Борис Виан.
Пена дней
Роман
Перевод В. Ляпицкого
ПРЕДИСЛОВИЕ
В жизни самое главное -- подходить ко всему с априорными
мнениями. В самом деле, оказывается, что массы ошибаются, а
индивидуумы всегда правы. Нужно остерегаться выводить отсюда
правила поведения: совсем не обязательно их формулировать,
чтобы им следовать. Есть только две вещи: это всякого рода
любовные дела с прелестными девушками и музыка Нового Орлеана
или Дюка Эллингтона. Остальное должно исчезнуть, ибо остальное
уродливо, и нижеследующие страницы повествования черпают всю
свою силу из того факта, что история эта совершенно истинна,
поскольку я ее выдумал от начала и до конца. Сама же ее
материальная реализация состоит по сути дела в проецировании
реальности -- в перекошенной и разогретой атмосфере -- на
неровную и порождающую тем самым искривления поверхность. Самый
что ни на есть благовидный подход, как видно.
Новый Орлеан
10 марта 1946 года
I
Колен заканчивал свой туалет. После ванны он закутался в
большое махровое полотенце, из-под которого виднелись только
его ноги и торс. Взяв со стеклянной этажерки пульверизатор, он
направил на свои светлые волосы душистую струю жидкого масла.
Янтарный гребень разделил их шелковистую массу на длинные
оранжевые пряди, похожие на борозды, которые веселый пахарь
чертит вилкой на абрикосовом конфитюре. Колен отложил гребень
и, вооружившись маникюрными ножницами, подрезал наискосок
уголки своих матовых век, чтобы придать тем самым своему
взгляду таинственность. Ему часто приходилось повторять эту
операцию, поскольку веки у него отрастали очень быстро. Он
зажег маленькую лампу увеличительного зеркала и придвинулся
вплотную к нему, чтобы проверить состояние своего эпидермиса.
Вокруг крыльев носа выступило несколько угрей. Увидев крупным
планом, сколь они уродливы, угри быстро нырнули обратно под
кожу, и удовлетворенный Koлен погасил лампу. Он снял
перепоясывавшее чресла полотенце и, чтобы устранить последние
следы влаги, пропустил один из его углов между пальцами ног. В
зеркале было видно, на кого он похож, -- на блондина, который
играл роль Слима в "Hollywood Canteen". У него была круглая
голова, маленькие уши, прямой нос, золотистый цвет лица. Он
часто улыбался детской улыбкой, и тогда на подбородке у него
появлялась ямочка. Он был довольно высок ростом, худощав,
длинноног и очень симпатичен. Имя Колен весьма ему шло. С
девушками он разговаривал негромко, с мужчинами -- весело.
Почти всегда у него было хорошее настроение, остальное время он
спал.
Он выпустил на волю воду из ванны, проткнув в ее дне дыру.
Покрытый светло-желтыми керамическими плитками пол ванной
комнаты был замощен набекрень, и вода сбегала по нему к стоку,
находившемуся точно над письменным столом обитателя нижнего
этажа. Не так давно, не уведомив Колена, жилец этот стол
передвинул. Теперь струя падала ему на буфет.
Колен всунул ноги в сандалии на меху морской собаки и
надел элегантный домашний костюм: брюки из зеленого глубокой
воды вельвета и пиджак ядрено-орехового цвета. Полотенце
повесил в сушилку, положил коврик ванной комнаты на край ванны
и посыпал его крупной солью, чтобы извергнуть наружу всю
набравшуюся воду. Коврик тут же пустил слюну, покрывшись
гроздьями маленьких мыльных пузырей.
Колен вышел из ванной и направился на кухню проследить за
последними приготовлениями к обеду. Каждый понедельник приходил
обедать Шик, он жил неподалеку. Была всего лишь суббота, но
Колен заждался Шика, ему хотелось, чтобы тот оценил меню, с
безмятежной радостью разработанное Николасом, его новым
поваром. Шик, такой же, как и он сам, холостяк, приходился
Колену ровесником -- им стукнуло по двадцать два года;
литературные вкусы у него были те же, а вот денег гораздо
меньше. Колен обладал состоянием, которого вполне хватало,
чтобы жить надлежащим образом, не работая на других. Шик же
вынужден был каждую неделю ходить в министерство к своему
дядюшке и занимать у него деньги, так как ремесло инженера не
позволяло ему удерживаться на уровне подчиненных ему рабочих, а
это трудно -- управлять людьми, которые одеваются и питаются
лучше, чем ты сам. Колен, насколько это было в его силах, ему
помогал, при первой возможности приглашая обедать; однако
гордость Шика заставляла Колена быть насторожен не показывать
слишком частыми милостями, что он хочет прийти другу на помощь.
На кухню вел очень светлый коридор; застеклен он был с
двух сторон, и с каждой из них блестело по солнцу, так как
Колен любил свет. Повсюду виднелись тщательно отполированные
латунные краны. Игра солнц на кранах порождала феерические
эффекты. Кухонные мыши любили танцевать под звук сталкивающихся
на кранах солнечных лучей и бегать за маленькими желтыми
шариками, в которые превращались, рассыпаясь по полу, солнечные
лучи, похожие на струйки ртути. Проходя мимо, Колен погладил
одну из мышек -- у нее были длиннющие черные усы, сама она была
серая, стройная и чудесно лоснилась. Повар кормил их очень
хорошо, не позволяя, однако, слишком толстеть. Днем мыши не
шумели и играли только в коридоре.
Колен толкнул эмалированную дверь кухни. Повар Николас
наблюдал за приборным щитком. Он сидел за пультом, тоже
покрытым светло-желтой эмалью; на пульте было несколько
циферблатов, которые соответствовали различным кухонным
аппаратам, расположенным вдоль стен. Стрелка электрической
печи, настроенной на жаренье индейки, колебалась между "готово"
и "не совсем". Индейку надо было вот-вот вынимать. Николас
нажал зеленую кнопку, которая приводила в действие
сверхчувствительный щуп. Щуп воткнулся без всякого
сопротивления, и в этот момент стрелка уткнулась в "готово".
Быстрым движением Николас выключил ток в печи и пустил в ход
согреватель тарелок.
-- Вкусно будет? -- спросил Колен.
-- Месье может быть в этом уверен! -- подтвердил Николас.
-- Индейка отлично откалибрована.
-- Какую закуску вы приготовили в качестве вступления?
-- Помилуйте, -- сказал Николас, -- на этот раз я не ввел
ничего нового, ограничившись подражанием Гуффе.
-- Ничего лучше и не придумаешь! -- заметил Колен. -- И
какую же часть его знаменитого труда вы воплощаете?
-- Об этом идет речь на странице 638 его "Поваренной
книги". Я зачитаю Месье интересующий нас отрывок.
Колен уселся на табурет с сиденьем из пористой резины,
обитой подобранным под цвет стен промасленным шелком, а Николас
тем временем начал:
-- Испеките корку для пирога, как для обычной закуски.
Разделайте большого угря и нарежьте его на кусочки по три
сантиметра. Сложите их в кастрюлю вместе с белым вином, солью и
перцем, тонко нарезанным луком, веточками петрушки, тмином и
лавровым листом, для остроты добавьте несколько зубчиков
чеснока.
-- Я не смог заострить их так, как хотел бы, -- сказал
Николас, -- точило слишком износилось.
-- Я велю его сменить, -- сказал Колен.
Николас продолжал:
-- Сварите. Выньте угря из кастрюли и переложите на
противень. Пропустите содержимое кастрюльки через шелковое
сито, добавьте сладкого испанского лука и уваривайте до тех
пор, пока соус не начнет налипать на ложку. Пропустите через
волосяное сито, залейте угря и кипятите две минуты. Поместите
угря внутрь корки. Окружите по краям каймой из грибов, в центре
сделайте букет из молоки карпа. Полейте сверху остатками соуса.
-- Подходит, -- подтвердил Колен. -- Думаю, Шику это
понравится.
-- Я не имею счастья знать месье Шика, -- отметил Николас,
-- но если это блюдо ему не понравится, я к следующему разу
сделаю нечто иное и таким образом смогу постепенно выяснить с
высокой степенью достоверности страстификацию его симпатий и
антипатий.
-- Ну-ну, -- сказал Колен. -- Я вас покидаю, Николас.
Пойду накрывать на стол.
Он прошел по коридору в обратном направлении, пересек
буфетную и вошел в столовую, она же -- гостиная; глаза отдыхали
на ее бледно-голубом ковре и бежевато-розовых стенах.
Комната, примерно четыре на пять метров, освещалась через
два длинных проема, выходящих на улицу Луи Армстронга. Зеркала
без амальгамы отодвигались в стороны и позволяли проникать
внутрь весенним запахам, когда таковые появлялись снаружи. С
противоположной стороны один из углов комнаты занимал дубовый
стол. Две стороны стола обрамляли стоявшие под прямым углом
длинные скамьи, а к двум другим были придвинуты подобающие
стулья с подушками из голубого сафьяна. Помимо этого обстановка
комнаты состояла из продолговатого низенького шкафчика,
превращенного в дискотеку, проигрывателя с безупречной
характеристикой и еще одного шкафа, симметричного первому, в
котором находились рогатки, тарелки, стаканы и прочая домашняя
утварь, которую используют при еде цивилизованные люди.
Колен выбрал светло-голубую скатерть, гармонировавшую с
ковром. В центре стола он поставил вазу -- наполненную
формалином склянку, внутри которой два куриных эмбриона
пародировали, казалось, "Видение розы" в хореографии
Нижинского. Вокруг -- несколько веточек ремневидной мимозы:
садовник друзей Колена получал ее скрещиванием обычной
шаровидной мимозы с лентой черной лакрицы, за которой в
детстве, сбежав с уроков, отправляешься к продавцу галантереи.
Затем он приготовил для каждого по две тарелки белого фарфора
на каркасе из прозрачного золота, по прибору из нержавеющей
стали с ажурными ручками, в каждой из которых меж двух пластин
плексигласа маялось в заточении чучело божьей коровки,
приносящее счастье. Потом прибавил еще хрустальные кубки и
салфетки, сложенные в виде шляпы кюре; все это заняло некоторое
время. Едва он закончил приготовления, как звонок отскочил от
стены, уведомляя о приходе Шика.
Колен разгладил складку на скатерти и отправился
открывать.
-- Ну как ты? -- спросил Шик.
-- А ты? -- перебил Колен. -- Снимай плащ и пошли
смотреть, что приготовил Николас.
-- Это твой новый повар?
-- Да, -- сказал Колен. -- Я его выменял у своей тетки на
старого и на кило бельгийского кофе.
-- Он хорош? -- спросил Шик.
-- Похоже, он знает, что делает. Он -- последователь
Гуффе.
-- Трупака из чемодана? -- ужаснулся Шик, и его маленькие
черные усики трагически поникли.
-- Да нет, остолоп, Жюля Гуффе, прославленного повара!
-- Ну, ты знаешь! Я... -- сказал Шик, -- кроме Жан-Соля
Партра, я ничего не читаю, разве что уголовную хронику.
И он пошел вслед за Коленом по устланному плитками
коридору, приласкал мышек и мимоходом собрал несколько капелек
солнца в зажигалку.
-- Николас, -- сказал, войдя на кухню, Колен, --
представляю вам моего друга Шика.
-- Добрый день, месье, -- сказал Николас.
-- Добрый день, Николас, -- ответил Шик. -- А нет ли у вас
племянницы по имени Ализа?
-- Да, месье, -- сказал Николас. -- Прелестная, кстати,
юная девица, если мне позволено будет заметить.
-- У нее с вами большое фамильное сходство, -- сказал Шик.
-- Хотя, что касается бюста, наблюдаются существенные различия.
-- Я скорее широк, -- сказал Николас, -- а она более
развита в перпендикулярном направлении, если Месье разрешит мне
это уточнение.
-- Ну ладно, -- сказал Колен, -- значит, здесь все свои.
Вы мне не говорили, что у вас есть племянница, Николас.
-- Моя сестра сбилась с пути. Месье, -- сказал Николас. --
Она изучала философию. В семьях, гордящихся своими традициями,
подобным не хвастают.
-- А... -- сказал Колен, -- наверное, вы правы. Во всяком
случае, я вас понимаю. Ну, покажите же нам скорее этот ваш
пирог с угрем.
-- Было бы крайне опасно открывать печь в данный момент,
-- предупредил Николас. -- Блюдо из-за этого может
подвергнуться нежелательной просушке, вызванной проникновением
в духовку воздуха, менее насыщенного водяным паром, чем
находящийся в данный момент внутри.
-- Я бы предпочел, -- сказал Шик, -- впервые столкнуться с
пирогом на столе.
-- Не могу не поддержать Месье, -- сказал Николас. -- А
теперь, могу ли я позволить себе попросить Месье соблаговолить
разрешить мне вернуться к своим обязанностям?
-- Приступайте, Николас, прошу вас.
И Николас принялся за работу: состояла она в извлечении из
форм заливного морского языка и нарезании ломтиками трюфелей
для украшения рыбной закуски. Колен и Шик покинули кухню.
-- Не хочешь ли аперитив? -- спросил Колен. -- Мой
пианоктейль готов, можешь его опробовать.
-- Он работает? -- спросил Шик.
-- Отменно. Наладил я его с трудом, но результат превзошел
все мои ожидания. Сыграв "Black and Tan Fantasy", я получил
смесь поистине ошеломляющую.
-- Каков твой принцип? -- спросил Шик.
-- Каждой ноте, -- ответил Колен, -- я поставил в
соответствие какой-нибудь крепкий напиток, жидкость или
ароматическое вещество. Сильная педаль соответствует взбитому
яйцу, слабая -- льду. Для сельтерской нужна трель в высоком
регистре. Количество пропорционально длительности: на
учетверенную восьмую приходится шестнадцатая часть единицы, на
четверть -- единица, на целую ноту -- четыре единицы. Когда
играется медленный мотив, в действие приводится регистровая
система -- с тем чтобы не порция увеличивалась -- коктейля
получилось бы слишком много, -- а возрастала крепость напитка.
Кроме того, в зависимости от длительности пьесы можно при
желании изменять значение единицы, например, уменьшить его в
сто раз -- с тем чтобы получить напиток, вобравший в себя все
гармонии, достигается это побочной регулировкой.
1 2 3 4