Это я тебе обещаю. И еще я тебе обещаю, что те люди, которые до него докапывались и докапываются, написают в штаны и долго-долго их будут сушить, причем не ближе ста километров он него. Сечешь масть?
Глаза Даши остановились. Она смотрела на Татьяну и... и понемногу приходила в себя.
– Ну, вот, и молодец! – похвалила ее девушка и, похлопав по плечу, пошла к Вовику. Тот стоял рядом с Чихаем. Друг на друга они не смотрели. Татьяна отвела сутенера в сторону и рассказала о деле, ради которого Даша приехала в Болшево. Вовик тихо выругался, с ненавистью глянул в сторону Даши и направился к авторитету. Минуту он передавал ему рассказ Татьяны. Тот сначала слушал, оставаясь непроницаемым, затем лицо его скривила неживая улыбка, он достал из кармана мобильный телефон и набрал номер. Когда ему ответили, он спросил:
– Послушай, дорогой, двести сорок шестой гараж у переезда за кем числится?.. Точно?.. Ну, пока.
Подумав, глядя в сторону, он позвонил еще.
– Савик? Найди Виктора с Вахой, пусть они достанут Соплю, – сказал он дождавшись ответа. – У него в гараже человек сидит. В общем, я хочу, чтобы к часу ночи этот человек сидел вместе с тобой в твоем вольваке, а вольвак пусть стоит у дверей моего ресторана. Ну, пока. Да, вот еще что. Возьми в машину пару бутылок портвейна получше и жареную курицу – пусть этому человеку будет хорошо, как в теплом сортире.
– Ну, вот, слышала? – улыбнулась Татьяна Даше. – Пару звонков и полный компот со сливками. Если постараешься, Чихай, четвертым в машину попа посадит, и он вас по дороге в Москву обвенчает по полной программе.
Даша поправила волосы и пошла к Чихаю. "Если делать нечего, то надо получать удовольствие, – подумала она, смотря на него, как на хозяина. – Надо будет ему сказать, вовремя сказать, сколько лет я не спала с мужчинами. А то ведь порвет со своим знаменитым".
19. Всего-то ничего.
Введя Дашу в кабинет своего ресторана, Чихай прошил ее глазами с ног до головы, и удалился, закрыв дверь на ключ.
Оставшись одна, Даша осмотрелась. Было уютно, несмотря на зеркальные стены и потолок. Стол на двоих, весь уставленный едой, – взяла пальчиками большую маслину, съела, – тяжелые резные кресла, оббитые розовым атласом. Широкий диван в стиле ампир, кругом хорошо сделанные искусственные цветы и декоративные растения.
Присев на диван, Даша попыталась расслабиться. У нее получилось, потому что тревоге не за что было зацепиться. И стыда не было. Было любопытство и ощущение упоительного движения. Десять лет сидеть в конторе, сидеть в окружении десяти таких же безнадежных женщин, спать с мужланами (Даша, улыбнулась, вспомнив, со сколькими мужланами спала) и вдруг очутится на перекате жизни. Пусть опасном и непредсказуемом, но перекате. Спасать близкого человека, знакомится с проститутками, носить оружие – штырь по-прежнему в сумочке, – и сидеть в шикарном кабинете, ожидая сильного мужчину – это жизнь. И все это – Хирург. Это он ее вытащил из затхлого болота. И потому она его вытащит. Вытащит и все это уйдет. Потому что все это не будет помниться, когда он сядет напротив и, попивая свой портвейн, будет смотреть ей в глаза ласково и благодарно.
Наконец-то она живет! Наконец-то она женщина! Пусть женщина для пресытившегося гангстера, но женщина!
В замочную скважину вошел ключ. Даша видела, как он вошел.
Вошел. Воткнулся. "Это – символ секса", – сказал бы Хирург.
Ей захотелось томно прилечь на диван, прикрыть глаза и дышать, воздымая грудь. Но ключ, завершив поступательное движение, повернулся, и желание ушло.
Чихай вошел с мертвенно красивой женщиной. Мертвило ее правильное и умное лицо уверенность, уверенность в отличном "качестве" своего ладного спортивного тела. Таком же отличном, как качество великолепно сидевшего на ней английского костюма-тройки, как качество ее итальянской обуви, косметики и украшений.
В руках мертвенно красивой женщины были одежды. Длинная юбка из красного атласа – "Ног не будет видно" – сразу подумала Даша, – тонкий, красный же, тонкий свитер, черные туфли на высоком каблучке. И коробка с черными чулками, поясом, трусиками и бюстгальтером.
– Переодевайся, – приказал Чихай. – И не разговаривай, весь вечер не разговаривай и не улыбайся.
Женщина мертвенно улыбнулась.
Даша поняла, что гангстер не хочет видеть ее зубов. И помрачнела.
– Вот так хорошо, – одобрил он выражение ее лица. – Ты что стоишь, как на Чукотке?
Даша вспомнила, что спасает Мурьетту, и, плотно сжав губы, стала раздеваться. Сняла жакет, кофточку, расстегнула бюстгальтер.
Чихай смотрел.
Груди ему понравились.
Он подошел, провел по правой ладонью. От ключицы до живота. Сосок потвердел. Даше стало хорошо. Она стояла на краю пропасти, в которую сладко падать, и в которой разбиваются только предрассудки.
Она чувствовала, как смотрит на нее женщина. Она чувствовала руку мужчины, странно теплую, чувствовала чуть ли не спиной. Когда рука улетела в привычный карман, Даша помрачнела.
Теперь надо снимать юбку. И эта кобра заулыбается.
Юбку она сняла, спрятавшись за широкую спинку кресла. Гангстер принял маневр за проявление стыдливости, лицо его стало мягче. Женщину обмануть не удалось – заулыбавшись коброй, та встала так, чтобы видеть все.
Чихаю не понравилась ухмылка, опоганившая ее лицо.
– Уходи, – выцедил он.
Женщина, мигом выключив лицо, повернулась, пошла к двери отточенной походкой.
– Подожди, – остановил ее гангстер. Ему захотелось сделать контрольный выстрел.
Женщина остановилась, повернула лицо к хозяину. Тот шагнул к ней, снял с ушей изумрудные сережки.
Он сделал это так, как будто каждый день лишал ее чего-то. Лишал, чтобы знала свое место.
Женщина осталась непроницаемой. Контрольный выстрел не затронул ни сердца, ни ума. Первое высохло в камень, второй съежился в орех.
– Наденешь, – положив сережки на край стола, обернулся Чихай к Даше.
Пока он снимал их с женщины, она успела надеть чулки и почти влезла в юбку. Женщину ей было жаль – ее ведь тоже заставляют получать удовольствие. Но, как говориться, с волками жить – по-волчьи выть. А совесть... Совесть ее сейчас там, в боксе под гаражом. Там, где сейчас Хирург. И если она что-то сделает не так, то этот человек привычным движением вынет из кармана мобильник, позвонит Сопле и скажет, что ничего не имеет против разделки его узника по мясницким категориям.
И потому она должна получать удовольствие.
Внизу у Даши стало сладко. Она прикусила губу, туманно посмотрела.
Гангстер подал ей кружевной бюстгальтер. Довольство красило его лицо. Он не зря тратил время. Свое и подручных. Есть особое удовольствие в том, чтобы взять человека с улицы, ввести в свой дом, который ненавидишь, ввести последней тварью и сделать так, чтобы у этого человека сладко заныло в паху.
Надев бюстгальтер, свитерок и туфельки, Даша села в кресло. Чихай налил ей вина и, жестом предложив выпить, удалился.
"Не хочет видеть моих зубов, – подумала Даша, выцедив вино и принявшись за еду. – Ну, погоди, я причешу тебя по полной программе". И стала думать, как сделать так, чтобы это протухшее дерьмо взвыло от восторга. Составив план действий, она принялась напиваться. Для нее это было трудным занятием. Чтобы оперативно достичь цели, она вспомнила Хирурга, который воровал деньги из ее кошелька, воровал, чтобы напиться.
Получилось. Когда вернулся Чихай, Даша лежала на диване в раскованной позе. Витая в тумане опьянения, она вспоминала "Человека, который смеется". Прекрасная пресыщенная герцогиня возжелала урода. Возжелала в пику великосветским красавцам, возжелала, чтобы подчеркнуть свою красоту.
А урод был человеком. У него было сердце, которого нет у пресыщенных людей. А над живым сердцем нельзя возвыситься. Живое сердце бьется, пока живо, бьется, оживляя пространство вокруг себя, бьется, убивая своим кропотливым трудом смерть и тление.
Лицо Даши засияло.
Тело ее жаждало противоречия.
Жаждало борьбы.
Оно жаждало Чихая.
Да, Чихай – убийца, и сейчас он примется ее убивать.
И не преуспеет. Он доставит ей удовольствие.
А если он поймет, что не убил ее? И убьет Мурьетту? Может, сжаться в беззащитный комочек?
Нет. Он поймет. Заревнует.
Значит, надо расслабиться.
Чихай притушил свет и стал раздеваться. Даша трепетала. Сейчас бандитский член войдет в нее.
О господи, надо ему сказать, что влагалище потеряло эластичность за многие годы воздержания. Но он же велел молчать! Ну и пусть! Лягу в больницу, подлечат.
Он был нежен. Он был хорош. Он ласкал ее шероховатыми ладонями, целовал плечи и грудь. Она была счастлива.
Когда он вошел в нее, Даша вскрикнула от восторга.
Когда он кончил, ему не захотелось уходить.
Потому что этого не хотела она.
Савику пришлось идти за третьей бутылкой неплохого портвейна, а потом и за четвертой.
20. Сзади забулькало.
Чихай ушел в третьем часу ночи, сказав, что впервые за несколько месяцев у него не болела голова, и потому сережки она может оставить себе. Даша подумала, что это заявление можно понять и так, что все остальное, то есть туфли, платье и прочее, надо оставить, и переоделась в свое. Усталости она не чувствовала. Напротив, была оживлена.
Ведь в машине ее ждал Мурьетта.
"Хорошо это или плохо? – думала она, расчесывая спутавшиеся волосы. – С одной стороны хорошо. Хорошо увидеть плоды своего труда – живого Хирурга. А с другой стороны как он на меня посмотрит? С укоризной, презрительно, брезгливо?
Нет, он посмотрит пьяно!
И вообще, к чему рефлексировать? Я ведь стала на свою собственную тропу и иду по ней, живая и заинтригованная. И ничто не заставит меня вернуться к рекламе стиральных машин и сногсшибательных скоросшивателей с кнопочками и рычажками"...
Кобра пришла ее выпроводить. Она смотрела с выражением. "Уродина ты. Есть любители омуля с душком, то есть омуля протухшего, а есть и любители раз в тридцать лет трахнуться с такой, как ты. Ты на ноги свои посмотри. На кривом дубе родилась, точно!"
В машине на водительском кресле сидел интеллигентного вида человек. Это был Савик. Хирург посапывал на заднем сидении, и Даша, чтобы его не тревожить, села спереди.
– Куда поедем? – спросил водитель, включив зажигание.
– Орехово-Зуево, – ответила Даша. – Потом километров десять в сторону Крутой.
Водитель и бровью не повел, хотя ехать было не менее двух часов в один конец. Когда машина тронулась, Даша пожалела, что назвала практически полный адрес.
"Вот дура! – подумала она. – Еще бы улицу и номер дома назвала! Надо будет выйти, не доезжая".
На середине дороги оказалось, что Хирург не спит.
– Ну ты даешь... – сказал он трезвым голосом, когда машина выехала из Москвы.
Даша поняла "даешь" соответственно случившемуся и, с трудом проглотив это слово, сухо спросила:
– Ты как?
– В полном ажуре.
– А деньги где?
– Истратил... Половину...
– На что истратил? На портвейн?
Сзади забулькало. Хирург вспомнил, что в бутылке еще осталось.
– На дело истратил.
Даша обернулась.
– На какое дело?
– На наше, семейное. Завтра начнем. Классные у тебя сережки. Может, не надо было квартиру продавать? Нам их на месяц хватит.
– А потом что?
– Потом я, как бы случайно, нарвусь на Лориного мужика и опять в гараж сяду. И ты опять заработаешь.
– Раз на раз не приходится. Ты на меня сердишься?
– Я сержусь? Сержусь на спасительницу, тела своего не пожалевшую?
– Знаешь, что... Либо ты мне сейчас даешь слово, что больше никогда не вспомнишь об этом, либо выходишь из машины и навсегда исчезаешь из моей жизни.
– Ты зря все так воспринимаешь! Я же рад за тебя. У тебя на лице написано, что ты расчудесно провела время. И вообще я сейчас подумываю, не сделать ли из тебя потрясную великосветскую шлюху типа Маты Хари или...
– Остановите, пожалуйста, – обратилась Даша к Савику. – Этот человек выходит.
Савик, обернувшись, посмотрел на Хирурга. Слова женщин мало что для него значили.
– Ладно, ладно, – осел на сидении Хирург. – Даю тебе слово, слово алкоголика, что больше никогда не вспомню о событиях сегодняшней ночи. Эх, еще бы бутылочку...
Савик погрузил руку в сумку, лежавшую под ногами и достал бутылку портвейна. Хозяин приказал ему не отказывать подопечному в вине. Выпив полбутылки, Хирург заснул.
В Орехово-Зуево Даша сказала Савику, что у нее дела в город и дальше ехать не надо. Они вышли у вокзала. Савик укатил, на них и не посмотрев.
21. Он выпил всего бутылку.
Проспавшись в зале ожидания, Хирург сказал, что оборудование для операционной он послал именно в Орехово-Зуево, и что остатки денег находятся в камере хранения. Забрав их, они наняли машину, погрузили в нее четыре больших ящика и уехали.
Дом Хирургу понравился. Операционную он решил разместить в спаленке. Не закусив и даже не выпив вина, купленного по дороге в количестве трех ящиков, он засучил рукава и принялся за работу.
Первым делом они с Дашей вымыли весь дом, затем опрыскали все дезинфицирующим раствором. К вечеру оборудование, включая и кондиционер, было установлено.
Выпил Хирург лишь за поздним ужином, и выпил всего бутылку. Раз за разом Даша с удовольствием отмечала, что он все более и более растворяется в работе.
– А ты трудоголик, – сказала она, убирая посуду.
– Да... – механически ответил Хирург. – Я либо пью, либо работаю... Знаешь, мне надо исследовать твое влагалище...
– Исследовать мое влагалище? – вспыхнула Даша.
– У красивой женщины все должно быть хорошо. И руки, и ноги, и лицо, и влагалище.
– И как же ты его собираешь исследовать?
Даша чуть было не сказала "И чем же ты..."
– Ручками и тем самым, о чем ты подумала, – серьезно ответил Хирург. – Понимаешь, не всем женщинам везет с влагалищем. Не та форма, размер и, соответственно, удовольствие уже совсем не то. Да и клитор иногда необходимо подправить... Так и сяк, чтобы был чувствительным и работал на все сто.
Даша не испугалась, напротив, в нее вошло что-то большое и теплое. Она почувствовала будущее, в котором станет богиней и для себя и для окружающих. Для восторженных мужчин и женщин.
Посмотрев на нее испытующе, Хирург слабо улыбнулся, налил четверть стакана и выпил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33