Воздухоплаватели смотрели с глубоким волнением на эту родную, грозящую им гибелью Землю. Они только о том и думали, чтобы спуститься туда, позабыв об ожидавших их опасностях. Наконец-то они возвращались к людям, которых уже не надеялись больше увидеть!
Да, перед их глазами была, несомненно, Европа. Они видели различные государства, входящие в ей состав, с их прихотливыми очертаниями, данными самой природой или установленными по международным договорам. Вот она как на ладони!
Вот Англия, похожая на леди, шествует к востоку, в платье со смятыми складками и с затейливой прической из островов и островков.
Скандинавский полуостров, словно великолепный лев, выгибая спину, бросается на Европу из ледяных просторов полярных морей.
Россия, огромный полярный медведь, повернув голову к азиатскому материку, опирается левой лапой на Турцию и правой на Кавказ.
Австрия, большая кошка, свернувшись в клубок, спит беспокойным сном.
Испания развевается, как флаг, на краю Европы, с Португалией вместо древка.
Турция, точно сердитый петух, цепляясь одной ногой за азиатский берег, когтями-другой лапы душит Грецию.
Италия, узкий изящный сапог, как будто жонглирует Сицилией, Сардинией и Корсикой.
Пруссия, чудовищный топор, глубоко вонзается в германскую империю, задевая Францию своим лезвием.
И наконец Франция выпрямляет свой могучий торс с Парижем на месте сердца.
Да, все было на виду, все можно было угадать. Волнение переполняло сердца воздухоплавателей. Но вот среди общего напряженного молчания раздался радостный возглас Бен-Зуфа:
— Монмартр!
И было бы совершенно бесполезно убеждать денщика капитана Сервадака, что на таком расстоянии немыслимо разглядеть его любимый холм.
Что до Пальмирена Розета, то, высунув голову из гондолы, он глаз не сводил с покинутой Галлии, которая плыла внизу на расстоянии двух тысяч пятисот метров. Он и смотреть не желал на приближавшуюся Землю, устремив все внимание на свою утраченную комету, ярко сиявшую отраженным светом.
Лейтенант Прокофьев с хронометром в руках отсчитывал минуты и секунды. По его приказу в жаровне время от времени раздували огонь, чтобы удерживать монгольфьер на нужной высоте.
В гондоле говорили мало. Капитан Сервадак и граф Тимашев жадно впивались глазами в родную землю. Монгольфьер находился несколько сбоку от Галлии и вместе с тем позади нее, это означало, что в своем падении комета должна опередить воздухоплавателей, — обстоятельство весьма благоприятное, так как воздушный шар при переходе в земную атмосферу не окажется под Галлией.
Но куда же упадет монгольфьер?
Упадет ли он на сушу? Если так, то придет ли им кто-нибудь на помощь? Встретят ли они там людей?
Упадет ли он в океан? Если так, то можно ли надеяться на чудо? Окажется ли поблизости корабль, чтобы спасти потерпевших крушение воздухоплавателей?
Сколько опасностей грозит им со всех сторон! Разве не прав был граф Тимашев, говоря, что судьба их находится всецело в руках божьих?
— Два часа сорок две минуты! — произнес лейтенант Прокофьев среди всеобщего молчания.
Еще пять минут тридцать пять и шесть десятых секунды, и оба светила столкнутся!.. Их отделяло друг от друга меньше восьми тысяч лье.
Лейтенант Прокофьев заметил, что комета летит несколько косо по направлению к Земле. Два тела двигались не по одной прямой. Однако следовало ожидать, что на этот раз Галлия упадет на Землю, а не заденет ее на лету, как два года назад, и если даже не произойдет прямого удара, то во всяком случае Галлия «здорово шмякнется», по выражению Бен-Зуфа.
Но неужели, если никто из воздухоплавателей не переживет столкновения, если захваченный воздушными течениями монгольфьер в момент слияния двух атмосфер разорвется и упадет на Землю, если ни одному из галлийцев не суждено вернуться к своим близким, — неужели же исчезнет навсегда всякое воспоминание о них самих, об их пребывании на комете, об их странствованиях по околосолнечному миру?
Нет. Этого нельзя допустить. Капитана Сервадака осенила блестящая мысль. Вырвав листок из записной книжки, он написал на нем название кометы, названия островов и местностей, унесенных с земного шара, имена своих спутников и скрепил эти сведения своей подписью.
Затем он попросил Нину дать ему почтового голубя, которого она крепко прижимала к груди.
Нежно поцеловав голубя, девочка беспрекословно отдала его капитану.
Капитан Сервадак взял птицу и, привязав ей на шею записку, пустил в пространство.
Голубь, кружась в галлийской атмосфере, опустился и полетел под воздушным шаром.
Еще две минуты, и еще около трех тысяч двухсот лье! Два светила сближались со скоростью, в три раза превышающей скорость прохождения Земли по эклиптике.
Бесполезно пояснять, что пассажиры гондолы совсем не ощущали этой головокружительной быстроты и им казалось, будто их шар висит в воздухе совершенно неподвижно.
— Два часа сорок шесть минут! — сказал лейтенант Прокофьев.
Расстояние сократилось до тысячи семисот лье. Земля внизу казалась им вогнутой, точно громадная воронка. Можно было подумать, что она расступилась, чтобы принять комету!
— Два часа сорок семь минут! — проговорил опять лейтенант Прокофьев.
Оставалось пролететь только тридцать пять и шесть десятых секунды при скорости в двести семьдесят лье в секунду!
И вот они ощутили сильное сотрясение. Это Земля притянула к себе галлийскую атмосферу вместе с монгольфьером, который так растянулся, словно готов был лопнуть!
Испуганные, растерянные пассажиры уцепились за борт гондолы…
Обе атмосферы слились. Образовалось плотное скопление облаков. Пары сгустились. Воздухоплаватели ничего уже не видели ни вверху, ни внизу. Им почудилось, будто их обволокло бушующее пламя, они потеряли точку опоры и, сами не понимая я не сознавая каким образом, очнулись на Земле. В обмороке и беспамятстве покинули они земной шар, в беспамятстве они и возвратились туда!
Что касается воздушного снаряда, то от него не осталось и следа!
Тем временем Галлия прошла по касательной к земному шару и против всякого ожидания, лишь слегка задев его, умчалась в восточном направлении в беспредельные миры.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ,

которая, вопреки всем правилам, принятым в романах, отнюдь не завершается женитьбой героя
— Ах, господин капитан, да мы в Алжире!
— И даже в Мостаганеме, Бен-Зуф!
Эти два возгласа вырвались одновременно у капитана Сервадака и его денщика, как только они и их товарищи пришли в сознание.
Благодаря какому-то чуду, необъяснимому, как и всякое чудо, все они оказались целы и невредимы.
— Мостаганем! Алжир! — заявили в один голос капитан Сервадак и его денщик. А они не могли ошибиться, так как много лет стояли в гарнизоне именно в этой местности.
Итак, они возвратились почти на то же самое место, откуда пустились в двухлетнее путешествие по околосолнечному миру!
Странная случайность, — да и случайность ли это, раз Галлия и Земля встретились в ту же секунду и на той же точке эклиптики? — привела их почти в точности к месту отправления.
Они находились меньше чем в двух километрах от Мостаганема.
Полчаса спустя капитан Сервадак и все его спутники добрались до города.
Их чрезвычайно удивило, что на Земле все казалось совершенно спокойным. Алжирское население невозмутимо занималось своими повседневными делами. Ничем не встревоженные животные мирно паслись на влажной от январской росы траве. Было, вероятно, около восьми часов утра. Солнце встало, как обычно, с востока. Казалось, на земном шаре не только не произошло ничего особенного, но его обитатели и не ожидали никаких особенных происшествий.
— Вот тебе раз! — сказал капитан Сервадак. — Значит, их никто не предупредил о появлении кометы.
— Должно быть, так, господин капитан, — отозвался Бен-Зуф. — А я-то надеялся, что нам устроят торжественную встречу!
Совершенно ясно, что никто не готовился к столкновению с кометой. Иначе во всех областях земного шара распространилась бы страшная паника и люди были бы уверены, еще более чем в 1000 году, что наступает конец света!
У Маскарских ворот капитан Сервадак неожиданно встретил двух своих товарищей, майора второго стрелкового полка и капитана восьмого артиллерийского. Он попал прямо к ним в объятия.
— Как, это вы, Сервадак? — вскричал майор.
— Я самый.
— А откуда вы явились, мой бедный друг, после вашего непонятного отсутствия?
— Я бы охотно рассказал вам, майор, да боюсь, вы мне не поверите.
— Однако…
— Ладно, друзья! Пожмите руку своему товарищу, и спасибо, что не забыли меня… Будем считать, что мне приснился сон!
И Гектор Сервадак, как его ни упрашивали, не захотел ничего рассказывать.
Однако он все-таки задал офицерам вопрос:
— А как поживает госпожа де…?
Майор стрелкового полка, поняв его с полуслова, не дал ему договорить.
— Вышла замуж, обвенчалась, дружище, — ответил он. — Ничего не поделаешь! Отсутствующие всегда неправы…
— Да, — вздохнул капитан Сервадак, — я сам виноват, что целых два года путешествовал по волшебным странам.
Затем, обернувшись к графу Тимашеву:
— Черт возьми, граф, — воскликнул он, — вы слышали новость?! Честное слово, я в восторге, что мне теперь незачем с вами драться!
— А я, капитан, счастлив, что могу теперь без задней мысли, дружески пожать вам руку!
— А лучше всего то, что мне не нужно заканчивать этого проклятого рондо, — пробормотал Гектор Сервадак про себя.
И оба соперника, не имея больше поводов для соперничества, крепким рукопожатием скрепили дружбу, которую отныне ничто не могло нарушить.
В полном согласии с капитаном Сервадаком, граф Тимашев хранил молчание о невероятных событиях, свидетелями которых им довелось стать и из которых самыми необъяснимыми были их встреча с кометой и возвращение на Землю. Не могли они понять и того, почему на средиземноморском берегу все осталось по-прежнему.
Положительно, им лучше всего было молчать.
На следующий день маленькая колония распалась. Русские во главе с графом Тимашевым и лейтенантом Прокофьевым возвратились в Россию, испанцы
— в Испанию, где благодаря щедрости графа могли теперь жить безбедно. Все эти славные люди, прощаясь, выражали друг другу самые дружеские чувства.
Что касается Исаака Хаккабута, разоренного крушением «Ганзы», разоренного потерей золота и серебра, которое его заставили выбросить за борт, то он как в воду канул. Справедливость требует признать, что никто о нем и не жалел.
— Старый плут не пропадет, — сказал как-то Бен-Зуф, — должно быть, его показывают в Америке за деньги, как человека, упавшего с Луны!
Остается рассказать о Пальмирене Розете.
Его-то, разумеется, ничто не могло заставить молчать! Итак, он заговорил!.. Однако никто не поверил в его комету, которую ни одному астроному не удалось заметить в небе. Ее отказались поместить в астрономический каталог. Невозможно даже вообразить, в какую ярость это привело вспыльчивого профессора. Через два года после возвращения Пальмирен Розет опубликовал объемистый труд, содержащий вместе с исследованием элементов орбиты Галлии рассказ о его собственных приключениях.
Тут мнения ученого мира Европы разделились. Одни — их было огромное большинство — высказались против этой книги, другие — ничтожное меньшинство — высказались за.
В одном из отзывов об этой книге, — и, вероятно, наиболее остроумном, — труд Пальмирена Розета оценили по достоинству, назвав его «История одной гипотезы».
Подобная дерзость до последней степени взбесила профессора, который как раз в это время утверждал, что снова видел в небе Галлию, и не только ее, но и отторгнутый от нее астероид, уносящий тринадцать англичан в беспредельность звездного пространства. Профессору так и не суждено было утешиться, и он до сих пор жалеет, что не путешествует вместе с ними.
Во всяком случае, совершили ли они действительно, или нет невероятную экспедицию по околосолнечному миру, Гектор Сервадак и Бен-Зуф стали еще более неразлучными друзьями, чем прежде, хоть один из них был капитаном, а другой — денщиком.
Однажды, прогуливаясь по Монмартрскому холму и вполне уверенные в том, что их никто не слышит, они вспомнили о своих былых приключениях.
— А может, ничего этого и не было на самом деле? — сказал Бен-Зуф.
— Черт возьми! В конце концов я сам перестаю этому верить! — отвечал капитан Сервадак.
Что касается Пабло и Нины, то одного усыновил граф Тимашев, а другую удочерил капитан Сервадак, и дети воспитывались и обучались под руководством опекунов.
В один прекрасный день полковник Сервадак, чья волосы уже начали седеть, обвенчал молодого испанца, обратившегося в красивого юношу, с маленькой итальяночкой, которая стала прелестной девушкой. Граф Тимашев пожелал лично дать Нине богатое приданое.
И, поверьте, после свадьбы молодые супруги отнюдь не чувствовали себя менее счастливыми оттого, что им не пришлось стать Адамом и Евой нового мира.
1877 г.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48