– Ты чего? – посмотрел я на него с подозрением. – Повышению радуешься?
– Да нет, конечно! Представь, Черный, прикол: откопаем мы штольню, а там кукиш с маслом!
Угас его смех скоропостижно. Он растворился в медленно вытянувшемся лице без остатка, без всякой надежды на скорое возвращение. И было отчего: где-то за нависшими над штольней горами, скорее всего в районе перевала Арху, послышалось слабое, мерное, ненадолго смолкающее тарахтение. Через минуту стало казаться, что это тарахтение раздается отовсюду и изнутри, и что это не один вертолет, а целый полк, и что еще немного и Серега, и я, и Житник навсегда окунемся в наплывающий отовсюду океан тихого сумасшествия. Мы понимали, что это глюки, что шум вертолета просто отражается окружающими нас скалами, но постоянное ожидание, постоянные поиски в небе этого дамоклова меча сделали свое дело...
Звуки слышались минут пять, но вертолет не появился, более того тарахтение смолкло, так, как будто бы какой-то небесный распорядитель вырубил небесный динамик резким ударом руки по выключателю. Еще минут пять мы ждали возобновления звуков. Но они растворились безвозвратно...
– Серый! Ты слышал что-нибудь?.. Ну, например, вертолетное тарахтение? – стараясь выглядеть равнодушным, спросил Житник, когда стало ясно, что кроме шелеста реки в природе не осталось неподвластных нам звуков.
– Да как тебе сказать, Юра... – пожал плечами Кивелиди. – Может, что-то и показалось...
– Чтобы больше не казалось, и народ не дергался, я предлагаю созвать срочно в нашем лице пятиминутную конференцию по НЛО, – начал я. – Ввиду наличия кворума, есть мнение открыть ее сейчас же. Слово предоставляется товарищу Кивелиди. Как вы думаете, господин председатель, чем нам грозит приземление здесь вертолета с гражданином Абдурахмановым Тимуром Абдурахмановичем и его командой?
– В лучшем случае придется делиться, и доля каждого может уменьшиться примерно в два раза и станет равной суточному заработку аппетитной референтки в каком-нибудь Роскомбанке. Правда, о-очень аппетитной. Положительные стороны лучшего случая – вертолетная эвакуация добычи. В худшем случае нас ждет разборка с оплатой по факту.
– Гм... – Вертушка эта, Ми-четверка, тонну вытянет, – задумался я вслух. – Это – четыре человека и шестьсот килограмм металла. Делим шестьсот на четырнадцать, то есть поровну на две команды по семь человек, и получаем примерно по сорок килограмм на брата. Впрочем, все зависит от того, сколько золота мы наковыряем, и сколько рейсов сможем сделать. Да... Очень все это похоже на разделку неубитого медведя...
– Зачем неубитого? За пару дней там килограмм двести можно набрать, – начал говорить Фредди срывающимся голосом. – И еще сто за следующую неделю. И еще...
– Сто за следующий месяц, – закончил я за него, и повернувшись к Житнику и спросил:
– Ваше мнение, милостивый государь? Только короче, пожалуйста.
– Согласен со всенародно избранным с точностью до наоборот. Худший его вариант считаю лучшим. Лучше разобраться. Тем более, ваш покорный слуга обязуется самолично поднять вертушку в воздух и посадить ее на ровном месте где-нибудь в Варзобском ущелье. Так что я – за разборку.
– Вот этого-то я и боюсь. Не хочется мне почему-то стрельбы, потому и головой по небесам мотаю. Ставлю на голосование проект Соглашения о намерениях под девизом “Вертолет за половину”. Кто за претворение в жизнь лучшего варианта с конечным выходом на суточную зарплату аппетитной работницы Роскомбанка? Четыре “за” при одном “против”? Принято. Учитывая принцип консенсуса, предлагаю назначить тов. Житника Юрия Львовича в комиссию по переговорам в качестве сторонника силового решения с правом угрожающе стучать кулаком по столу. Предлагаю также начать работу с написания красочного плаката “Добро пожаловать, Тимур-ибн-Абдурахман!”
Цель была достигнута. Мы доказали сами себе, что большой опасности Абдурахманов для нас не представляет и, наоборот, может даже помочь. Тем более, мы уже здесь, а ему еще предстоит до этих мест добраться. Даже, может быть, нам стоило бы и подождать его и договорится о перевозке золота.
Обсудив, уже спокойно и обстоятельно характер и ход наших действий при появлении Тимура и его команды, мы принялись за работу.
10. Разбираем завалы. – Подземные хранители. – Вот оно! – Бедный Нур. – Добыча на потоке.
Самый сложный участок завала, конечно, был у устья – здесь скальная порода, ослабленная приповерхностными трещинами, полностью обвалились или, как говорят горняки, села от взрыва.
Лишь через три часа, после двух направленных взрывов, откинувших обрушенную породу от устья, мы проделали узкий, извилистый лаз в штольню. Как я и предполагал, в других местах Федя истратил взрывчатку и время зря – хотя обвалившаяся порода и перекрывала выработку полностью, нам было достаточно лишь немного разгрести завал у кровли, чтобы освободить проход в свободное пространство над горкой вывалившейся породы. После этого оставалось лишь подняться на четвереньках на вершину вывала, спустится с нее ногами вперед и выдавить ими выход в следующий нетронутый взрывом отрезок штольни.
За третьим, последним, завалом в тусклом свете карбидных ламп мы увидели первые плоды Фединых рук: у стенки, ногами к выходу, лежало высохшее тело Фединого напарника. Штольня была сухая, это и способствовало мумификации тела убитого.
Постояв над ним минуту, мы пошли вглубь. Перед поворотом в рассечку мы нашли вторую мумию – Васька-геолог сидел у стенки, опустив голову на левое плечо и перегородив проход ногами. Он был в обычном одеянии участкового геолога, то есть в выцветшей от солнца и бесконечных стирок штормовке, в разлезшихся и отремонтированных белыми капроновыми нитками брезентовых штанах на солдатском ремне, в туристических ботинках со шнурками разного цвета.
– Великоватой, братан, спецуха тебе стала... – пробормотал я, разглядывая усохшие руки и ноги коллеги.
– Давай, давай, философ, потом помолишься, – торопя, ткнул меня в спину Сергей. – Там злато за углом, а он: “Бедный Йорик, бедный Йорик...”
Держа в вытянутых руках карбидные лампы, мы вошли в рассечку и встали перед забоем. И замерли от немыслимой картины. И чем более глаза привыкали к тусклому газовому освещению, тем невероятнее она казалась – практически по всему забою сверкало золото. Крупные, с ладонь, и мелкие, с ноготь, самородки блестели на поверхности белоснежной кварцевой жилы и под ногами в ее обломках. Мы не стали царапать ножами желтый металл, испытывая его на твердость и пластичность. Все было и без того ясно – опытные геологи недаром говорят: “Если сомневаешься, что это золото, то это не золото”.
Да, это было золото, много золота! Оно явно было приурочено к структурной ловушке – сверху, почти у кровли рассечки, кварцевая жила срезалась пологим коробчатым разрывом. Перед нами фактически был огромный самородок с включениями кварца! Последний навскидку занимал всего лишь процентов 50-60 от всего объема золотоносной породы. Знаменитая плита Холтермана – самый крупный в мире найденный самородок – была, вне всякого сомнения, поменьше!
Мы внимательно, сантиметр за сантиметром, осмотрели и обстучали кувалдой всю рассечку, но нигде больше, в том числе в кровле и в нижней части жилы, видимых выделений золота не обнаружили.
– Что будем делать? – опустившись на колени, спросил Сергей задрожавшим голосом.
– Что, что... Ясно, что! – ответил я, садясь рядом с ним. – Прекрасный материал для целой серии научных статей. Слава, докторские диссертации... Жирные шапки во всех газетах: “Найден Самый Крупный в Мире Золотой Самородок – Плита Чернова-Кивелиди!”, “Триста Килограммов Золота Передано Правительству Таджикистана!”. Или, ну все это к черту? Давай тогда взорвем сейчас свою мировую известность, продадим потом втридешева, бабам конфет накупим, тряпок? Водки? Остальное спустим в унитазы на Канарских островах? Вижу, ты против... А жаль... Но назвать самородок Плитой Кивелиди-Чернова я не соглашусь. Значит, будем взрывать!
– Взрывать! И немедленно, архисрочно, сию минуту! Хочу побыстрее набить этим карманы! Но, знаешь, жалко все-таки... Такая красота. Если потом я все потеряю, и черт с ним, не жалко, то одних воспоминаний об этом великолепии хватит, чтобы ни о чем никогда не жалеть...
– Да, ты прав... Глаза слепит и душу греет... А возни будет много. Не кварц же с собой везти, хотя придется. Надо отпалить здесь пару раз, посмотреть, что дальше будет, а потом – ручная разборка. Здесь, я вижу, можно довольно легко выдолбить три-четыре шпура. Оторвет на метр почти. Больше аммонита заложим – больше искрошит, а нам это на руку. Я этим займусь. Пошли на-гора.
– Иди один. Я есть не хочу и пособираю пока, что лежит. Потом накроет оторванной породой и придется разгребать. А с сушеными что будем делать? Давай, здесь их оставим – снесем в глубь штольни, пусть спят вечным сном?
– Давай. Слушай, а если там наверху уже гости из кишлака пришли?
– Что, что! Тащи их сюда – скажи, что золота навалом... На всех хватит...
И уже не обращая на меня внимания, Сергей опустился на корточки, вытащил из-за пазухи карманный фонарик и принялся выискивать в кварцевом крошеве мелкие самородки и складывать их в мешочки. Я тоже не мог отказать себе в этом приятном занятии. Заодно мы немного поговорили о возможных поворотах событий. Утолив в меру свою алчность, я вышел из рассечки, взял подмышку совсем легкого Васю и снес его к забою штольни. Другого покойника решил отнести туда же по возвращении.
Яркий, слепящий солнечный свет, приятное тепло земли, свежий воздух и заснеженные горные цепи, подпирающие голубизну неба, встретили меня как дорогого товарища. Люблю выйти к ним из затхлой тесноты и мрака штолен, сесть на подвернувшийся камень и, устало отерев руки и спецовку от приставшей рудничной грязи, закурить помятую сигарету!
Чай был уже готов. В тарелке аппетитно румянились сурчиные конечности. На камне, брезгливо отвернувшись от этой пищи богов, сидел с кружкой чая Нур, наш бывший пекарь из Дехиколона. Рядом с ним сидел другой пришелец. Степенный, широкоплечий, с цепкими немигающими глазами.
«Вне всякого сомнения, бывший пединститутский доцент, – подумал я, когда он представился школьным учителем. – Теперь, небось, в сложенной своими собственными руками кибитке учит письму и устному счету дюжину разновозрастных детишек».
Поздоровавшись, я спросил Нура о ситуации вокруг Дехиколона.
Он рассказал, что жизнь в долине идет как обычно, отары пригонят через несколько дней, а пока скот в округе пасут только местный. Я сообщил Нуру, что в этом году в долине Кумарха будет работать небольшая геологическая партия, и что рабочих из числа местных брать мы не будем. Но лично его, если он не боится работать в заброшенных выработках, я возьму баксов на пятьдесят. Потом я ему поведал, что в штольне, кажется, кто-то есть: в конце ее я слышал какие-то голоса и потому убежал.
Нур, конечно, подумал, что я его проверяю на смелость (знал – геологи-горняки любят травить байки о подземной нечистой силе), и сказал, что не ничего боится и может пойти со мной. Попив чаю, мы направились к штольне. Там я сунул в лаз голову и закричал:
– Эй-эй-эй, мертвый человек, выходи!
И подождав минуту, сказал:
– Что-то не выходит... Может, пойдем, посмотрим?
Нур счел, что за пятьдесят баксов можно и безрассудство проявить, и согласился. Я сунул ему в руки зажженный фонарь и пустил первым.
Это было кино! Сергей сделал все, как надо. Лишь только Нур миновал завал, из темноты восстала мумия. С диким воем бедный пекарь выскочил из штольни на четвереньках. Его безумные глаза ничего не видели, он ничего не слышал и не чувствовал. Когда Житник поил его водой, из штольни вылез Сергей. Подойдя к нам, он поздоровался с учителем и поинтересовался:
– Что тут у вас случилось?
– Вам лучше знать! – ответил односельчанин Нура, внимательно глядя ему в глаза.
Сергей присел напротив Нура, обхватил его за плечи и с тревогой в голосе спросил:
– Что с тобой, дорогой? Почему болеешь?
– Я в штольня видел мертвый черный сухой человек, он меня за горло хватал! Очень плохой! – заикаясь, пролепетал Нур.
– Ну, ты даешь! Я там два часа работал и никого не видел. Звук шагов и голоса какие-то, правда, слышал, но в любой штольне полно всяких звуков. Вода там капает или течет, породы ползут...
– Не знаю, не знаю, – сказал я, качая головой. – Вот, когда я в Карелии на Кительской шахте работал, там тоже русаки, проходчики приезжие, только голоса неясные слышали... А вот местные карелы обладателей этих голосов хорошо видели. Большинство – один раз... Первый и последний. А немногие уцелевшие рассказывали, как эти твари выглядят. Черные, с полузакрытыми глазами, очень худые и вечно голодные... Местных жителей почему-то не любили и уводили с собой под землю... Или, наоборот, любили... Мясо... Потому как никто пропавших потом не видел, только кости в дальних рассечках находили – белые, обглоданные, с какими-то сине-зелеными пятнами, очень похожими на отпечатки пальцев...
– Евгений говорит, что только вы, местные жители, можете их видеть. И они только вас видят, – пояснил мои слова Юрка. – И не любят почему-то. Наверное, ваши предки когда-нибудь убили невинных и не похоронили их по-человечески. И они затаились в этой штольне.
Товарищ Нура недоверчиво покачал головой.
– Не веришь? Тогда иди сам посмотри, – сказал ему Сергей. – Хочешь, я с тобой пойду?
– Зачем идти? Мне надо Нура домой отвести. Потом разберемся, почему вы такие веселые.
Когда они ушли, мы обсудили возможные последствия этого визита и пришли к мнению, что надо быстрее заканчивать с золотом и уходить в город. Затем я снарядил несколько боевиков, вернулся в штольню и с помощью зубила и пятикилограммовой кувалды начал выдалбливать шпуры. Первый я выдолбил быстро – один из стаканов располагался прямо в центре золотоносного участка.
Самый известный плакат по технике безопасности гласит: “Бурить в стаканы запрещается!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48