моя нога, во всяком случае, я давно уже перестала быть ребенком: проходя по двору, я чувствовала на себе взгляды пажей, слышала за своей спиной шушуканье и заливалась краской, – так вот, однажды Аменет послала меня зачем-то на кухню.
Выйдя из дверей, я уловила странную музыку, какой никогда раньше не слышала. Я пошла на звук и увидела, что в части двора, обращенной в сторону города, куда днем имел доступ народ, собралась толпа. Может быть, это зеваки, которые порой приходили туда, чтобы поймать взгляд Доброго бога? Но ведь сегодня не праздничный день, когда царица обычно показывалась на балконе.
Никто не признается по доброй воле, что его мучает любопытство. К тому же я знала, что Аменет станет браниться, если я слишком долго задержусь. Но могла же я незаметно сделать небольшой крюк через внешний двор и посмотреть на музыкантов.
Их было трое. Один – старый мужчина, по-видимому, слепой. В руках он держал инструмент, каких я еще не видела. Натянутые на нем струны издавали совсем не тот нежный звук, что арфы в храме Амона. Нет, инструмент звучал резко и возбуждающе. Даже голос певицы странно будоражил душу. Если наше пение выражало благоговение, почитание, самоотречение, то здесь во всем: в звучании струн, в звуке голоса и в страстных жестах – был бурный протест и упоение радостью. Я хотела, не останавливаясь, пройти своей дорогой мимо музыкантов и не смогла. Все пленяло меня: пестрые одежды, незнакомые звуки, бородатый старик и, не в последнюю очередь, третий в группе – молодой мужчина, взмахивавший бубном.
Нет, они не были родом из Земли людей. Здесь мужчины не носили бороды, за исключением царя, который подвязывал бородку лишь во время торжественных церемоний. Никто не надевал таких платьев из шерстяных тканей в яркую полоску, какие были на обоих мужчинах. Не пришли ли они из земли песка, из презренной Страны Речену или, может быть?.. Нет, они не могли быть из Страны бога!
Женщина пела на чужом языке, и я ее не понимала. Но тут молодой мужчина отложил бубен и, подождав, пока утихнут рукоплескания, раздавшиеся после окончания музыки, начал говорить. Он говорил на языке людей, только его слова звучали чуть-чуть резковато.
– Мы пришли из страны, где растет ладан. Но собирать его нелегко. Потому что деревья, дающие ладан, охраняются маленькими крылатыми змеями, а их яд убивает людей. Поэтому сначала мы собираем смолу дерева стиракс и поджигаем ее под деревьями – только дымом стиракса можно прогнать этих змей.
– Скажи, чужеземец, – раздался голос из толпы слушавших, – что это за змеи, у которых есть крылья, и почему они не могут тогда долетать сюда, ведь у нас они неизвестны?
Рассказчик – возможно, это был один из тех фокусников, которые развлекают толпу на базарах и во время праздников всевозможными приключениями и сказками, – вероятно, почувствовал сомнение в вопросе своего собеседника, но не дал сбить себя с толку.
– Таких змей, – ответил он, – нет нигде, кроме наших земель. А почему? Потому что они почти не размножаются. Потому что, когда самцы спариваются с самками, самки вцепляются зубами им в шею и не выпускают, пока не прокусят ее насквозь. Однако детеныши мстят за своего отца еще во чреве матери, разрывая мать изнутри, чтобы появиться на свет.
– Вот и снова видно, как мудро устроил мир владыка небес, – вмешался в разговор жрец, – потому что, в то время как зайцы и гуси и остальная живность, которая служит людям, обильно размножаются, злые ядовитые змеи должны сами себя уничтожать и не могут стать чересчур опасными.
Фокусник тотчас же ухватился за эту мысль.
– Но такое свойство, – сказал он, – есть и у других зверей. Львица тоже за всю свою жизнь приносит одного-единственного детеныша, потому что он, появляясь на свет, прогрызает ей матку.
Что заставляло меня не сводить глаз с фокусника? Его россказни? Но они звучали очень неправдоподобно. Я никогда не слышала, чтобы на ладановых деревьях водились змеи, а ведь я выросла в тени этих деревьев.
– Овцы выглядят у нас тоже совсем не так, как здесь. Хвосты у них длиной в три локтя. Если бы позволить им болтаться до земли, овцы натирали бы их до крови. Поэтому пастухи – а они все знают толк в работе по дереву мастерят маленькие тележки и привязывают их овцам под хвосты.
Я уже хотела засмеяться вместе с другими, но тут поймала взгляд мужчины. Мой брат?! У кого, кроме него, были такие глаза и такой голос? Это он? Неужели только борода, которую он отпустил, сделала его лицо столь чужим и неузнаваемым?
Первой моей мыслью было: Мама! Кто позовет мать? Вторая мысль: Аменет… кухня…
Я сорвалась с места и со всех ног помчалась выполнять поручение Аменет. Но когда дорогу мне преградил один из многочисленных пажей-бездельников, которые от нечего делать охотно гоняются за служанками, я крикнула ему:
– Беги в южное предместье! К горшечнику Каару! Скажи, чтобы он пришел вместе с матерью!
А потом я пошла к Аменет и попросилась послушать музыкантов. Но тут Нефру-ра тоже захотела пойти со мной, а так как царской дочери не подобает смешиваться с народом, то мне поручили привести всех троих во дворец.
Но сначала нужно было сделать то да то. Когда же, наконец, я снова вышла во двор, опасаясь, что чужеземцы уже ушли, вокруг них стояло еще больше народа. Фокусник продолжал рассказывать:
– …а птицы устраивают гнезда на высоких скалах, куда не может добраться ни один человек. А птенцов они кормят пряной корой, которую мы называем корица и которая растет никто не знает в какой земле. Но когда мы…
Здесь его прервал громкий голос:
– …но когда вы хотите получить эту пряную кору, вы раскладываете большие куски мяса и птицы уносят их к себе в гнезда. Под тяжестью мяса гнезда обрываются и падают на землю вместе с пряной корой.
– Откуда ты знаешь?
– Как мне не знать? Я ведь тоже там был! Ты разве не узнаешь меня?
Я заметила, как лицо рассказчика чуточку побледнело, но голос остался спокойным, когда он ответил:
– Нет, я тебя не знаю. Но то, что ты говоришь, верно, и если тебе так хорошо известно, что происходит в нашей земле, ты можешь рассказывать дальше сам, я же уйду. – И он сделал знак своим спутникам.
Тут слушатели стали ворчать.
– Не вмешивайся! Оставь его в покое! Рассказывай! – раздалось со всех сторон.
Но человек, начавший спор, закричал:
– Ты не хочешь меня признавать, лгун Асса! Разве не ты рассказывал нам эти сумасбродные выдумки до тех пор, пока не убил моего брата?
– Ложь? Обман? Всего лишь обман? – зароптал один, а вслед за ним и другой, но фокусник обвел всех взглядом, а потом спокойно посмотрел в лицо своему противнику.
– Не знаю, чего ты от меня хочешь, голубчик. Если этот Асса рассказывал такие же истории, как я, значит, мы с ним родились на одной земле, а раз наши рассказы похожи, то выходит, что мы оба говорим правду. Я не твой Асса, я Эннук, а это Мирьях, моя жена. Спой еще, Мирьях, у меня что-то пропала охота рассказывать.
Старик торопливо ударил по струнам, а молодая женщина запела. Меня бросало то в жар, то в холод. Я видела, что противник фокусника стоит в нерешительности, введенный в заблуждение его самообладанием.
Никогда еще я так не восхищалась братом, никогда не любила его сильнее, чем в это мгновение, когда перед лицом смертельной опасности он владел каждым мускулом своего тела и обезоружил противника своим спокойствием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21