Выбирай здесь сайт Wodolei.ru 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

- с горечью подумал Илька. - Ведь не мальчишка давно. А что иногда щедро дают чаевые - это ерунда. Нет того, чтобы устроиться посолидней, чтобы знать себе цену и уважение других". Ильке такая жизнь не улыбалась. Илька не будет на побегушках. У Ильки есть гордость и честь.
Мимо Ильки проходили официанты - у них работали только мужчины - и приветливо кивали ему. Пришлось еще подождать, пока отец рассчитается с одним-другим. Лицо у него при этом было очень любезное. Илька уже терял терпение, но ждал, потому что ему очень нужны были деньги. Он ведь вышел из возраста этой мелюзги, которой распоряжается Мишка. Зачем мелюзге деньги? Чтобы полизать сладенькое мороженое да сбегать в киношку… А ему, Ильке, иногда хочется и покурить, особенно по вечерам, когда он расхаживает по Скалистому со взрослыми ребятами, и хочется купить шерстяные немецкие плавки с карманчиком на "молнии" и белой рыбкой, которые он видел недавно у отдыхающего, снявшего у них комнату. Да и вообще без денег в Скалистом никуда. Проголодался под вечер - ступай на террасу кафе, возьми бутылку "Жигулевского" с порцией сосисок, развались в кресле, попивай из стакана, жуй да поглядывай, как сверкает море, как галдит пляж и ходят голубые катера… Шикарно! Но сегодня деньги нужны были не только на это. Точнее, совсем не на это. Как-то так получилось, что друзей у него в Скалистом оставалось маловато. Лучшего его дружка, Женьку Лагутина, в прошлом году кое за что упекли в колонию для несовершеннолетних (ничего особенного, немножко подзарабатывал на пляже, сущую мелочишку, ведь больших денег никто на пляж не берет), другой, Фимка Сименков, уехал с родителями в Батуми, остальные же сверстники были скучны ему. Так что Ильке ничего не оставалось делать, как водиться с этой ребятней: все-таки мальчики были ничего - живые. Особенно Катран с Костей - веселые, хваткие, - и Толян не промах, хоть и молчит все время. Да и сам Мишка не из трусливых, но уж очень ломается, и он его терпеть не может за это. Ну хорошо, ловят крабов, таскают на закидушку рыбу, ходят в горы - это понятно, но на что ему сдался этот мыс? Что в нем интересного? Голая скала и нагромождение камней, и только. И чего не приплел он к этому мысу! Героизм, мужество, вечная дружба… Кого только не строит из себя!
А зачем ему эта амфора? Достали с таким трудом, измучились, а много от нее толку? А сколько было вокруг нее болтовни! И Федор Михайлович ему понадобился зачем-то. Мужик-то он ничего, в танке горел под Кенигсбергом, плавает хорошо и знает много разных историй. Но ведь взрослые в душе не считают мальчишек за людей и при первом же удобном случае продают их. И он, Федор Михайлович, сделай что-нибудь не по нему, накапает на них директору…
Как все-таки проучить Мишку с его болтологией? Ребята - они послушные, их можно натаскать, как охотничьих щенят, и для начала прогуляться по совхозным виноградникам, а заодно и пошарить по сараям с сохнущим чаем - его можно неплохо загнать!
Илька давно бы сверг Мишку, выгнал в шею или разжаловал в рядовые, если бы не этот мыс…
Ох, мыс! Лучше и не думать о нем.
Как могут относиться к Ильке ребята, если он не в силах пробраться на мыс? И почему Мишка ни разу не сковырнулся со стены носом в море? Почему не грохнулись вниз Катран с Костей и Толяном? Почему они благополучно пробегают по стене, а он, Илька, куда более умный, ловкий и смелый, в который уже раз едва не сковырнулся и не грохнулся в воду? Полпути проходит - ничего, но потом темнеет в глазах, стена шатается и падает на него, и он едва удерживается на ногах и пятится назад… И все, даже этот сопляк Васька, видят его позор и ликуют!..
Он должен пройти и пройдет!
И все будут слушаться каждого его слова. И этому совсем не помешает, если в его кармане всегда будут позвякивать деньжата. Скажем, зной, безветрие, жажда. Они проходят возле палатки с разными напитками. Почему бы ему когда-нибудь не остановиться и не взять на всех одну-две бутылки ледяного яблочного лимонада и не распить? А когда-нибудь можно разориться и на мороженое, которое они так любят: "Налетайте, лижите, разве жалко?"
Ну и тому подобное.
Отец все не подходил к нему. Не замечал или нарочно?
По просьбе Ильки один официант шепнул отцу, и тот наконец подошел.
- Нужно четыре, - сухо сказал Илька, отозвав отца к каменному желобу во дворике, по которому во время дождей стекала вдоль стенки вода.
- Ого! - сказал отец. Его узкое, досиня выбритое лицо со щепоткой черных усиков под носом враз утратило живость. - Ты просишь все больше и больше.
Но Илька по опыту знал, что с отцом нужно мало говорить и ничего не объяснять. И говорить с каменным лицом. Тогда он даст все, что просишь. Конечно, надо знать меру.
- Не прибедняйся, - сказал Илька.
Отец даже слегка возмутился:
- Ты думаешь, я много получаю? Ведь и делиться приходится.
- Отец, только четыре, - повторил Илька. - Срочно нужны.
- Нет, столько не могу… Два с полтиной, в крайнем случае трешку…
- Официант! - крикнули от столиков.
- Меня зовут. Вот три, - засуетился отец.
- Не нужно, - холодно произнес Илька. - Я подожду.
- Больше не смогу.
- Дашь, - сказал Илька, глядя в гибкую спину убегающего отца.
Илька этого не хотел, но когда отец опять подошел к нему, пришлось пустить в ход последнее. Он сказал:
- Я ведь могу кое-что рассказать матери о твоих поездках с приятелями к водопаду.
- На, и отстань! - Отец, спрятав руку за спину, чтобы никто из сослуживцев не заметил, ловким движением сунул ему в ладонь две бумажки и побежал за подносом.

Глава 13
ПЕЛАГЕЯ

Одик с сестрой возвращались домой.
У калитки стоял Виталик с тремя незнакомыми мальчиками. Наконец-то!
А то можно было подумать, что, кроме индюков, ему и дружить не с кем. Мальчики о чем-то говорили. Они были чисто одеты, аккуратно причесаны и с вежливыми глазами.
- Привет, - сказал Одик, направляясь к калитке.
Мальчики уступили им дорогу и сразу замолкли.
- Приходите еще, - услышал Одик за спиной. - Я вам не то покажу…
Не успел Одик с сестрой дойти по дорожке до дому, как Виталик догнал их.
- Гости были? - спросил Одик.
- Да… Очень хорошие мальчики. Видел Сережу Рукавицына? Он в панамке и вышитой рубашке. Его папа директор "Горняка".
- А что это?
- Ну и память у тебя! Ведь говорил же, есть такой дом отдыха, и они большие друзья с моим папой.
- А-а, - сказал Одик. - А кто другие ребята?
- Разные… Папа Вити работает в городском… - И вдруг, подумав о чем-то другом, Виталик спросил: - А вы что, дружите с ними?
- С кем? - спросил Одик.
- Да с этими… Они на всех тут наводят страх… Мы с папой ненавидим их.
- Значит, это другие, - сказал Одик. - Мои знакомые искали амфору в бухте.
- И ты им веришь? - Виталик с жалостью посмотрел на него, склонил голову и почесал плечом ухо.
- Я сам видел. Они все время ныряли и достали ее, а сегодня носили в музей. - О том, как их приняли в музее, он умолчал.
- Делать им больше нечего, - сказал Виталик. - Бездельники. Нахалы.
Одик перевел разговор на другое. Он до сих пор, признаться, не мог до конца понять, почему Виталик и все его семейство так не любят мальчишек. Он снова решил позвать его к морю. Виталик сказал, что сходить он не против, надо только дождаться механика из телеателье: иногда на экране телевизора прыгает изображение.
- А Пелагея ведь дома.
Виталик посмотрел на него как на недоразвитого.
- Доверься ей! Вечно испортит все и напутает.
- Но она ведь старенькая уже.
- Много ты знаешь! Пятьдесят три - разве это старость?
Одик поразился: ей пятьдесят три? А он думал - семьдесят, не меньше!
- Отлынивает от работ: таких больше нет в папином семействе.
- А она что, ваша родственница?
- Немножко. - Виталик замялся. - По папиной линии.
- Кем же она приходится папе?
- Сестра… Только ты не думай - у них ничего общего нет… Папа энергичный и умный, а она… - Он вдруг словно прикусил язык: из-под черешен вынырнула Пелагея в неизменном белом платочке и длинном, до земли, темном грязном платье; лицо у Виталика сразу застыло. - Тебя кто звал? Подслушиваешь все?
Одику стало стыдно за него. А если бы слышал Георгий Никанорович, как он разговаривает с Пелагеей? Хоть бы его, Одика, постеснялся.
- Зачем мне, детка, подслушивать тебя, - сказала тетка и почему-то показала большой палец правой руки. - Я сымала с ящика с-под клубники крышку…
Виталик вдруг захохотал и с торжествующим видом посмотрел на Одика.
- Когда ты говорить правильно научишься? Какой уж год из деревни, а все "сымала", да "лётают", да "наскрозь"…
У Одика что-то заныло внутри.
- Ну чего тебе? - спросил ее Виталик. - Что из того, что ты "сымала" крышку?
Пелагея опять показала большой, черный, весь в земле палец.
- Скабку загнала… И несподручно левой вытянуть… Как бы не заядрило…
Виталик сморщился и посмотрел на ее палец.
- Иди мой руку, и только живо, а то мне некогда.
Пелагея отвернулась от них и косовато, левым плечом чуть вперед, как всегда ходила, скрылась в зелени сада.
- Ну зачем ты с ней так? - спросил Одик. - Ведь обиделась, наверно.
- Она? - искренне удивился Виталик. - Ты ее не знаешь! Устроилась на тепленькое место, питается почти так же, как и мы, а никакой благодарности. Будто папа обязан был брать ее из деревни и поить-кормить до смерти. Он думал, она будет его помощницей, а она… Она и занозу эту засадила-то нарочно, чтобы не работать.
Одик был ошеломлен и не знал, что сказать.
- А мне жалко ее, - проговорил наконец он и вздохнул. - Она такая худая.
- Ты ничего не понимаешь… Худые - они всегда крепкие и здоровые. А вы с отцом со своими телесами долго не проживете. И еще вы совсем безвольные. Не разбираетесь, что к чему… "Жалко" ему!
Одик был разгромлен: что-то в словах Виталика было и верно. Не отец ли подсказал?
У Одика упало настроение.
- А ты сказки Пушкина читал? - спросил он вдруг у Виталика, чтобы опять перевести разговор на другое.
- Кто ж их не читал! - слегка даже рассердился Виталик. - Все прочитал. Давно уже. Папа сказал, что я должен быть начитанным. Специально для меня их из Москвы выписал. Я и сейчас кое-что помню наизусть, и папа, как будто я маленький, просит меня рассказывать, когда к нам приходят гости. И особенно это место: "Князь у синя моря ходит, с синя моря глаз не сводит; глядь - поверх текучих вод лебедь белая плывет…" Помнишь?
- Помню. - Одик посмотрел на блестящие листья абрикосов, за которыми скрылась Пелагея, и зевнул.
Родители и сестра - она давно убежала от Одика - были у моря: ему не захотелось одному тащиться на раскаленный пляж, и он прошелся по асфальтированным дорожкам сада. У каменного сарая на перевернутом ведре сидела Пелагея и, приблизив к глазу палец, пыталась вытащить занозу. Одик подошел к ней.
- Дайте я попробую.
- Не вылазит… Никак не могу уцепить - нету ногтей. Придется иголкой расковырять…
Одик присел возле нее на корточки и взял в руку ее кисть, иссохшую, легкую, с устрашающе выпуклыми синими венами, точно они были не под кожей, а перехлестывали руку сверху. В ее пальце, истресканном и грязном, он увидел черную точечку и, ухватив ее ногтями, дернул вверх. Старуха вскрикнула и затрясла рукой:
- Спасибо, миленький… Выдернул!
- Не за что. - Одик встал с корточек, постоял, думая, что бы такое сказать, потому что просто так уйти было бы невежливо. - Вам тут плохо, сказал он, - когда ни посмотришь из окна, все вы в саду…
Пелагея подняла на него мутноватые, в глубоких морщинах глаза.
- Что ты, сыночек… Как же не работать - бог любит работящих, спасибо Егору, кормильцу… Чтоб без него робила? Кому нужна старуха? Ведь и подписаться-то не могу. - Она почесала длинным худущим пальцем костлявое плечо. Потом быстро огляделась и проговорила: - Иди гуляй, милый, чего тут со мной, со старухой, время тратить. Да и я совсем заболталась с тобой. Она подняла с земли цапку и ушла за сарай. Не поймешь Пелагею: он ее эксплуатирует, а она благодарит…
Через час пришла с моря Оля. Потом явились мама с отцом; они ели приготовленную накануне окрошку, оладьи, и отец все рассказывал про то, как обманчив бывает внешний вид игроков. Взять Сергея Викторовича, - до чего, казалось бы, растяпистый человек, ведь и на карты вроде бы не смотрит, а все помнит, что скинули. Все до единой помнит!
- Несчастный! - сказала мама. - Жалкий, беспробудный картежник! Для этого ты приехал сюда? Дома не было партнеров? Лучше бы купался, загорал и ходил в горы… Вон как разнесло! Тебе надо больше двигаться и активно отдыхать, а не сидеть на месте. Ведь все нервы истрепал на этих картах…
- Стоп! - сказал отец и засмеялся. - Прошу при детях выбирать слова.
Дети засмеялись громче его.
- Сходим сегодня в кино, - сказала мама, - идет "Девушка в тельняшке"; говорят, прекрасная картина.
- Так и быть, уломала жалкого картежника! - проговорил отец. - Тяжка моя участь… Иду!
"Все-таки отец хороший, все понимает, - подумал Одик, - только и правда, как ему не надоест преферанс?"
Картина не показалась Одику прекрасной, но смотреть было можно.
Зато следующий день был наихудшим днем в Скалистом. Одик не знал, куда себя деть. С утра он был с мамой и Олей на пляже и томился. Лежал на полотенце под огромной пилоткой, свернутой мамой из "Недели", и смотрел на берег, на проходивших иногда по гальке мальчишек. Знакомых среди них не было. Ну ясно, амфору они подняли со дна бухты и делать там вроде больше нечего.
Но ведь Дельфиний мыс остался на прежнем месте, и Илька еще не прошел на него. Да, может, и другие, более робкие ребята осмелятся повязать свой лоб синей лентой и захватить ведерко с белилами…
Мама по-прежнему вязала из зеленых ниток свитер - мотки сильно уменьшились, - заговаривала с соседками по пляжу, а Оля бродила у воды: охотилась за крабиками, которые были настолько глупы, что изредка давали себя поймать. Одик, за последние дни слегка охладевший к сестре, снова от скуки стал поглядывать на нее.
"А что, если рассказать маме про амфору и про Дельфиний мыс?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18


А-П

П-Я