«Третье тысячелетие»: Молодая гвардия; Москва; 1975
Павел Вежинов
Гибель “Аякса”

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Мы с Сеймуром сидели на берегу и следили за снующими над водой ласточками. Они летали низко, почти касаясь гладкой зеленоватой поверхности озера, потом вдруг взмывали вверх. Эта игра была мне хорошо знакома - изредка случалось, что ласточка и вправду задевала воду, и тогда на озерной глади на миг вспыхивала солнечная искра. Было, как всегда, тихо, со склона холма, поросшего старыми соснами, струился легкий запах смолы.
Мы смотрели на озеро и молчали так долго, словно разучились говорить. И я даже вздрогнул, когда Сеймур начал:
- Слыхал я от деда, что ласточки летают низко к дождю.
- Мы от такой напасти избавлены, - усмехнулся я.
Он умолк, не сводя глаз с озера. На синем небе действительно не было ни облачка. Да если бы и было - что из этого?
Я сказал:
- Первое, что помню, - дождь. Мне было, наверное, года два… Шел чудный, теплый весенний дождь. Как сейчас вижу эти пузыри на лужах… Вот так: дождь запомнил, а отца нет…
Сеймур будто не слышал меня. Взглянул на часы:
- Мне надо к Толе. Пойдешь?
- Нет.
- Идем! Вы как-никак друзья. Твой приход подействует на него лучше, чем какие-то таблетки.
Я махнул рукой:
- Ладно, только ради компании…
Мы медленно шли узкой тропкой среди свежей жесткой травы, которая только у меня, наверное, не вызывала чувства отвращения. Здесь все ходили медленно. Медленно и немного расслабленно, никогда не оглядываясь. Меня это совсем не раздражало. Я даже не понимал, почему всех это так выводило из себя.
Идти было недалеко. Скоро мы вышли к изящному корпусу, в котором жил Толя. Дом не только на вид казался легким - он сделан был из сверхлегких материалов. Сеймур усмехнулся: “Если б, что само по себе невероятно, этот дом почему-либо рухнул, никто бы даже шишку не набил под его развалинами”. Толя жил на втором этаже, в комнате, убранной как охотничья хижина. По крайней мере, так говорили. Я-то охотничьей хижины в глаза не видел, может быть, и не увижу. Что у него там было: деревянный настил, камин, оленьи рога, шкуры, даже древнейшее ружье с этими… как их называли?., с пороховыми патронами. Все, конечно, искусственное, из синтетики, только ружье, как он уверял, настоящее.
Мы поднялись по лестнице. Бледно-голубой коридор, белая, покрытая лаком дверь - как у всех. На ней мелкими буквами: “Анатолий Викторов”. Замок автоматический, но ручка только снаружи - изнутри уже давно не было ни ключа, ни ручки.
Толя лежал на своем широком диване, покрытом медвежьей шкурой. Его скуластое, загоревшее (под кварцевой лампой, разумеется) лицо за последнее время сильно похудело. Волосы у него были светлые, как лен, глаза ясные, синие. Увидев нас, Толя даже не пошевельнулся, только во взгляде появился слабый блеск. В прошлый раз, когда я заходил к нему, даже этого не было - он лежал пластом, ни к чему не проявляя интереса. Сеймур, видать, тоже уловил этот блеск. Он улыбнулся и подмигнул Толе. Постояв так с минуту, мы наконец услышали:
- Ну, садитесь, раз пришли…
Мы опустились на низкие трехногие стулья. Толя вздохнул и стал глядеть в потолок.
- Ну как ты? - после долгого молчания сказал Сеймур.
- Хорошо, - равнодушно промямлил Толя.
- Вижу, - сказал Сеймур. - Сегодня ты гораздо лучше выглядишь.
Толя продолжал разглядывать пластмассовые сучки на потолке.
- Может, поешь?
- Нет!..
- Тогда мне придется тебя усыпить и кормить искусственно. Посмотри на себя, ты совсем дошел.
Только теперь Толя повернул голову и взглянул на нас. Мне показалось, что в глазах его промелькнул страх.
- Ты же только что сказал, что у меня сейчас все в порядке.
- Не в порядке, а лучше… Но знаешь почему? Ты успокоился - ты принял одно решение…
Толя долго молчал, потом спросил:
- Что же это за решение?
- Ты хочешь расквитаться с жизнью… Не отпирайся. Я знаю, что говорю. И я хочу сказать тебе: не дури! Ведь мы уже так близко…
- Близко? - как бы не понимая, переспросил Толя. - К чему?
- К цели!
- Я знаю, что цели быть не может. - Толя приподнялся на локте. - Никогда, нигде, никакой…
- Это уже неплохо, - сказал Сеймур. - Неплохо, что ты волнуешься. Если б ты считал, что цели нет, ты не волновался бы.
- Я не волнуюсь!.. Я злюсь!..
- Это одно и то же… А злишься ты не из-за отсутствия цели вообще. Тебя злит наша общая цель, которую ты считаешь пустой, безнадежной и глупой… И хочешь своей смертью что-то доказать нам…
Все это время Сеймур продолжал смотреть на него пристальным взглядом, как будто хотел загипнотизировать. Но Толя снова отвернулся.
- Никакая это не цель, - мрачно сказал он.
- Что ж, возможно, ты прав, - продолжал Сеймур. - Но ты этого не сделаешь. По крайней мере, пока мы не убедимся, что наша цель была глупой, фальшивой… И потом, ты хорошо знаешь, что даже в полной бессмыслице есть своя внутренняя логика…
Толя молчал. Но блеск в его глазах стал как будто еще яростнее. Я чувствовал себя неловко.
- Вот так, - нарочито спокойно заключил Сеймур. - Советую тебе не упустить этот редкий шанс посмеяться нам в глаза.
Мне было ясно, что Сеймур нащупал верный след и будет теперь идти до конца, сокрушая Толины умствования своей неумолимой логикой. И Толя это почувствовал - видно было, что он не хочет больше ничего слышать…
- Ты видел Аду? - вдруг спросил он меня.
- Да, на днях… В бассейне.
- Как она тебе показалась?
Вопрос застиг меня врасплох. Толя с интересом смотрел на меня.
- Мне не удалось поговорить с ней… Она, кажется, плыла на пять тысяч.
Это было в общем правдой. Мы плыли по соседним дорожкам, - несколько раз я ловил на себе ее взгляд. И может быть, поэтому сократил свою дистанцию. Ада показалась мне возбужденной, и глаза ее как-то странно блестели… Одним словом, мне не по себе стало, показалось даже… По теории Сеймура, надо было поведать Толе, что я думаю. Так сказать, шоковая терапия. Но Толя неожиданно заметил:
- Ты очень нравишься Аде!
Я ничего не ответил. Сеймур тоже молчал, как бы выжидая, что еще скажет Толя. Но не последовало ни нового вопроса, ни замечания. Мы посидели так еще некоторое время, наконец Сеймур отчаялся и встал. Я тоже поднялся и почувствовал, что меня слегка подташнивает. Похоже, Толя заметил это.
- Зачем ты взял мальчишку? - спросил он резко.
- Ради тебя, конечно….. Я же знал, что вы друзья.
Толя посмотрел на него с презрением:
- Ты ошибаешься! Может быть, умышленно!.. Не ради меня, а ради себя… Ты боишься меня, боишься моих истин. И когда ты один, ты чувствуешь себя неувереннее и слабее.
- До свиданья, Толя, - спокойно сказал Сеймур. Он сунул руку в карман и достал дверную ручку. Дверь бесшумно открылась и закрылась за нами.
Мы шли по голубому коридору и молчали. Я взглянул на Сеймура - лицо его показалось мне измученным, глаза запали, плечи ссутулились. Теперь он не выглядел таким самоуверенным, как минуту назад у Толи.
- А если он все же сделает это? - спросил я.
- Не верю, - устало ответил Сеймур. - Сейчас он не безразличен ко всему, он даже разъярен… Это хорошо. И будет еще лучше, если нам удастся подлить немного масла в огонь…
- Все это так. Но представь себе, что он все же решится…
- Мы не дадим ему такой возможности! Мы постоянно наблюдаем за ним, днем и ночью… Да и нет у него способа сделать это…
Когда мы вышли из подъезда, от озера и соснового бора не осталось и следа. Перед нашими глазами простиралась прекрасная горная долина, спокойная и тихая, с кристальным, словно замороженным, воздухом. Вдали виднелись бурые скалы, озаренные солнцем, а ниже - кустарники, лепящиеся по склонам, рощи, река, искрящаяся среди влажных папоротников. И все же в душе была какая-то пустота.
- Может быть, Бессонов и гений, - сказал я. - Но он перебарщивает. Слишком уж все красиво, неправдоподобно красиво…
- А что бы ты хотел видеть? - безучастно спросил Сеймур.
- Я никогда не верил его голосу, никогда не знал точно, что происходит в его душе. Он умел скрывать свои настоящие чувства и выдавал их очень редко. Только передо мной, сдается, он немного расслаблялся. Может быть, потому, что считал меня слишком молодым.
- Знаешь что? - раздраженно ответил я. - Хочется увидеть самую обыкновенную пустыню… Песок, бесконечный песок без единого камешка. Понимаешь, совершенно пустую пустыню, накаленную солнцем.
- Это все?
Мое раздражение тут же прошло, и я пробормотал:
- Ну, может быть, какого-нибудь тощего верблюда… Нет, лучше льва - с мощной грудью и сонными глазами.
- Тебе хочется увидеть пустыню? Я тебя понимаю… А мне хочется иной раз увидеть что-нибудь совсем неприглядное… Например, слякоть. Ты знаешь, что это такое?
- Думаю, что знаю.
- Слякоть бывает, когда идет мокрый липкий снег или сеет дождишко… И еще хочется, чтобы был ветер - холодный, пронизывающий…
- Да, да, и чтобы некуда было деться от этого снега и ветра, - сказал я.
- Ты умный парень… и притом совершенно нормальный… Человеческой душе нужно не только прекрасное, величественное и спокойное. Да и кто знает, прекрасно ли оно на самом деле. Может быть, прекраснее вот это: снег, ветер, срывающий пожелтевшую листву, раскисшая дорога среди низких, почти безлесных холмов… Скорее всего прекрасное - это и то и другое вместе, обязательно вместе. Если оставить только одно, оно уже отрицает себя, переходит в свою противоположность. Так же как эти опостылевше-прекрасные горные долины…
Мы медленно плелись по тропке среди свежей жесткой травы, этой проклятой синтетической травы. Тропа петляла между деревьями, забираясь все выше, и, когда мы поднялись на холм, перед нами открылось небольшое озеро, стиснутое с трех сторон серыми бетонными скалами. В озере купались три молодые женщины, все нагие. Было не совсем вежливо идти дальше, хотя обычно с этим не церемонились. Купальщицы тоже увидели нас, но продолжали плавать, не обращая на нас внимания. Одна из них, самая смуглая, то и дело хохотала и весело кричала что-то подругам. Это была Ада.
- Сядем, - предложил Сеймур.
Мы уселись под деревом, единственным деревянным деревом здесь - потому-то под ним всегда валялись отдыхающие от дел. Правда, листья на нем были тоже синтетические. Сеймур спросил:
- Это не Ада там веселится?
- Кто же еще?
- Она молодец. Когда я слышу ее смех, мне перестает казаться, что “Аякс” - это летающий сумасшедший дом. Она единственная, кто не занимается бесконечным самокопанием.
Мы надолго замолчали, я закрыл глаза и слушал доносящиеся с озера крики Ады и ее подруг. Вдруг Сеймур попррсил:
- Малыш, почитай свои стихи.
Мне не хотелось, но он настаивал.
- Ладно, - сказал я. - Прочту самое короткое, и больше не проси. Нет настроения.
В этой огромной белой,
белой пустыне света,
В этой черной огромной
пустыне из ничего
Есть бесконечно много
живых и мертвых солнц.
Есть бесконечно много
планет, изобильных и пышных.
Есть бесконечно много
уродливых тел и глаз -
Кровавых, пустых и хищных,
слезящихся и блудливых.
Лишь одного не слышу -
голоса твоего:
“Милый, проснись - такое
ясное теплое утро”.
Мне показалось, что Сеймур едва заметно улыбнулся. И был совершенно прав, разумеется.
- Немного старомодно, - сказал он. - Но совсем, совсем неплохо…
- Что делать, если на “Аяксе” нет других поэтов?.. Чтобы развиваться, нужна конкуренция, а у меня соперников нет.
Я еще не родился, когда началось строительство этого исключительного звездолета. Правда, и до “Аякса” были корабли с субсветовыми скоростями, но район их досягаемости был довольно ограниченным. Самый быстрый и совершенный из них - “Полярная звезда” - провел в космосе всего одиннадцать лет по своему внутреннему времени. Практических достижений у “Полярной звезды” не было - астронавты обнаружили на своем пути три мертвые планеты, и только на одной из них что-то вроде атмосферы и простейшие микроорганизмы…
Во время нашего бесконечного полета на “Аяксе” я несколько лет изучал анналы космических путешествий и все связанное с освоением космоса. Самое большое впечатление на меня произвели оптимистические прогнозы прошлых веков. Теперь можно только улыбаться предвидениям конца двадцатого века о будущих полетах в космос.
Более шестисот лет прошло от полета великой капсулы Гагарина до создания первого звездного корабля с субсветовой скоростью. Это стало возможно благодаря открытию энергии элементарных частиц, которую мы называем сейчас “терциальной”. Во времена Гагарина о ней не имели даже самого общего представления. Но даже при изумительном прогрессе всех наук понадобилось почти триста лет, чтобы заключить эту энергию в реакторы - вещь, поначалу казавшаяся неосуществимой. Первый субсветовой звездолет назывался “Антей” и с виду походил на допотопное чудовище. Представьте себе неуклюжую гигантскую птицу с расправленными крыльями. Вот такой пташкой и был “Антей”, причем только клюв мог быть использован для устройства капсулы с людьми. Все остальное составляла сложная система реакторов. Он улетел к Проксиме и не вернулся…
После безуспешного рейса звездолета “Одиссей” на Земле наступило если и не полное разочарование, то› во всяком случае, повсеместное уныние. Число противников дальних космических полетов все росло. Ведь для постройки подобных звездолетов необходимо огромное количество ценнейших материалов, которых на Земле не так уж много. Стоило ли последние резервы бросать а космическую пустоту? Многие предлагали использовать все средства для полной разведки и освоения природных богатств ближайших планет. Влиятельная- группа ученых-физиков утверждала, что нужно и можно разработать принципиально новый способ космических путешествий - субпространственный. Другая, не менее сильная группа ученых считала это предложение нереальным. В конце концов Всемирный совет республик был вынужден прибегнуть к референдуму. Результат был: пятьдесят девять процентов голосовавших - за временную приостановку дальних космических полетов, сорок один процент - за их продолжение.
Плотно шестьдесят лет. За это время человечество добилось, серьезных успехов в разработке природных ресурсов солнечной системы, особенно на Марсе, где их эксплуатация была наиболее выгодной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14