Графы и герцоги, достаточно влиятельные и могущественные, чтобы иметь собственные армии и быть практически независимыми от воли кого бы то ни было, ощутили себя мелкими букашками на безбрежных песках. Это было для них непривычно и оттого смирило их особенно быстро.
Через три дня, так и не взяв Иерусалима, армия Ричарда оставила Бэйтнубу и вернулась в Акру. То, что на ближайшие несколько лет война закончена, было очевидно всем, в том числе и султану. Дело осталось за малым – заключить перемирие.
Почуяв лишнюю возможность для себя выторговать какие-то преимущества, Саладин решил набраться терпения. Эта война надоела ему не меньше, чем Филиппу-Августу, который воспользовался первым же предлогом, чтобы вернуться во Францию. Огромное сирийско-египетское государство волновалось. То на юге, то на востоке вспыхивали очаги недовольства и мятежа – как всегда, если не прошло и столетия после образования нового государства. Мир был выгоден султану – он мог воспользоваться им, чтобы навести порядок у себя в стране. Но упускать свое он не желал и, кроме того, как государь просто не мог себе этого позволить.
Переговоры заняли несколько дней. Поэтому наряду с решением важных вопросов два правителя вместе пировали, любезно общались через переводчика и наслаждались зрелищами, которые только мог предложить им обоим пышный двор султана. Иногда на подобные трапезы Ричарда сопровождали супруга и сестра, а Саладина – его любимая наложница, которая ничего не ела просто потому, что не могла – густая паранджа не позволяла ей даже отпить из бокала.
В какой-то момент, обсуждая с султаном эту войну, король Английский предложил ему в жены Иоанну. В Европе брак был самым простым способом заключения мирного договора, неважно, заключался ли он между двумя королями или между мелкими дворянами, не поделившими заливной луг (надо сказать, во втором случае подобный мир, как правило, оказывался прочнее). Для Саладина, впрочем, такой обычай тоже был не совсем чуждым, только на Востоке союз через брак воспринимали несколько иначе.
Но жениться на христианке?
Но выдать вдовствующую королеву Иоанну замуж за мусульманина?
Присутствующие на пиру христиане и мусульмане переглянулись.
Султан прекрасно владел собой. Он помолчал, после чего спокойно заметил, что уже имеет четырех жен, положенных по закону, и больше не может вступать в брак.
– Но у тебя есть сын! – воскликнул Ричард.
Да, есть… Даже не один. И старший, Малек Адель, наследник, пожалуй, мог бы жениться, поскольку пока имеет только двух жен. И королева могла бы даже считаться его старшей женой – из уважения к ее высокому происхождению и богатому приданому.
Но разве такое возможно?
Малек Адель, присутствующий на этом пиру, невольно взглянул на королеву Иоанну. Выросший на Востоке, он не привык смотреть в лицо женщинам, если они, конечно, не были его женщинами, и потому до сей минуты не обращал внимания на сестру английского короля. Перспектива женитьбы на вдове сицилийского правителя не так угнетала его, как то, что она была христианкой, то есть неверной, которая всю жизнь ходила с непокрытым лицом, словно блудница. С другой стороны, он не мог не оценить красоту ее бледного лица и яростный блеск прелестных глаз.
Иоанна впервые за свою жизнь подняла на брата глаза. Ее взгляд нельзя было назвать кротким. Она промолчала, тем самым признавая, что брат имеет право распоряжаться ею, но бешенство, отразившееся в глазах, удивило Ричарда. Он никогда не думал, что Иоанна хоть когда-нибудь осмелится так на него посмотреть.
Впрочем, не она одна на это осмелилась. В шатре поднялась сущая буря. Мусульмане доказывали, что Малек Адель может жениться на вдовствующей королеве лишь в том случае, если она обратится к истинной вере, то есть мусульманству, а христиане твердили, что даже мысль о подобном брачном союзе невозможна. Хоть и захваченный своей замечательной идеей (в конце концов, Сирию можно было бы взаимовыгодно поделить с Саладином, а потом вместе, в добром союзе разгромить всех врагов как английского короля, так и султана – со временем), Ричард понял, что предложение его не принято ни одной, ни другой стороной.
На то, с каким облегчением вздохнула Иоанна, он, конечно, внимания не обратил.
Переговоры растянулись на целую неделю. По ходу дела стало ясно, что Саладин если и смирился с потерей большей части прибрежных торговых городов, то уж от последнего не намерен отказываться. Султан заявил, что, пока не будут срыты укрепления вокруг Аскалона, Газы и Дарума, война продолжится. Непонятно было, кому же на самом деле сейчас принадлежат эти города. Вроде бы франки их благополучно захватили и удерживают, но, с другой стороны, войска султана стоят почти под стенами, и практически некому оказывать им сопротивления, если война пойдет своим чередом.
И если вокруг этих городов не будет укреплений, сарацины легко возьмут их.
Но Ричарду нужно было перемирие. И, решив, что, если понадобится, все три города можно легко вернуть обратно, король Английский согласился. Был отдан соответствующий приказ, и те же солдаты, которые всего год назад, ругаясь на чем свет стоит, таскали на валы камни, теперь должны были растаскивать их прочь от города.
Далее пошло обсуждение совсем уж несущественных дел – где, сколько и каких войск можно поставить, когда и каких купцов пропускать, сколько податей с них брать и так далее. О древе Честного Креста, которое франки всегда категорически требовали вернуть им, больше не поминали, словно его и не было. Не до Честного Креста было и даже не до Гроба Господня – решались важные денежные вопросы.
Король Английский благополучно заключил с Саладином мир на три года и восемь месяцев. Разговаривая с султаном, Ричард, как никогда в своей жизни, был уверен, что на этот раз договор будет соблюден – правитель Сирии все больше и больше внушал ему доверие и симпатию. Этот мусульманин очень нравился правителю Англии и производил впечатление настоящего рыцаря без страха и упрека.
Прощальный обед в акреком замке был пышным и обильным. Саладин даже согласился понюхать вино в кубке, который ему поднесли, а потом церемонно сплеснули в огонь. Судя по выражению лица султана, запах внушил ему отвращение – так любому человеку, никогда в жизни не пробовавшему спиртного, запах вина кажется омерзительным, – но все-таки он вежливо согласился, что напиток хороший. Сперва перед государями и их свитой пели франкские менестрели, затем сирийские певцы, сладкоголосые не по-мужски. Конечно, разговаривали «сильные мира сего» исключительно через переводчика. Но оказалось, что и подобная беседа может быть увлекательной.
А на следующий день Саладии вместе с армией отправился по своим делам, прочь от городов и замков, завоеванных франками.
Ричард с торопливостью, достойной разве что купца, улаживал сирийские дела. Он отдал распоряжения Генриху Шампанскому (с тех пор как граф надел корону иерусалимского царства, следовало именовать его Иерусалимским, но старое прозвание оказалось живучим), а потом дошла очередь и до Ги де Лузиньяна с его проблемой. Ричард согласился, что дальнего родственника, привыкшего к королевским почестям, оставлять без короны как-то… нехорошо. Но судьба королевства Иерусалимского была решена раз и навсегда, а Кипр уже поручен заботам тамплиеров (в извинение за оскорбление, нанесенное одному из рыцарей-монахов этого могучего ордена), и невозможно отнять у них этот богатый остров просто так.
Недаром же в Европе ходили сплетни и шутки: мол, уж если монах во что вцепился, ни за что не отпустит. Сие утверждение всецело могло быть обращено и в адрес рыцарственных монашеских орденов, пусть даже их служители облачены не в сутану, а в доспехи.
Что ж, оставался лишь один путь – выкупить Кипр у ордена. Остров мог потянуть на изрядную сумму, но де Лузиньяну очень хотелось царствовать. Он согласился.
Король Ричард распрощался с Генрихом Шампанским, который, в восторге от того, что остается в стране полноправным и единственным хозяином, без бдительного присмотра своего царственного благодетеля, охотно набил трюмы английских кораблей отборными продуктами и преподнес прощальные дары. Ценность их была вполне соразмерна радости расставания.
Попрощаться пришла и королева Иерусалимская. Толстушка Изабелла снова повеселела – она довольными, сытыми глазами следила за мужем и, похоже, не сожалела, что все так обернулось. Супруг, желая поскорее обзавестись наследником, а лучше даже несколькими – про запас, – посещал жену очень часто, почти каждую ночь. Он не скупился задабривать ее подарками, обходился с ней любезно, и младшая дочь Балдуина совсем перестала грустить о своем тихоне Готье Торонском, первом муже, – ее вполне устраивал третий. И теперь, болтая с придворными дамами, она нередко, смеясь, шутила, что Бог, должно быть, и в самом деле любит троицу, а значит, «три» – удачное число.
Может быть, поэтому Изабелла равнодушно отнеслась к тому, что в Тир, осмелев после гибели Конрада де Монферра, вернулся «ее» Готье. Она его уже забыла…

Глава 2

– Так это правда? – спросила Серпиана.
– Что именно, милая?
– Что Конрад де Монферра развел Изабеллу с мужем? Я думала, это невозможно, чтобы супругов разводили по желанию кого-то третьего.
– Вообще-то в нашем мире расторгнуть брак очень сложно. Почти нереально. В этой ситуации развод был незаконным.
– А что за ситуация?
– Ты не знаешь этой истории? Мне казалось, ее все знают.
– Раньше я не интересовалась. Так что там произошло?
– Да очень просто. Все получилось из-за того, что у последнего короля Иерусалимского, Балдуина, не было сына. Вернее, был, но умер еще ребенком… Неважно. Важно то, что после Балдуина осталось две дочери – Сибилла и Изабелла.
– Сибилла старшая?
– Да. Она вышла замуж за Лузиньяна.
– Это я слышала. Потом она умерла, и ее вдовец загремел с трона.
– Именно. Хотя звучит довольно вульгарно. Когда умерла Сибилла и господа графы и герцоги, которые были недовольны Лузиньяном, стали оспаривать его право на трон, Конрад Монферратский, который никогда не упускал своего, тут же понял, чем пахнет. Из сестер в живых осталась только Изабелла, вот ее он и решил прибрать к рукам. Налетел на дом де Торона, супруга Изабеллы. Думал убить соперника, но тот сбежал. К своему счастью.
– Как романтично, – рассмеялась девушка.
– Было бы романтично, если б ссора вышла из-за женщины. Но Конраду было наплевать на Изабеллу. Ему нужна была ее корона.
– Да я понимаю…
– Таким вот образом маркиз оказался в дурацком положении. Изабелла-то здесь, а муж ее – незнамо где. Поди его поймай. А поймать надо, чтобы убить. Но поскольку у де Монферра в запасе оказалось очень мало времени – свои права надо было предъявлять поскорее, пока знать еще не распорядилась судьбой короны, – он решил сделать свою жертву не вдовой, а разведенной. Созвал духовный совет…
– Какой?
– Духовный. Совет высших духовных чинов, какие оказались под рукой. Епископы, архиепископы, один кардинал. Конрад их собрал и побеседовал с ними. Не знаю, о чем и как. Но в результате все эти священники проголосовали на удивление дружно и заочно развели Изабеллу с ее супругом.
– Так это было законно? – с любопытством спросила Серпиана.
– Ни в коей мере. Подобное решение должен принимать Папа. И надо сказать, Папы очень неохотно дают согласие на развод.
– Чей папа должен был решать? Конрада?
Дик от смеха опрокинулся на спину.
– Папа – глава католической церкви. Он – преемник святого Петра, наместник Бога на земле.
– А кто его назначает? – Девушка улыбалась.
– Конклав. Совет кардиналов. Совместными усилиями выдвигает из своих рядов. Голосованием.
– Как вы не уважаете своего Бога, раз позволяете людям выбирать его наместника.
– Это не мы не уважаем Бога, – проворчал рыцарь-маг. – Это кардиналы его не уважают. – Он помолчал. – Брак Конрада де Монферра и Изабеллы Иерусалимской в любом случае был незаконным. И потому, что супругов развели без их согласия, и потому, что силой заставили дочь Балдуина сказать «да»… И еще потому, что до брака с Изабеллой Конрад де Монферра уже был женат. Но по византийскому, а не по римскому обряду – на дочери византийского императора. Свои земли он получил как приданое за константинопольской царевной.
– Вот ловкач!…
– Да уж. Не то слово…
Девушка привстала, чтобы передвинуть поближе к огню перевернутый шлем Дика, в котором грелось вино. В дешевый кисловатый напиток она добавила душистых трав и немного меда; теперь получившуюся смесь надо было вскипятить на огне, а потом настаивать. Она утверждала, что таким образом на ее родине многие превращали дурное вино во вполне приличное горячительное – правда, как правило, слишком сладкое на мужской вкус. Ее спутнику, конечно же, немедленно захотелось попробовать.
Они жили в пещерке недалеко от Аскалона уже почти неделю. Немного магии – и о существовании этого уютного закутка среди невысоких прибрежных скал забыли все пастухи, которые обычно заглядывали сюда. В подобных случаях Дик и Серпиана без зазрения совести пользовались магией – в конце концов, речь не шла о краже или убийстве. Эта забывчивость должна была развеяться без следа через пару десятков дней, и пастухи даже не вспомнят, что какое-то время обходили пещеру стороной.
Дик хотел понять, что произошло за то время, пока он сражался со своим врагом, перепрыгивая из пространства в пространство.
Едва выбравшись из пещерки, откуда Трагерн перенес их в хрустальный грот с магической печатью, молодой рыцарь понял, что с его миром случилось что-то непонятное. Впрочем, поосмотревшись, он сообразил – все в порядке, все как всегда. Просто в Сирии бушует весна – а прошли, казалось бы, лишь сутки, как он покинул страну, где царило позднее лето. Ссылаться на ошибку или кажущуюся видимость скоро стало невозможно, и пришлось осторожно вызнавать у местных жителей, а какой же на дворе год. Хорошо хоть, что освоившаяся в чужом мире Серпиана дала ему формулу отличного заклинания, позволяющего учить чужой язык в мгновение ока.
1 2 3 4 5 6 7 8