Вскоре крестьяне стали поговаривать, что лучше попасть в тюрьму, чем заплатить непомерные налоги, собираемые королем, и лучше заплатить налоги, чем попасть в руки Мясника.
Маркиз почти всегда выезжал вместе со своим летучим отрядом, иногда отсутствуя дома несколько дней подряд. Его привлекала жестокость и вседозволенность, которой с его позволения пользовались молодчики. Отряд Мясника, заехав по дороге к дядюшке Фронтену и взяв список недоимщиков, устремлялся по адресу. Ворвавшись к должнику в дом, молодчики хватали отца семейства и для начала жестоко избивали его. При этом сам дом был окружен, и ни один из домочадцев, пусть даже это был сосед, случайно зашедший в гости, не мог уйти от наказания. Затем появлялся маркиз де Ланж, интендант провинции Бордо, как всегда неизменно элегантный, но ставший удивительно похожим на уверенного в себе хищника.
Маркиз объявлял пленным, что они обвиняются в самом страшном преступлении перед королем и государством, а именно в неуплате налогов. Поэтому король в его лице может делать с ними все, что пожелает. В этот момент к дому подгонялась телега, конфискованная у кого-нибудь из соседей, и молодчики начинали грузить на нее все, что находилось в доме и имело хоть какую-нибудь ценность. Когда вещи заканчивались, Жорж объявлял, что этого мало, и тогда отряд Мясника начинал бесчинствовать, избивая находившихся в доме мужчин и насилуя женщин. Маркиз с нескрываемым интересом наблюдал за жуткой картиной, неторопливо шагая по дому. Сам он при этом ни в избиениях, ни в насилии не участвовал, брезгуя и тем, и другим.
Удивительно, но многие бордоские налогоплательщики полюбили де Ланжа. Дядюшка Фронтен составлял не только списки недоимщиков, но и отдельный список добросовестных плательщиков. Маркиз по этому списку, названному белым, награждал сознательных граждан, распределял среди крестьян государственные продовольственные заказы, отдавал на откуп банкам и отдельным буржуа выгодные концессии, а ремесленникам, особенно ювелирам, – лучших клиентов Версаля. Жорж даже оттягивал некоторым виноделам выплаты налогов при условии полной их уплаты к следующему сроку. Таким образом, маркиз пользовался расположением среди зажиточных провинциалов, считавших его справедливым и добрым.
Кроме походов на недоимщиков Жорж де Ланж тешил свою жажду насилия в допросах арестованных уголовников и в церемониях казней. Теперь на центральной площади главного города Бордо каждое воскресенье летели головы. Палач, не справляясь с работой, потребовал себе двух помощников, один из которых специализировался на порке, а другой – на клеймении.
Не забывал де Ланж и об охоте. Он ввел ежегодный праздник открытия охотничьего сезона в Бордо, на который стали съезжаться аристократы из соседних сенешальств. Праздник собирал в замке Мортиньяков цвет местного дворянства, блиставшего друг перед другом нарядами, сшитыми по самой последней моде, и не уступал по изяществу публики Версалю. В дополнение сходства маркиз разбил перед замком роскошный парк, миниатюрную копию королевского парка.
В этом маленьком Версале была своя королева. Имя ей было Летиция. В отличие от мужа, который сильно изменился за последнее время, она осталась прежней. Рождение ребенка ничуть не испортило ее фигуры, добавив лицу спокойное выражение исполнившей свой долг матери. Казалось, ничто не в состоянии вывести рассудительную красавицу из равновесия. Однако же красота Летиции была отнюдь не холодной, зимней, а скорее напоминала осень, вызолотившую листву в нежнейшие полутона.
Летиция удивительно бесстрастно относилась к тому, что ее муж часто отсутствует, выезжая то на охоту, то на выбивание налогов, то еще на какое-нибудь кровавое увеселение. Женщина чрезвычайно мудрая, она прекрасно знала, что Жорж никогда ей не изменял и не изменит, к тому же она полагала, что мужчине такого темперамента, которым обладает де Ланж, необходимо постоянно выпускать пар, иначе он может зачахнуть в четырех стенах.
В отсутствие де Ланжа маркиза занималась хозяйством, распоряжалась слугами, руководила ремонтными работами, которых постоянно требовал старый замок, и отдавала практически все свое свободное время занятиям с маленьким Антуаном. Антуану к тому времени исполнилось четыре года. Мальчик был развит, бегло говорил по-французски и по-итальянски, знал наизусть несколько песенок и умел читать и считать до ста. Сын не переставал удивлять свою мать. Основным предметом удивления и уважения Летиции вызывала способность Антуана питаться воздухом. Съев за завтраком маленький кусочек паштета из гусиной печенки с белой пшеничной булкой, он мог целый день ничего не брать в рот и при этом не чувствовать себя голодным. Более того, малютка Антуан был хорошо сложен и не имел никаких признаков дистрофии. Как объясняли доктора, организм ребенка переваривал всю пищу без остатка, а при необходимости брал дополнительные пищевые ресурсы из воздуха. Один из докторов даже высказал удивительную мысль, что Антуана можно водить по залу ресторана и давать нюхать самые изысканные блюда, отчего он будет не просто сыт, а выработает вкус к еде. Это была истинная правда. Летиция заметила, что ее сын предпочитал есть только свежую пищу хорошего качества и изысканного вкуса. Особенно ему нравились трюфели, которыми славилась провинция Бордо. Старик Франсуа Нуаре из близлежащей деревеньки, тот самый, что предоставил свой амбар Одноглазому Валету для складирования конфискованных мешков с солью, самый известный в окрестностях охотник за трюфелями, уже пару раз брал маленького Антуана с собой на поиски и сборы изысканных грибов. Малыш был в восторге от собак, специально обученных Нуаре вынюхивать спрятанные под землей деликатесы, а также от полукруглого, загнутого острием внутрь ножа, которым старик охотник вырезал из корневища грибницы трюфели. Он исходил со старым охотником вдоль и поперек все близлежащие леса и поля, а вечерами, сидя перед камином на шкуре медведя, с упоением рассказывал матери о прогулках.
Летиция, как всякая начинающая мать, не умела воспитывать детей, однако же она точно знала, что необходимо привить сыну с самого раннего детства. А потому она хоть и не баловала Антуана, зато обращалась с ним, как с взрослым, равным себе. Это сразу же наложило отпечаток на поведение ребенка. Мальчик старался во всем походить на взрослого, анализировал действия родителей и других, казавшихся ему достойными подражания. Слуги даже побаивались этого немного замкнутого серьезного малыша с такими удивительными гастрономическими особенностями, хотя и любили его, как все кругом. Антуана нельзя было не любить – так мил и очарователен он был. Мальчик сразу же вызывал в людях, даже посторонних, впервые видевших его, симпатию и необъяснимое притяжение. Мать считала эти качества очень важными и всячески развивала в Антуане умение пользоваться ими в эгоистических целях, показывая сыну на собственном примере, как заставлять людей подчиняться. Так слуги в замке ловили каждое слово маркизы де Ланж, каждое приказание, боясь ее строгого взора, хотя Летиция ни разу не повысила голоса, и еще ни один слуга за все время проживания семьи в родовом замке Мортиньяков не был отправлен ею на конюшню для порки.
В 1785 году умер отец Летиции, герцог Медичи. Маркиза с сыном отправились на похороны в Италию. Путешествие произвело на маленького Антуана неизгладимое впечатление. Путь их пролегал через благословенную Богом Швейцарию, где мальчик впервые увидел горы. Величественные Альпы со снежными вершинами долго маячили вдалеке перед Антуаном, весь путь просидевшим у окна кареты.
И вот карета с Летицией и маленьким Антуаном приехала в прекраснейший город Италии – Флоренцию. Мать с сыном въехали уже вечером, поэтому город показался Антуану красным от заката. Алели купола соборов, играли всеми оттенками красного крыши палаццо, стены домов, казалось, горели в огнях заходящего солнца. Красный цвет Флоренции навсегда впитался в память мальчика, как впитывается кровь в белоснежную скатерть, если на нее упадет пронзенный шпагой наглец, посмевший оскорбить честь семьи де Ланж.
Карета подъехала к небольшому палаццо, стоявшему на площади Святого Марка. Из ворот вышел управляющий, спросил у кучера, кто прибыл, и поспешно распахнул ворота, пропуская карету во двор. Антуан высунулся из окна и запрокинул голову, пораженный красотой, никогда ранее не виданной. Дворик находился внутри палаццо. Старое здание, предполагавшее серьезную оборону во время нападения, имело ворота и проход во двор в виде арки прямо в стене палаццо. Стены же и потолок арки были покрыты прекрасными барельефами на тему наказания грешников в аду. Видимо, тема должна была, по замыслу строителя, отпугнуть захватчиков. Антуан внимательно рассматривал детально прорисованные сцены мук несчастных душ, варившихся в котлах, колесования и замораживания в глыбах льда.
Когда карета остановилась посреди мозаичного дворика, называемого патио, маленький Антуан вылез, оттолкнув подоспевшего лакея, помог сойти матери и, огибая суетившихся вокруг сундуков слуг, направился в палаццо. Из окна второго этажа за ним внимательно наблюдал старик. Шедшая позади Летиция заметила старика и, остановившись, почтительно поклонилась ему. Старик коротко кивнул в ответ и опустил гобелен, закрывавший широкое внутреннее окно.
Лакей проводил гостей в большой полутемный зал на первом этаже. Потолок зала был высоким, расписанным неизвестным мастером еще в прошлом веке. Что было изображено на потолке, Антуану разобрать не удалось, так как окна зала были тщательно занавешены. На стенах зала висели портреты мужчин рода Медичи. В углах грозными тенями мрачнели рыцарские доспехи ушедшей эпохи. Посреди зала стоял длинный стол, на котором лежало, покрытое саваном, тело отца Летиции в окружении длинных свечей. Рядом с телом на скамеечке сидел монах и читал молитвенник.
Антуан, никогда прежде не видевший умершего, подошел к телу и осторожно принюхался. Его чуткий нос почувствовал запах распада. Антуан поморщился, ему было неприятно, но любопытство побороло брезгливость, и мальчик, подойдя к телу дедушки, взглянул в лицо.
– Фу, – четко произнес он и недовольно отвернулся.
Антуан предполагал увидеть застывшую маску страха, какие часто видел у преступников во время казни, но лицо деда изображало лишь безмятежную отчужденность. Малыш отметил, что оно удивительно походило на огромные круглые корни, которые иногда выкапывали вместо трюфелей собаки Франсуа Нуаре, такое же бледно-желтое и морщинистое.
Умерший и уже начавший разлагаться человек не понравился Антуану, пусть даже он и был его дедом по материнской линии.
Лакей отвел мальчика в отдельную комнату, где ему была постелена кровать. Антуан лег в нее и тут же заснул спокойным ровным сном, как он обычно спал в родовом замке во Франции, точно так же, как он уснул после того, как маркиз впервые показал сыну казнь. Ничто не обременяло души маленького Антуана, когда голова его касалась подушки, а сны не были тревожными и кошмарными. Малыш не помнил их, когда просыпался.
– Доброе утро, senor, – было первое, что услышал Антуан, когда проснулся.
Над ним склонилось лицо лакея с подобострастным выражением.
– Кто ты?
– Я ваш слуга, senor, я помогу вам одеться. Вас ждет двоюродный прадедушка, монсеньор Антонио Медичи.
Вместо дорожной одежды, которую Антуан сбросил с себя на пол, слуга держал в руках богато убранный малиновый камзольчик с множеством оборок и бантов на рукавах, того же цвета панталончики и белоснежную рубашку тончайшего шелка. Антуан оделся, позволил причесать себя и подошел к высокому зеркалу, стоявшему у стены. В зеркале на него смотрел серьезный мальчик пяти лет, удивительно красивый. Лицо обрамляли длинные, тщательно расчесанные и уложенные волосы цвета соломы, а главным украшением лица были огромные глаза, в которых запечатлелась синева неба над виноградниками в ясный день. Эти глаза строго и придирчиво оглядели отражение, Антуан поправил криво сидевший на плече бант и велел слуге отвести его к прадеду.
Встреча состоялась на втором этаже в огромном зале с множеством окон, из которых зал освещало ласковое итальянское солнце, ложась косыми лучами на выложенный черными и белыми мраморными плитами пол. У центрального окна за маленьким шахматным столиком сидела Летиция. Напротив нее в глубоком кресле в длинной белоснежной сутане восседал сморщенный старичок, чрезвычайно похожий на надменную хищную птицу, с острым носом и маленькими бусинками близко посаженных глаз. Бросив быстрый взгляд на вошедшего правнука, он небрежно помахал высохшей рукой, делая знак слуге, чтобы ребенка сначала накормили завтраком. Слуга отвел Антуана к стоящему у противоположной окнам стене длинному столу с изящными резными ножками, на котором под крышкой стояла турка с дымящимся кофе и большие тарелки с пирожными. Когда мальчик насытился, старик, наконец, закончив партию, разрешил подойти.
– Так вот ты какой, маленький Антуан, – скрипучим голосом по-итальянски сказал двоюродный прадедушка.
– Да, я такой, – серьезным тоном подтвердил правнук, с интересом разглядывая золотое распятие на груди старика.
Старый Медичи пробуравил своими глазами-бусинками мальчика.
– Тебя зовут Антуаном? Меня тоже зовут Антонио. Это Антуан по-итальянски.
– Si, senor, я знаю.
Старик захмыкал, его сморщенное, обтянутое кожей лицо растянулось в улыбке, отчего архиепископ стал похож на говорящий череп.
– Ну, маленький Антонио, спой нам новомодную парижскую песенку, – потребовал он.
– Вот еще, – неожиданно спокойно отказался Антуан. Он вспомнил отца, гордо восседавшего во время казней в первом ряду и коротко кивавшего палачу, разрешая начать казнь. – С чего это дворянин и аристократ будет распевать пошлые песенки, словно бродяга менестрель?
Старик закудахтал от восторга, отмахиваясь от испугавшейся дерзости сына Летиции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31