Армия мирилась с Говардом, потому что обычно его «подозрения» оказывались правильными.
Я вздохнул, потом покачал головой.
– Говард, давай сюда, и шевели задницей!
Наша миссия никогда не добиралась до Ганимеда Айзека Азимова и Артура Кларка. Он был разрушен, когда псевдоголовоногие попытались перенести поле битвы с Ганимеда на Землю. Мы им помешали. Теперь моей главной задачей, как командующего офицера, стало в безопасности отвести отряды обратно на Землю. Если слизни оставили сенсор дальнего радиуса действия, они могли оставить и бомбы с включенным таймером. И не важно, что там внутри – сибирская язва или сборник плохих стихов. Если даже существовал один шанс на миллион, что слизни оставили угрозу, я не хотел, чтобы моя армия понесла новые потери. Археологическая экспедиция Говарда была глупой идеей.
– И оставьте эту проклятую бомбу там, где она есть!
Зашипели статические разряды.
– Мы потеряли с ними связь, – объяснил Брамби. – ТОТ скрылся за горизонтом.
Брамби забрал трубку и поторопился назад к пульту ВК, такому же вытянутому, как марионетка без ниточек, на которую он походил. Брамби оставил Землю учеником высшей школы. Он прославился тем, что сделал дымовуху и установил ее в кафетерии высшей школы. Это превратило его в военного инженера.
Он вернется на Землю, если мы все вернемся, сержантом – инвалидом войны.
– Сейчас? – пробормотала Пигалица сквозь крепко сжатые зубы.
Голографическая инструкция гласила, что ни в коем случае нельзя заставлять ее тужится слишком рано, до того как настанет время разродиться. Я не дочитал инструкцию. Боялся, что когда дочитаю до конца, будет слишком поздно. Может даже мне придется резать Пигалицу… От такой мысли я вздрогнул.
Шария Муншара-Мецгер была самым близким мне человеком. Я видел, что она истекает кровью, и оставил пехотную дивизию, на время превратившись в акушерку. Вот и все, черт побери!
– Тужся, Пигалица.
Еще десять минут криков – причем кричали мы оба. А потом я качал на руках своего крестного, такого же здорового, как любой визжащий, пурпурный младенец с нитью, тянущейся из пупка. Я стер слизь с его рта и ноздрей, потом положил его на живот Пигалицы.
Завязав узлом, я перерезал пуповину и спросил:
– Ты придумала ему имя?
Я знал, что она подобрала имя, потому что всякий раз, когда я спрашивал ее последние семь месяцев, она отворачивалась. Пигалица была суеверной мусульманкой, такой же упрямой как Нил. Она боялась, что повредит ребенку, если она раньше времени произнесет его имя.
– Джейсон, – улыбка Пигалицы сверкнула в подземном полумраке.
– Что? – я с трудом проглотил комок, вставший у меня поперек горла. Хотя я подозревал, что услышу что-то вроде того. И Пигалица, и Мецгер, и я были сиротами, попавшими на войну. Ганимед стал нашим сиротским приютом, мы стали одной семьей.
– Джейсон Удей Мецгер. Моего отца звали Удей.
Я поправил хирургическую маску, и вытер пот с глаз.
– Люди будут звать его Уди.
Люди будут звать его не только так. Он – сын спасителя человеческой расы. Отродье того, кто уничтожил другой биологический вид, обитающий во вселенной. Единственный землянин, зачатый и рожденный в космосе. Урод.
– Джейсон, это лучший день в моей жизни, – слезы потекли по щекам Пигалицы. Она плакала так сильно, что Уди Мецгер сильно ударил по животу матери, словно заправский футболист.
Я все понял. Однако я решил, что для меня самый лучший день в жизни наступит, когда мы покинем Ганимед.
Я был не прав.
Глава третья.
Утром 224 дня нашего пребывания на Ганимеде, по земному летоисчислению, Уди Мецгеру исполнилась неделя. И прожил он ее под небом, где властвовал Юпитер.
223 дня небеса Ганимеда не менялись. Ежедневно шторма порожденные возмущениями орбиты поднимали над горами вихри золотистой пыли. За этими пиками и облаками пыли сверкали звезды, и можно было разглядеть видимые невооруженным взглядом луны Юпитера: Европа, Ио и Каллисто. Иногда они казались розовыми, а в некоторые дни – жемчужными или фиолетовыми на фоне космоса цвета индиго. Над всем этим смутно вырисовывался вечно-оранжевый Юпитер. При каждом восходе и закате, увеличенный линзой искусственной атмосферы, газовый гигант заполнял собой весь горизонт.
Все мы постоянно, каждый день, смотрели на небо. Но не потому, что оно такое красивое, а потому, что там остался наш дом.
Но утром 224 дня, в пять ноль три по стандартному времени Ганимеда, Брамби ворвался в пещеру служившую столовой. В одной руке он сжимал бинокулярный полевой видоискатель, а другой – показывал куда-то за спину.
Брамби не мог говорить. Только одна вещь могла так возбудить любого из нас – межпланетных странников.
Еда из яиц (концентрированного яичного порошка) в тюбиках и термические чашки заклацали на полу замороженной лавы. До того как перестало звенеть эхо, отражаясь от стен и потолка пещеры, три сотни пар ног уже загрохотали снаружи. Там царили бледные сумерки.
Пропустив всех вперед, я вышел на посадочную полосу, которую Брамби и выжившие инженеры вырезали в горном склоне. Архитектура на Ганимеде не отличалась разнообразием, так как у нас было всего три материала из которого можно строить: камень, камень и камень.
В тот миг, когда я очутился снаружи, какой-то солдат, стоявший в стороне, чтобы его не затоптали, показывал куда-то на небо. Я просто проследил взглядом за его указующим перстом.
Сверкающая муха ползла по пурпурному куполу нашего мира, но для меня это было самое прекрасное зрелище. Спасательный корабль… может быть.
Брамби повернулся ко мне:
– Сэр, как вы считаете, когда первые из нас снимутся с этой скалы?
– Сначала мы должны увериться, что это наши. Пусть поднимут тревогу.
Брамби замер.
– Сэр? Тревогу?
Брамби и три сотни замерших, истощенных солдат застыли одновременно, хотя не все еще выбрались из своих «нор».
Может это всего лишь совпадение, что «Генерал» и «Говнюк» начинается с «Г». Тревога означала, что войска должны занять свои позиции. «Занять позиции» означало идти, ползти и карабкаться по скалам. Но все эти вещи, солдаты ненавидели со времен Трои.
Хорошо, что исторически существовало две военных школы. Одна требовала или концентрации сил, словно римляне, строящиеся в фаланги, плечом к плечу, щит к щиту, или рассеивания – разбиться на отряды так, чтобы нельзя было уничтожить всю армию одной гранатой. Короче, генерал ответственный за военно-воздушные силы в Перл Харборе сто лет назад, собрал все самолеты воедино, так чтобы их легче было охранять. И создал великолепную цель для японских бомб.
Поэтому мои солдаты должны были в первую очередь рассредоточиться. Даже если моим подчиненным это не нравилось. Вскоре мы бежали по скалам, а я срывал с плеч звезды, вновь превращаясь в одного из солдат. Генерал – лакомая цель для слизней .
– Брамби, все мы знаем, что эта искорка означает, что кто-то приближается. Может это спасители. Может – слизни . Передай это другим офицерам батальонов.
Экспедиционные силы Ганимеда – выжившие «батальоны» не более чем небольшие группы людей, в каждом не более пятидесяти человек. И минуты хватит, чтобы все оповестить.
Брамби едва заметно кивнул, то ли отрицая саму возможность того, что это могут быть слизни , то ли в сомнении стоит ли выполнять мой приказ.
– Брамби, если это наши парни, они выйдут на связь на полевых частотах через пару часов, – генералы, даже те, что получили повышение на поле боя, не должны оправдываться, отдавая приказы своим подчиненным. Или это способ сказать ему, что я тоже хочу, чтобы искорка оказалась нашими парными. – Тогда наши люди смогут открыть бутылки картофельной водки.
У Брамби аж челюсть отвалилась. Неужели он считал, что я не знаю о перегонном кубе? Один из техников лаборатории Говарда протащил на борт «Надежды» оборудование для производства самогона. Сырая картошка и в самом деле стала на «Надежде» сырым материалом для ухода от реальности. Раньше я и представить себе такого не мог. Я должен был ликвидировать эту грязь, распространяющуюся среди выживших.
Брамби ухмыльнулся, а потом отдал салют.
– Есть, сэр.
Пока Брамби разносил приказы, я приложил руку к уху и передал Говарду:
– Отель, это – Джульетта . Скажи, когда предположительно ты прибудешь на место и займешь позицию.
– Джейсон, это Говард. Мы займем позицию через час… Ты Сам-то видел это?
Говард ориентировался словно слепой бойскаут-волченок. Видимо, он догадался о том, что мы заметили в небе движущийся объект.
– Думаешь, это – наши парни, – спросил я. – Что если это слизни ?
– Псевдоголовоногие двигаются между условными, топологическими узлами пространства, которые позволяют проходить через меридиан временно сфабрикованных складок пространства…
– На английском, Говард, пожалуйста.
– Слизни прыгают через дыры пространства, которые соединяют отдаленные места, оставляя далеко позади складки пространства.
– А еще проще?
– Ну, как объяснить? Звезды с планетными системами слишком далеко, чтобы совершить межзвездное путешествие с субсветовой скоростью. Даже если они живут очень долго.
– Хорошо. Дальше.
– Значит, они явились к нам путем, о котором мы не подозреваем… И вряд ли они станут повторять тактику, которая привела к поражению их предшественников.
– Почему нет? Человеческие армии повторяют ошибки все время. Точно так же как другие разумные…
– Мы имеем дело с нечеловеческим разумом.
Я кивнул, по-прежнему прижимая трубку к уху. Говард мог быть профессором, но солдат не выживет, если станет недооценивать своих противников.
– Джейсон, это – посадочный модуль с «Экскалибура ».
– «Эскалибура »?
– Корабль той же серии, что и «Надежда ». Его только начинали строить, когда мы покинули наш дом тридцать один месяц назад. Я думал, ты знаешь.
Говард никогда не заботился о соблюдении субординации. Он мог быть профессором в сердце, но как офицер разведки напоминал Шпиона со всей его чепухой. Рационализм Шпиона говорил, что если никто из нас не знал, что был второй корабль для нападения, мы не смогли бы проболтаться, если бы слизни решили взять нас в плен.
– Полет с Земли занимал почти два года при использовании технологии химического топлива. Значит «Эскалибур » должен был отправиться сюда через семь месяцев после нашего старта, когда мы еще были в пути?
Я задержал дыхание, потом выпустил воздух. Сдулся, одним словом. Никакой ругани. Особенно когда есть хорошие новости.
– Ладно, Говард, уговорил. Корабль наш.
– Это очевидно любому школьнику. Но один из моих офицеров утверждает, что объявлена тревога. Разве не глупо?
– Я отдал приказ…

* * *
Через два дня я и Говард Гиббл стояли на обочине рукотворной посадочной полосы в три километра длиной. Еще один проект Брамби, проводившийся под лозунгом: «Лучшая жить, постоянно работая, чем прозябать в неге». Он срезал и передвигал целые горы с помощью алмазных резцов и пластида, выглядевшего воздушным, как дрожжевое тесто.
Мы наблюдали как посадочный модуль с «Эскалибура » – первый спасательный корабль прорезал в небе красную полосу, спускаясь с орбиты. Сейчас он уже находился достаточно близко, размером стал больше искры. Его броня постепенно охлаждалась. Ведь она нагрелась до пятисот градусов во время спуска со скоростью десять тысяч шестьсот километров в час. За модулем, когда он врезался в искусственную атмосферу, словно за сверхзвуковым самолетом, потянулся инверсионный след.
Спасательный модуль коснулся поверхности Ганимеда на скорости четыреста пятьдесят киллометров в час, загрохотал, по дороге у нас за спиной. Инстинктивно пригнувшись, мы повернулись, наблюдая это неуклюжее приземление. А вокруг нас завывал ветер, поднявшийся во время посадки.
Корабль выглядел, словно старомодные стальные одежды, раздавленные, со срезанными рукавами, – серо-коричневый клин в четыре с половиной метра длиной и столько же шириной, с прорастающими угловыми плавниками в задней части.
Мои челюсти широко открылись, а желудок скрутило.
– Говард, эта груда металла всего лишь посадочный модуль!
Мы атаковали Ганимед с орбиты в посадочных модулях наподобие того, что приземлился, размолотив нашу дорогу в облако лунной пыли. Но наши посадочные модули могли планировать. А этот бочонок даже не сумел сбросить скорость. Черт, наши посадочные модули не могли даже совершить безопасную посадку. Каждая посадка напоминала маленькую катастрофу.
Говард всплеснул руками.
– Оригинальный замысел – космический модуль многократного использования. Он должен был подниматься и спускаться с низкой земной орбиты. Этот проект держали на полке до 2001 года. Такой модуль – военный транспорт, несущий на борту запасы топлива и запчастей… Но их производство было законсервировано. Хотя такой модуль мог нести и десантный отряд. А потом, по идеи, он должен был отнести их назад к материнскому кораблю.
Спасательный корабль достиг конца взлетно-посадочной полосы, развернулся и, словно такси, покатил в нашу сторону. Его дюзы дышали огнем.
Воина со слизнями вынудили род человеческий поднять в воздух все пилотируемые аппараты, которые остались еще с тех времен, когда машины ездили на бензине, с конца 1990-х. Семидесятилетний мир во всем мире дал человеческому достаточно средств, чтобы оплатить решение большей части социальных проблем. Великое достижение. Ныне простые обыватели без всякого уважения смотрели на пехотинцев вроде меня, которые ехали сражаться с самым разрушительным врагом при помощи антиквариата прошлого столетия.
Корабль подрулил к нам и затормозил, опустив нос, словно прикрывая свои дюзы, испуская жар всем корпусом. Средняя полуденная температура на Ганимеде не поднималась выше нуля, так что мы хорошо чувствовали тепло исходившее от корабля. Буквы КСООН украшали некогда голубой фюзеляж корабля. Знаки на обожженных дочерна стабилизаторов выглядели словно черно-белые белки с «S»-образными хвостами. Чуть ниже я заметил надпись: «Гордость мастерских Скунса».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33