словно оправдываясь, сказал Матвеев. – Очень четко рассчитанная операция чехов. Дезу о подходе к Хаджи-Юрту колонны боевиков на грузовиках запустили на самом верху, в штабе группировки. Вернее, кому-то из вэвэшных шишек. Те, естественно, решили все сделать сами, не ставя в известность ни ментов, ни армейцев, ни чекистов. Расчет верный был, засаду они грамотно выстроили. Чего говорить.
Матвеев зло сплюнул, закуривая сигарету. Леха ничего не сказал, но внимательно слушал его.
– Когда колонна подошла, они уже наготове были. Но проверку все же послали. Все бы обошлось, но из-за дороги, с противоположной стороны, по ним из гранатомета шарахнули, прямо поверх машин. Там развалины фермы. Изнутри помещения стреляли, грамотно, визуально выстрел не был виден. Тут и завертелось. Сибиряков покрошили в считанные секунды. Ни одного шанса не оставили.
– А вы что же? – с трудом вытолкнул из горла Леха.
– А что мы? – сокрушенно махнул рукой майор. – «Вованы» с общей частоты ушли, настроились на вертолетчиков, чтобы поддержку вызвать, если справляться не будут. Мы на федералов вышли, чтобы хоть они отбой дали. А те нас матюками обложили. Решили, что это чехи на частоту вылезли, своих прикрывают. Раньше такое сто раз бывало, на слово уже не верит никто. Пока на штаб группировки вышли, пока чего – все уже кончилось. Говорю же – сами стрелять по «вованам» хотели уже. Бог удержал, дал сил. Чехи на это и рассчитывали. Потом, когда прокурорские приезжали, оказалось, что аккурат между нашим блокпостом и «вованами» пулеметная точка была оборудована. Два ПК, стволами один в нашу сторону, другой – к «вованам». Если бы в разгар они заработали – мы бы как пить дать сцепились. То ли стрелки не успели, то ли еще что – повезло. Покрошили бы мы друг друга в мелкий винегрет. И так три десятка «двухсотых» и почти столько же раненых.
Майор посмотрел на грызущего губы Никифорова, тяжело вздохнул, и поднялся.
– Пойду я, – кашлянул он. – А ты, капитан, весь мир-то не вини. Трудно со всем миром воевать. И в бутылке не топись, не по-мужски оно как-то.
Он еще пару секунд постоял, но, не дождавшись ответа, натянул на голову берет, и вышел, навсегда исчезнув из жизни капитана Никифорова.
Леха стиснул зубы до треска, так, что едва сумел их разжать, чтобы вылить в глотку очередную порцию теплой вонючей водки.
Это была не просто операция боевиков. Это была тщательнейшим образом рассчитанная и подготовленная акция высочайшего уровня сложности. И без предательства на самом высшем уровне командования группировки она не могла бы быть осуществлена.
Тот, кто ее задумал, знал все. И время подхода колонны сибирского ОМОНа, и точное расположение блокпостов, и частоты связи. Все было известно. Сибиряки погибли не в результате трагической случайности, а по чьему-то дьявольскому плану. Из-за предательства.
Предают только свои. Чужие предать не могут. Проклятая аксиома.
Леха вгляделся в зеленые глаза на фотографии. Эта девушка была его радугой, его миражом, которых невозможно достичь. Когда Сашка был жив, Алексей не мог даже помыслить о невесте друга. После его гибели стеной встало чувство вины за то, что он его не уберег.
Он спрятал фотографию, и снова потянулся за бутылкой…

3.

– Ладно, девчонки, я пойду, покурю, а вы поболтайте пока. Общий язык, я вижу, вы уже нашли.
Алексей поднялся, и вышел в коридор, неловко изогнувшись, чтобы не задеть ноги Ольги. В ее присутствии он чувствовал себя так, будто его набили опилками вперемешку с жесткой колючей хвоей. Мысли становились ватными, неповоротливыми. Он не знал, куда девать свои руки, как спрятать взгляд. Посмотришь на нее – слишком вызывающе. Глядишь в сторону – невежливо, будто игнорируешь. Желание быть с ней постоянно рядом – и чувство непривычной беспомощности, неуверенности.
Он щелкнул замком двери, подергал ее, понимая, что что-то не так. Он давно не ездил на поездах. Тут была какая-то другая конструкция запора, не как в старых вагонах. Несколько секунд он покряхтел, разбираясь, всей спиной ощущая взгляды девушек, справился, наконец, и пулей вылетел в коридор, переводя дух и чувствуя, как горят уши.
– Забавный какой, – хихикнула Наташа, когда Никифоров вышел. – По-моему, он в тебя влюблен по уши.
Ольга хмыкнула, ничего не ответив, и отпила глоточек. Реквизированный коньяк оказался на удивление приличным. И ничего, что пить его приходилось под шоколадку, да еще и из простых вагонных стаканов с подстаканниками.
– Вы же вместе едете? – не унималась любопытная девушка.
– Нет, – сказала Ольга, – хотя, наверное, да. Не знаю, не совсем, в общем.
– О, это интересно, – Наташа поджала ноги, забираясь на диван поудобней. – Обожаю загадки.
– Да ничего загадочного, – отмахнулась Ольга, тряхнув светлыми волосами. – Я сопровождаю группу детишек, везем их в Москву на экскурсию. Мы вдвоем с еще одной женщиной. Я же учительница. Поездка давно была запланирована. А тут Алексей приехал в гости. Предложил помочь мне в одном давнем деле. А для этого тоже в Москву ехать надо. В общем, совпало.
– А вы давно знакомы?
– Неделю.
Наталья удивленно подняла брови.
– Ты серьезно? Мне показалось иначе.
– Вообще-то, он меня знает уже давно. А вот я с ним познакомилась недавно, – «пояснила» Ольга, окончательно запутав Наташу.
– Так! – в защитном жесте вытянула та руку вперед открытой ладонью. – Моя дамская голова не может это понять. Давай по порядку.
Ольга задумчиво сделала несколько глотков, глядя в окно, тяжело вздохнула, собираясь с мыслями.
– Невеселая это история, Наташ. Почти пять лет назад Алексей служил вместе с моим парнем, Сашкой.
– В армии? – не поняла Наташа.
– Нет. Я, наверное, плохой рассказчик, никогда не могу все четко выразить, – виновато улыбнулась Ольга. – Сашка служил в ОМОНе. Алексей тоже, только в Подмосковном. Оба были в командировке в Чечне в одно время, и даже в одном месте. Там они подружились. Знаешь, как это у мужиков бывает – бац, и вы уже друзья не разлей вода. Не знаю, как это у них получается. Сашка писем с войны не писал, поэтому я только краем уха слышала про его друга от оставшихся в живых сослуживцев.
– Оставшихся в живых? – похолодела Наташа.
Она настраивалась на лихо закрученную любовную историю, а теперь почувствовала, почему так нехотя пошла на откровенность ее новая знакомая. Она уже пожалела о своем любопытстве – копаться пальцами в кровоточащих ранах было не в ее характере.
– Да, – Ольга опустила голову.
– Если не хочешь – не рассказывай, – запоздало сказала Наташа.
Но Ольга упрямо встряхнула волосами. Она так долго держала это в себе, что и сама ощущала потребность выговориться. А перед кем еще раскрываться, если не перед случайным попутчиком?
– Их колонна попала в засаду и была уничтожена, – явно заученным текстом произнесла она. – Выжили немногие. Про это много говорили по телевизору. А самое страшное, что всячески пытались умолчать – уничтожили ее свои.
Наташа охнула, с состраданием глядя на Ольгу.
– Как мне потом говорили, организовали провокацию. Солдаты были уверены, что в грузовиках боевики. По непонятной причине офицер, который командовал засадой, не отвечал по связи милицейскому блокпосту, на смену которому и шел отряд. Пока разобрались, все уже было кончено. Из шестидесяти человек уцелело меньше половины. Да какое там – уцелело! Все они были ранены. Мой Сашка и еще тридцать человек погибли. Группа Алексея была вызвана на подмогу, но они не успели.
Ольга одним глотком допила коньяк.
– Алексей почти пять лет не решался приехать ко мне, чтобы все это рассказать. Он не говорил напрямую, но я так поняла, что у него был срыв. Он очень много пил, потерял работу в ОМОНе, потом катился по наклонной. Но сумел остановиться. Он приехал, чтобы просто навестить меня. А уже тут решил помочь.
– А в чем помочь? – тихо спросила потрясенная рассказом девушка.
– Я учительница, – невесело усмехнулась Ольга. – Человек небогатый. Родственникам погибших при исполнении государство оказывает помощь. А мы с Сашкой даже не были женаты. Собирались сделать это, когда он вернется из командировки. Здесь мне никто не смог помочь. Сначала было не до этого. Три десятка гробов за раз – это не шутки. А потом как-то стало все забываться. А я не люблю выпрашивать. Получать деньги за жизнь любимого – не тот повод, чтобы обивать пороги начальства. А Алексея такая ситуация просто взбесила. Он сказал, что все МВД на уши поставит, но восстановит справедливость.
– Ты после этого так и не вышла замуж, – поняла Наташа.
Ольга утвердительно кивнула.
– Сашка был для меня всем. Солнцем, воздухом. Я без него дышать не могла. Когда узнала о том, что случилось, думала, что умру. После похорон хотела руки на себя наложить. Одно удержало.
Наташа расширенными глазами посмотрела на Ольгу, поняв, о чем та не договорила.
– Женьке уже четыре года, – словно невзначай потерла уголок глаза Ольга. – Он вылитый Сашка. А я даже не могу дать сыну его фамилию!…
…В тамбуре было еще не слишком накурено. Все надымились еще на перроне в ожидании отправления, а сейчас заводили знакомства в своих купе, доставали снедь и выпивку, предавались дорожным беседам. Впрочем, аншлага в вагонах не наблюдалось. Фирменные поезда за свой относительный комфорт ломили цену в полтора раза дороже, чем на обычных рейсах. Для народа победнее это было весомым аргументом в пользу пассажирских поездов. А те, кто побогаче, пользовались самолетами. Ну а на долю дополнительных поездов, на котором они сейчас ехали, оставались только те, кто не смог уехать традиционными рейсами.
Леха уткнулся носом в холодное стекло, разглядывая пейзажи за окном. Ничего примечательного там не наблюдалось. Он раньше никогда не был в Сибири, и представлял себе тайгу чем-то могучим, древним и огромным. А тут – осины, березки, елки, кусты непонятной породы. Заболоченные обочины, заросшие дорожки и просеки. Все то же самое, что и в центральной России.
Разве что деревень почти не видно. Когда отъехали от города, поначалу еще мелькали ближние городки, села, поселки. А потом они незаметно сошли на нет. Уже час поезд тарабанит по своей железной лестнице, уложенной на землю – и ни одного населенного пункта.
Следов человеческой деятельности, правда, хватало. То мелькнет среди деревьев полуразрушенная бетонная коробка неведомого сооружения, то едва заметная колея дороги, ведущей неизвестно откуда неизвестно куда. То прямо посреди девственного луга с высоченной сочной травой дохлым мамонтом покажется ржавый остов уже неузнаваемого сельского механизма – то ли трактора, то ли комбайна. Как он сюда попал, если ближайшая просека была минут пятнадцать назад?
Алексей затушил истлевший окурок, подумал мгновение, и закурил снова. Он не знал, как ему вернуться в купе. Торчать в тамбуре одному было глупо, но он не знал, что сказать, как себя вести.
– Как мальчишка, честное слово, – разозлился он на самого себя.
Щелкнул замок, и в тамбур вышел еще один мужчина. Алексей уже видел его на перроне, в группе мусульман в белых одеждах. Он и сейчас был в свободном светлом балахоне, белых брюках такого же бесформенного вида. Ансамбль дополняли мягкие шлепанцы и белая тюбетейка.
Коротко стриженая черная бородка с едва заметной проседью, тонко очерченные брови, внимательные карие глаза. Он казался ухоженным и не бедным, хотя одежда выглядела очень просто, и никаких украшений, что так любят азиатские мужчины, только золотой перстень на пальце, и тот выглядел не слишком дорогим, скорее, памятным.
– Здравствуйте, уважаемый, – приветливо, но с большим достоинством поздоровался человек, чуть поклонившись.
Неожиданно для себя, Никифоров тоже наклонил голову, приветствуя вошедшего.
– Далеко ли держите путь? – учтиво осведомился мужчина.
– Домой, в Москву, – признался Алексей. – А вы?
– Я подальше, – улыбнулся тот, отчего от его темных глаз побежали многочисленные лучики морщинок. – Меня зовут Хазрат.
– Алексей, – представился Никифоров.
Внезапная догадка озарила Леху, хотя он не был специалистом по Азии, исламу.
– Вы ходжи! Едете в Мекку на хадж! Правильно?
Хазрат снова улыбнулся, на этот раз во весь рот, демонстрируя белоснежные зубы.
– Вы почти угадали, Алексей. Как это у вас говорят – попали в «девятку». Не удивляйтесь, ваша выправка и тельняшка подсказали мне род ваших занятий, – успокоил он ошарашенного Алексея. – Я с моими друзьями, действительно, направляюсь в Мекку. Но не на хадж – он совершается в другое время. Мы делаем малый хадж – умру.
– Почему умрете? – не понял Леха.
Хазрат развеселился уже всерьез.
– Умра – это название малого хаджа. Ее можно совершать в любое время. С настоящим хаджем у нас пока не получилось, но мы обязательно совершим его. В другой раз. И еще, Ходжи можно стать, только уже совершив хадж. Это что-то вроде титула или звания. Мы пока еще не заслужили его.
Алексей заметил, что Хазрат слегка раздувает ноздри, словно принюхиваясь к табачному дыму в тамбуре.
– Угощайтесь, – предложил он свои сигареты. – Крепкие, конечно, но слабых я просто не чувствую.
– Спасибо, Алексей, – отказался Хазрат. – Я не могу. Во время хаджа и умры нужно сохранять чистоту помыслов, полностью отказаться от всех вредных привычек и проводить время в молитвах. Хотя, – он усмехнулся, – должен признаться, что отказ от курения мне дается тяжелее всех остальных ограничений. Вот и сейчас, как наивный школяр вышел в тамбур, где курят другие люди. Как будто Аллах не увидит моей хитрости!
Никифоров смущенно убрал сигареты, и затушил окурок.
1 2 3 4 5 6 7