Они уселись под деревом, где над черными ветвями уже показалась молодая зелень, и слушали как Ханна, Еще-Ханна и Саскуэханна шепчут: «Да-да», «Нет-нет» и что-то среднее между «да» и «нет», что-то такое неуверенное, прямо серединка-наполовинку.
10. Три истории о том, как буква «х» попала в алфавит

В стране Рутамяте рассказывают шестьсот различных историй о том, как, когда и почему буква «х» впервые попала в алфавит. Автор выбрал три самые короткие и самые странные истории из всех и расскажет их вам на следующих страницах.
На далеком юге жил устричный король. Он умел открывать устричные раковины и добывать жемчуг.
Он становился все богаче, деньги отовсюду шли к нему в руки, потому что он прекрасно умел открывать раковины и добывать жемчуг.
У него был сын по имени Уши Топориком, который ничего не мог запомнить.
«Он умеет открывать раковины, но забывает вынимать жемчуг», – говорил его отец.
«Он запоминает все хуже и хуже, а забывает все лучше и лучше», – добавлял он.
Там же, на далеком юге, жила маленькая девочка с двумя косичками, болтающимися по спине. На лице ее как будто было написано: «Мы здесь – откуда?»
Мать называла ее Поросячьи Хвостики.
Дважды в неделю Поросячьи Хвостики бегала к мяснику за суповой костью. Выходя из дома, она скрещивала пальцы на счастье и всю дорогу до лавки держала их так.
Если она встречала подружек, и те звали ее остаться поиграть с ними в пятнашки, в расшибалочку, в «Сиди, сиди, Яша, под ореховым кустом», в «Гори, гори ясно, чтобы не погасло» или «Колечко, колечко, выйди на крылечко», она отвечала им: «Я скрестила пальцы на счастье и бегу к мяснику за суповой костью».
Однажды утром она бежала в мясную лавку и так толкнула какого-то странного юношу, что тот растянулся на тротуаре.
«Ты хоть понимаешь, куда бежишь?» – спросила она.
«Я уже забыл, – ответил Уши Топориком. – Я запоминаю все хуже и хуже, а забываю все лучше и лучше».
«Скрести пальцы – вот так», – посоветовала Поросячьи Хвостики и показала ему, как это делается.
Он побежал с ней в мясную лавку и смотрел, как она держит пальцы скрещенными, пока мясник не даст ей суповую кость.
«Когда я возвращаюсь с суповой костью, она сама напоминает мне, что пора домой, – объяснила она. – Но пока я бегу в лавку, я держу пальцы скрещенными».
Уши Топориком вернулся к отцу и стал помогать ему открывать раковины. Чтобы не забыть, что нужно вынимать жемчужины, он держал пальцы скрещенными.
В первый день он собрал сто ковшей жемчуга и принес отцу самую длинную сверкающую нитку жемчуга, которую только видели в устричной стране.
«Как тебе это удалось?» – спросил отец.
«Скрестил пальцы – вот так, – ответил Уши Топориком, скрестив пальцы наподобие буквы „х“. – Так можно запоминать лучше, а забывать хуже».
Тогда устричный король отправился к ученым, меняющим алфавит и рассказал им, что произошло.
Когда ученые, меняющие алфавит, услышали, что произошло, они решили создать новую букву «х», знак скрещенных пальцев, и поместили ее поближе к концу алфавита.
Поросячьи Хвостики и Уши Топориком поженились, а ученые, меняющие алфавит, все явились на свадьбу со скрещенными пальцами.
Поросячьи Хвостики и Уши Топориком тоже стояли на свадьбе, скрестив пальцы. Они поклялись друг другу помнить свои обещания.
У Поросячьих Хвостиков в косичках болтались две нитки жемчуга, а ее милое личико, казалось, говорило: «Мы здесь – откуда?»

Рассказывают, что много-много лет тому назад, когда свиньи взбирались на дымовые трубы и гонялись за кошками по деревьям, очень-очень давно в городе на реке жил Король бревен. В окрестных лесах тогда водилось множество диких кошек.
Король бревен говорил: «Потерял я волосы и зубы, устал от всего на свете, одна только у меня радость – дочка, что похожа на танцующий поутру на лезвии топора солнечный зайчик».
Быстрой и дикой была дочка Короля бревен, и страшно не любила поцелуев. Папа и мама ее не целовали, и не было даже возлюбленного, чтобы сорвать поцелуй с ее губ, такая она была гордая. Люди прозвали ее за это Поцелуй Меня.
Ей не нравилось это имя, Поцелуй Меня. Если она могла услышать, ее никогда так не называли. Когда она была рядом, все звали ее Найди Меня, Потеряй Меня, Поймай Меня. Они никогда не упоминали поцелуев, потому что знали, что она убежит от них, недаром же отец звал ее «танцующий поутру на лезвии топора солнечный зайчик».
Но когда она не слышала, все говорили: «Где сегодня Поцелуй Меня?» или «Поцелуй Меня прекраснее день ото дня, надеюсь, скоро появится кто-то достойный ее поцелуя».
Однажды Поцелуй Меня пропала. Она ускакала на лошади в ближний лес охотиться с ружьем на диких кошек. В тот же день она исчезла. Всю ночь, несмотря на метель, она носилась на лошади верхом и охотилась на диких кошек. На следующий день буря только усилилась.
Тогда-то Король бревен позвал высокого Нескладного юношу с обветренным лицом и соломенными волосами. Король сказал: «Васильковый Глаз, ты самый ленивый и беззаботный человек в речной сплавной стране – отправляйся в эту бурю к диким кошкам, спаси Поцелуй Меня, что борется сейчас за свою жизнь».
«Я – герой, я знаю, как действовать и всегда готов ухватить свой шанс», – ответил Васильковый Глаз.
Он поскакал на лошади с ружьем прямо в снежную бурю. Он скакал в дальнюю даль, туда, где Поцелуй Меня, быстрая, дикая Поцелуй Меня сражалась с дикими кошками, прижавшись спиной к большому камню.
В той стране во время снежной бури дикие кошки еще больше дичали, Поцелуй Меня устала от стрельбы, устала от борьбы в снегу и уже готова была сдаться, уступить диким кошкам.
Но тут подоспел Васильковый Глаз. Дикие кошки прыгнули на него, но он отбросил их. Новые дикие кошки прыгнули, целясь ему прямо в лицо. Он схватил их за загривки, отбросил прочь от большого камня, в гущу деревьев, в снег и бурю.
Одну за одной перекидал он диких кошек, так далеко, что они не смогли уже вернуться назад. Он посадил Поцелуй Меня на лошадь, возвратился к Королю бревен и сказал ему лениво и безмятежно: «А вот и мы».
Король бревен увидел, что лицо Василькового Глаза исполосовано крестообразными отметинами, похожими на букву «х». Король бревен увидел, что дикие кошки порвали ему рубашку» исцарапали кожу на груди, плечи и руки, оставив везде крестообразные отметины своих когтей, так похожие на букву «х».
Король бревен отправился к ученым, что меняют алфавит, и те решили, что крестообразные отметины будут новой буквой, буквой «х», ближе к концу алфавита. На свадьбу Поцелуй Меня и Василькового Глаза ученые, меняющие алфавит, пришли с кошачьими когтями, перекрещенными наподобие буквы «х».

Давным-давно в темные годы, когда лили черные дожди, а ветер был так силен, что сдувал балконы, срывал с домов трубы и бросал их на соседние крыши, давным-давно, когда люди разбирались в дожде и ветре, жил-был богатый человек, и у него была дочь, которую он любил больше всего на свете.
Однажды ночью, когда лил черный дождь, а ветер был так силен, что сдувал балконы и срывал с домов трубы, дочь богатого человека заснула глубоким сном.
Наутро ее не смогли разбудить. Черный дождь с сильным ветром бушевали весь день, а она спала глубоким сном.
Пришли музыканты, люди принесли цветы, мальчишки и девчонки, ее друзья детства, пели ей песни и звали ее по имени, но она не просыпалась.
Руки ее все время были сложены на груди, левая поверх правой, наподобие буквы «х».
Два дня прошло, пять дней, шесть, семь – все это время хлестал черный дождь с сильным ветром, а дочь богатого человека так и не проснулась, чтобы послушать музыку, понюхать цветы или услышать, как друзья детства поют песни и окликают ее по имени.
Она спала глубоким сном – руки сложены на груди, левая поверх правой наподобие буквы «х».
Тогда они сделали серебряный гроб, такой длины, чтобы она уместилась туда.
Они одели ее в серебристо-голубое платье, повязали на лоб серебристо-голубую ленту, обули в серебристо-голубые туфельки.
Руки ее в голубых с серебром шелковых рукавах были скрещены на груди, левая поверх правой, наподобие буквы «х».
Они взяли серебряный гроб и отнесли его в тот уголок сада, где она обычно любовалась лиловой сиренью и голубыми незабудками в бликах серебристого света.
Среди сухих листьев сирени и высохших цветов они выкопали могилу.
Музыканты и те, кто принес цветы, стояли у серебряного гроба, а друзья детства пели песни, что любила петь она, и окликали ее по имени.
Когда все было кончено, и они ушли, одно запомнилось им сильнее всего – руки в мягких голубых с серебром шелковых рукавах, левая поверх правой, наподобие буквы «х».
Кто-то отправился к королю той страны и рассказал ему, что произошло: как полили черные дожди, задули сильные ветры, как она глубоко заснула, как пели у серебряного гроба ее друзья детства – и как лежали руки в мягких голубых с серебром шелковых рукавах, левая поверх правой, наподобие буквы «х».
До того в алфавите не было буквы «х», поэтому король сказал: «Мы внесем скрещенные руки в алфавит, мы назовем эту новую таинственную букву – буква „х“, и каждый поймет, что похороны прекрасны, если на них поют друзья детства».

РАЗМЫШЛЕНИЯ ДЛЯ РОДИТЕЛЕЙ
(написанные переводчицей и ее отцом, первым читателем этой книги)
Эта книга началась с любви отца к своим дочерям. Карл Сэндберг придумывал истории для трех своих дочек, как и многие другие знаменитые сказочники, не помышляя об их дальнейшей литературной судьбе. Но снова – о чудо – как и то, что было рассказано на английской реке девочке Алисе, забавные и грустные истории страны Рутамяты стали важны совсем не только его детям. Карл Сэндберг, вообще-то говоря, писатель взрослый, знаменитый американский поэт (к сожалению его «взрослые» вещи до нашей страны еще не добрались). Но как и кэрролловская «Алиса» (сравнение с ней напрашивается само собой), «Рутамята» переносит нас в мир, который и здесь, и не здесь. Это, конечно, американские просторы, прерии, кукурузные поля, маленькие городки и даже индейцы и бизоны, но когда на маленькой станции в поезд садятся песцы и пылайны (чего стоит только одно это сочетание! Ни в одной другой стране пылайна не встретишь), когда дивные мастеровые снукс и гринго (а вы знаете, кто такие снукс и гринго? Я не знаю) превращают стальные автомобили в воздушные, можно точно сказать, что ты в Рутамяте.
Многие скажут – опять литература абсурда, нонсенс, зачем все это, не достаточно ли нонсенса в нашей реальной жизни? Зачем нужен этот карнавальный мир наизнанку, где поросята ходят в слюнявчиках? Зачем забивать головы нашим детям такой чепухой? Но почему-то как раз дети «чепуху» обожают. С наслаждением читают, сами сочиняют. Дети никогда не путают вымысел и реальность, и при всем их уважении к серьезной взрослой жизни, в которую они так любят играть, с радостью погружаются в зеркальный мир, в котором (в отличие от нашего, обыкновенного) все возможно. Может быть в этом и секрет. Дети еще больше, чем взрослые, тяготятся ограничениями нашей жизни. Почему нельзя летать, почему нельзя превращаться в зверей, почему нельзя стать маленьким, как мышка, а потом обратно большим? Им так хочется, чтобы все это было возможно, и с головой погружаясь в сказочный мир, они обретают свободу, ту свободу, которой мы, взрослые, так часто их (да и самих себя) лишаем. А мы, сотворенные Богом свободными, в этой сказочной, невероятной реальности, ловим отголоски своего райского состояния, в котором пребывали до грехопадения, состояния полной свободы. Всякая волшебная сказка – отсвет Рая, в котором человек жил в единстве с Высшей силой, Богом, животными и всей природой. Вот почему в сказках (а особенно в «Рутамяте») столько говорящих животных, оживающих предметов, одушевленных явлений природы.
Дети смотрятся в сказку как в зеркало, и как увидеть Свое лицо мы можем только в зеркале, они рассматривают через сказку окружающий их мир. Мир познается через не-мир, реальность через нереальность. Это похоже на апофатическое богословие, которое описывает Бога через то, чем Он не является. Так и ребенок, сталкиваясь со сказкой, начинает понимать реальный мир через то, чего в нем нет. И как в зеркале, где всегда спутано право и лево, через сказку, в которой реальность всегда смешана с Зазеркальем, он должен постепенно научиться отделять явь ото сна. У ребенка нет еще четкого разделения на «я» и «мир», поэтому познание не-мира один из способов вычленить свое «я» понять, кто ты такой.
«Рутамята» – нежная, немного меланхоличная книга. Часть ее сказок просто-таки грустные но почему-то от них не становится грустно, такая в них любовь, а какая любовь может быть без грусти? «Рутамята» книга сложная, может быть даже запутанная, в ней столько геррев, столько сюжетов, столько деталей и подробностей, и читать ее все равно что разглядывать мозаику – каждый камешек чудесен, но в полную картинку они складываются только все вместе. Она не сборник рассказов, хотя сюжетно отдельные истории почти не связаны между собой, но так приятно почти в конце снова встретить знакомого героя. И через всю эту путаницу героев и событий проступает тихий американский городок начала века, где на самом-то деле никогда ничего не случается.
Английский язык этой книги замысловатый, наполненный неологизмами, аллитерациями, все имена героев и географические названия значимые (ведь имя определяет сущность), и автор, как Адам в Раю, щедро раздает имена, придумывает названия животным. И все становится душой живой, все оживает, даже деревянный индеец из табачной лавки и противень с горячими пирожками.
А еще эта книга хороша тем, что она очень много говорит о взаимоотношениях взрослых и детей, о том, что взрослые могут быть для детей любящими родителями, настоящими друзьями и даже (как Слепой Нос-Картошкой или Тощий Том Коняга) наставниками. Похоже, что дети в «Рутамяте», которые слушают истории, неплохой пример того, как мы сами можем использовать эту книгу, усаживаясь вместе со своими детьми вокруг стола и читая ее всей семьей, потому что это, конечно же, книга не только для детей, это книга для всех, а значит и для взрослых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19