Великолепно сайт Водолей
Впрочем, слышались и возгласы уважения; кто-то хохотнул: «Глянь, на шару проползли»; «Зашибись дверь обработали, молодцы ребята».
Панки (волосы шипастой копной, лица грубо размалеваны тушью – в основном загогулины долларов, символы анархии и черепа) вразвалочку потянулись ко вскрытому южному входу. Ангстеры – угрюмые, мрачноглазые, – наоборот, попятились, засунув руки в карманы и глядя исподлобья из-под своих крутых стрижек и бандан. Припанкованные девахи, выставив титьки с продетыми сквозь соски блескучими кольцами, с хихиканьем кивали друг дружке на Коула: «Э-э, старова-ат он для этого, да?» (причем сама фраза произносилась с сакраментальным, но сомнительным британским акцентом). Самолюбие Коула буквально изнывало.
Кэтц с дерзкой улыбкой взяла Коула за руку и повела направо, к ближнему от сцены входу в зал. Позади панки уже созывали бродящих снаружи корешей заваливать через халявный, столь кстати взломанный вход.
Кэтц была персоной скандально известной, ее бы непременно узнали, если б не маскарадная маска в пол-лица и косметика. На Кэтц были колготки, блузка с разрезом на правой груди, бурая летная куртка и шортики из черной кожи с заклепками. Волосы торчали мелкими пиками – в общем, готовый портрет кисти параноика. Типичный панк; образ в целом несколько устаревший – к панкам причисляли себя в основном реликты из «тех-кому-за-тридцать».
Миновали залитый призрачным синеватым светом коридор, отпинывая в стороны пластиковые бутылки, сигаретные пачки и одноразовые шприцы; свернули налево – вот и сам зал. Оказались справа от сцены, на краю мерно покачивающейся бурной толпы, всего в десятке метров от одной из ниш с гигантским динамиком, который мог бы свободно вместить двоих. Металлическая долбежка обдавала так, что потроха затряслись… (Порывистый шквал ангст-рокового концерта уже сам по себе зрелище: ограниченное лишь габаритами зала море осязаемо плотного звука, который пропускаешь сквозь себя физически; звуковое вожделение, от которого дребезжат суставы и веером раздуваются волосы, а зубы мелко постукивают.) Между тем Кэтц прокладывала дорогу с уверенностью сокола, бойко лавирующего меж грозовых потоков. Коул, поспевая следом, ею откровенно любовался.
Подобно огромному мифическому дракону, толпа двигалась, словно единый организм – некая массивная рептилия, вся многоклеточная масса которой податливо колышется под призывный инструмент рок-н-ролльного факира, всей пестрой шкурой своей (пятьдесят тысяч лиц, слитых воедино) жадно поглощая чудовищно усиленный ритмичный звук, нагнетаемый со сцены.
Костюмы музыкантов были стилизованы под гностических святых – олицетворяющие некий культ маг, жрец и алхимик; соответственно их красные, черные и серебристые мантии ниспадали загадочными складками. На ведущем вокалисте – по контрасту – была одна лишь набедренная повязка из мешковины, а на блестящей от пота узкой груди красовался выжженный Знак – псевдокаббалистический символ хаоса: крест с основанием, переходящим в лезвие косы. Кошачьи глаза (контактные линзы с узкими, как семечки, зрачками) горели нездешним разумом. Певец мазохистски корчился под неистовый ритм баса и ударных, заходясь в причудливом танце – спонтанном, как удар кнута, и вместе с тем изысканно-продуманном, где каждое па было частью зазывного обряда некоего культа городских трущоб. В своих интервью вокалист подчеркивал, что инструменты «Праязыка» говорят особым языком – тем самым праязыком добиблейских времен и ангелов. Это была фактически единственная (из оставшихся) успешно работающая группа оккультного рока – жанра, введенного в обиход почти три десятилетия назад музыкантами «Культа Голубой Устрицы» .
Вокалист (псевдоним – Синий Запивала) выводил что-то насмешливо-иносказательное:
Шесть ног вздыхающего трупа
Смерть пронзившего иглами льда
Шесть языков его мертво и тупо
Возвещают приход электро-Христа…
И в этот миг грянуло световое шоу. Толщу нависшего над аудиторией дыма пронзили алые острия лазеров, будто символизируя неизбежность смерти, и заиграли, скрещиваясь и сталкиваясь в кружевной паутине, прерывисто пульсируя, словно выдавая какой-то диаболический код, первозданные цвета, эфемерные прожилки жаркой стали и жгутов света; и все это в такт музыке. Синхронно, нота в ноту, удар в удар совпадая с гулким биением малого барабана и скорострельными пассажами соло-гитары; напряженно пламенея в такт взвывающему синтезатору и гробовитому рокотанию баса. Игра огней была продолжением звука, сведенная с ним один в один сценическим компьютером. Компьютер улавливал, в какой пиковый момент композиции подавать голографию – чтобы лазерные рапиры света расщепились, преломились и осенили все вокруг, образовав контур призрачной болванки на токарном станке, повторяя конфигурации огромных электромагнитных полей, которые проецировались из скрытых под куполом приборов.
И перед восторженно ревущей толпой, запрокинувшей свои завороженные лица, как волны опрокидываются перед штормом, предстал зверь размером с эсминец. Уродливая, нечеловеческого вида тварь – некто шестилапый, ползущий на бронированном, бороздчатом, как у паука, брюхе. Непропорционально огромная голова помаргивала своими шестью мистически сияющими глазищами, а лишенная губ пасть то и дело открывалась, обнажая решетки тюрьмы, из которой запавшими глазами глядели узники…
Гигантская, трехмерная, неподъемная с виду тварь на подушке из дыма плыла над толпой в сторону не прекращающей игру группы, причем вокруг теперь рушились, обращаясь в пылевые гейзеры, голографические здания, из которых в ужасе разбегались букашки-люди, тоже сокрушаемые в пыль…
Голографический монстр шевелил своими чешуйчатыми не то руками, не то лапами, пронзительно вопя – опять же под музыку (синтезированный рев, доносящийся со сцены, словно поддерживал монстра на весу, создавая его заново каждую секунду), буравясь сквозь спроецированный город. А Синий Запивала – трупное лицо в апофеозе страдания – зловеще декламировал из Библии.
«…И увидел я другого зверя, выходящего из земли; он имел два рога, подобные агнчим, и говорил как дракон…»
У голографического зверя выросло два рога, а из пасти изверглось пламя.
«…И творит великие знамения, так что и огонь низводит с неба на землю пред людьми…»
Голограмма подернулась огнистой завесой, осенив собой зверя и сцену всеобщей погибели.
«…И он сделает то, что всем – малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам – положено будет начертание на чело их…» .
Изображенные на голограмме люди – теперь уже коленопреклоненные перед изрыгающим пламя зверем – оказались помечены числами, в то время как на сцене у Синего Запивалы вспыхнуло на лбу до сих пор невидимое светящееся число 666.
Кэтц восторженно топнула ногой, а Коул расхохотался: пропечаталось в точности как на электронном штампе МТФ.
Коул, наклонившись, прокричал Кэтц на ухо:
– А где активисты, за которыми мы должны смотреть?! И какого хрена нам делать, если мы их не увидим?!
Кэтц недоуменно пожала плечами: не то вместо ответа, не то попросту не расслышав.
Группа продолжала грохотать, словно танковый корпус на поле боя. Партитуры были четкие и сложные, но усиленные и обвешанные обработкой так, что для непосвященного могли показаться просто шумовой завесой. Но ведь и бронетранспортер на первый взгляд кажется не более чем быковатой массой агрессивного железа – так и музыка при более внимательном прослушивании состояла из множества тщательно выверенных и слаженных пассажей. Грандиозная машина звука.
Громадный, рассчитанный на пятьдесят тысяч человек зал с обширной танцплощадкой посередине был забит вплоть до стен, где возвышались ярусы галерки. Незанятым оставался лишь небольшой зазор, где по требованию пожарной охраны сейчас бдили несколько десятков вышибал и охранников. Тут и там завязывались потасовки, летали бутылки, рвались взрывпакеты, так что все это максимально напоминало поле битвы.
Под ярусами были открыты три прохода, ведущих к передним дверям. Из этих проходов выдвинулось подобие когорты из одетых в синие джинсы и синие рубашки молодцов; на головах у всех – маски из розового нейлона. Одни из них шагали с пистолетами, другие тащили пожарные шланги. «Активисты», – понял Коул потрясенно. Из-за шоу он почти забыл о задании. И о людях, с которыми помог расправиться…
Он глянул на пожарный ход. Люди из охраны, как по условному сигналу, внезапно покинули свои места.
Крики и неистовое шевеление на том конце толпы обозначили места, куда начали проникать активисты. Стало различаться сухое щелканье, будто от ударов хлыстом.
Кэтц осторожно повела Коула вдоль фланга паникующей толпы, в направлении активистов. Но приходилось бороться с сильным встречным потоком, так как людская масса разбухала, подобно испуганной амебе, стремясь прочь от угрозы с тыла, в сторону сцены и боковых выходов.
Люди впереди, притиснутые к обшивке сцены, начали отчаянно карабкаться на помост, превозмогая числом пытающихся их сдержать сценических рабочих, в то время как группа, не обращая внимания на стремительно рассеивающихся ангстеров и панков, разразилась каверверсией «Сутенера» из Аарона Данбара:
Бог умер, и мне заменить его впору -
Став крестным отцом всей Космической Своры!
Всех по жизни жадность гонит -
Каждый от нужды в ней стонет -
И единственный путь сладить с этой напастью -
ВСТАТЬ НАД ВСЕЛЕННОЙ, СТАТЬ ЕЕ ВЛАСТЬЮ!
Бог умер, и я заменю его скоро…
Несколько раз активисты наугад выстрелили в толпу – достаточно, чтобы погнать ее, словно стадо обезумевших от страха животных, на сцену…
– Смотри, они же хотят направить толпу на музыкантов! – не веря своим глазам, выкрикнула Кэтц.
Между тем группа с мрачным упорством продолжала играть; музыка грохотала, словно невидимая боевая колесница. Синий Запивала все глубже и глубже входил в транс. Он словно смаковал этот хаос, создаваемый его врагами.
Кэтц и Коул укрылись за бетонным столбом. Мимо, и справа и слева, пёрла толпа; упавших затаптывали.
Активисты врубили шланги и врезались в сердцевину обезумевшего людского сборища.
Голограмма в воздухе вдруг начала меняться…
Из-под потолочных плит она плавно снизилась – настолько, что даже при теперешней давке ее нельзя было не заметить.
Картинка была следующая: будто один из шнырей-активистов, со спиной, усеянной красными, белыми и синими звездами, свирепо душит Синего Запивалу…
«Наверняка Города работа», – дошло до Коула.
Активисты, хотя и не выпускали из рук дубинок, пистолетов и шлангов, стали неуверенно поглядывать наверх.
Публика немного унялась и, запрокинув головы, вбирала в себя сотканный сверху образ: огромное трехмерное изображение Лэнса Галвестона, главы профсоюза. Большинство его узнало. А Синий Запивала со сцены зашелся хохотом и бросил группу в очередной прорыв – гигантская машина рок-звука взгудела с новой силой.
Шланги в руках у активистов вдруг перестали извергать воду, и они засуетились в тревожном недоумении.
Образ Лэнса Галвестона – старика со шрамами морщин и желтоватыми глазами – повернулся и вперился в толпу. Немощными старческими руками он расстегнул ширинку и – помочился на публику. А сзади него на голограмме ржали и тыкали пальцами активисты.
И все это под музыку, бодрым грохотом подстегивающую толпу…
Почти единодушно вся аудитория, увлекаемая продуманными визуальными выкрутасами Города, двинулась в наступление. Активисты подались назад и врассыпную бросились к дверям. Пара-тройка еще успела обернуться и в отчаянии пальнуть, отчего несколько человек из теснящего людского вала упало, но остальные подмяли их под себя и взялись за стрелков, сбив их, как кегли, и теперь-то уж отыгрались на них со всем самозабвением вакханалии. Давно сдерживаемый гнев, неприязнь к тому, что представляют собой эти молодчики, безудержно хлынули наружу. Один за другим активисты были сбиты и растоптаны…
Коул вслед за Кэтц поспешил в проход, а дальше в холл и к южному выходу.
После оставшейся позади рок-канонады уличное движение казалось совершенно бесшумным.
Бок о бок они побежали через площадку парковки, уворачиваясь от истерично сигналящих машин. Потом Коул начал понемногу отставать; вместе они приближались к группе убегающих активистов, их уже разделяло метров пятьдесят. Ночной ветер прерывисто пел у Коула в легких, а в ушах звенело от концертного эха.
Металлическая панорама припаркованных машин перед глазами раскачивалась в темпе бега. Коула разбирала злость, что он никак не может поравняться с Кэтц; лицо горело от напряжения.
Впереди, напротив побитого черного кадиллака, трое набились в кабину синего пикапа с белым тентом над кузовом. Вспыхнули фары, взревел мотор.
Кэтц, как матерый спринтер, помчалась за грузовичком. Задний борт кузова болтался в открытом виде: похоже, активисты посадили, кого успели, в кабину, а остальных бросили на произвол судьбы. Кэтц легко запрыгнула внутрь. Коул, задыхаясь, полез следом, неуклюже карабкаясь по заднему бамперу. Он влез только наполовину, когда пикап дернулся и поехал, чуть не скинув его на асфальт; хорошо, Кэтц вовремя схватила за воротник и с трудом втянула в кузов. Коул больно оцарапал голень о ниппель запаски и сдавленно ругнулся. Под тентом было темно и болтало, хотя, если бы кто-нибудь из сидящих в кабине оглянулся, он бы, наверное, разглядел нежданных пассажиров.
На руках и саднящих коленях Коул следом за Кэтц пробрался по холодному днищу кузова к заднему окошечку кабины, где можно было, притулившись по бокам, отсидеться незамеченными.
Оружия у Коула не было. Пошарив в темноте, он удачно нащупал что-то вроде ломика.
Пикап резво мчался, подвывая на поворотах. Поездка была недолгой, от силы минут пять. Штырек ниппеля издевательски побрякивал.
Машина пошла медленней, кидать стало меньше, затем мотор заработал с перебоями, и, подрулив куда-то, пикап остановился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Панки (волосы шипастой копной, лица грубо размалеваны тушью – в основном загогулины долларов, символы анархии и черепа) вразвалочку потянулись ко вскрытому южному входу. Ангстеры – угрюмые, мрачноглазые, – наоборот, попятились, засунув руки в карманы и глядя исподлобья из-под своих крутых стрижек и бандан. Припанкованные девахи, выставив титьки с продетыми сквозь соски блескучими кольцами, с хихиканьем кивали друг дружке на Коула: «Э-э, старова-ат он для этого, да?» (причем сама фраза произносилась с сакраментальным, но сомнительным британским акцентом). Самолюбие Коула буквально изнывало.
Кэтц с дерзкой улыбкой взяла Коула за руку и повела направо, к ближнему от сцены входу в зал. Позади панки уже созывали бродящих снаружи корешей заваливать через халявный, столь кстати взломанный вход.
Кэтц была персоной скандально известной, ее бы непременно узнали, если б не маскарадная маска в пол-лица и косметика. На Кэтц были колготки, блузка с разрезом на правой груди, бурая летная куртка и шортики из черной кожи с заклепками. Волосы торчали мелкими пиками – в общем, готовый портрет кисти параноика. Типичный панк; образ в целом несколько устаревший – к панкам причисляли себя в основном реликты из «тех-кому-за-тридцать».
Миновали залитый призрачным синеватым светом коридор, отпинывая в стороны пластиковые бутылки, сигаретные пачки и одноразовые шприцы; свернули налево – вот и сам зал. Оказались справа от сцены, на краю мерно покачивающейся бурной толпы, всего в десятке метров от одной из ниш с гигантским динамиком, который мог бы свободно вместить двоих. Металлическая долбежка обдавала так, что потроха затряслись… (Порывистый шквал ангст-рокового концерта уже сам по себе зрелище: ограниченное лишь габаритами зала море осязаемо плотного звука, который пропускаешь сквозь себя физически; звуковое вожделение, от которого дребезжат суставы и веером раздуваются волосы, а зубы мелко постукивают.) Между тем Кэтц прокладывала дорогу с уверенностью сокола, бойко лавирующего меж грозовых потоков. Коул, поспевая следом, ею откровенно любовался.
Подобно огромному мифическому дракону, толпа двигалась, словно единый организм – некая массивная рептилия, вся многоклеточная масса которой податливо колышется под призывный инструмент рок-н-ролльного факира, всей пестрой шкурой своей (пятьдесят тысяч лиц, слитых воедино) жадно поглощая чудовищно усиленный ритмичный звук, нагнетаемый со сцены.
Костюмы музыкантов были стилизованы под гностических святых – олицетворяющие некий культ маг, жрец и алхимик; соответственно их красные, черные и серебристые мантии ниспадали загадочными складками. На ведущем вокалисте – по контрасту – была одна лишь набедренная повязка из мешковины, а на блестящей от пота узкой груди красовался выжженный Знак – псевдокаббалистический символ хаоса: крест с основанием, переходящим в лезвие косы. Кошачьи глаза (контактные линзы с узкими, как семечки, зрачками) горели нездешним разумом. Певец мазохистски корчился под неистовый ритм баса и ударных, заходясь в причудливом танце – спонтанном, как удар кнута, и вместе с тем изысканно-продуманном, где каждое па было частью зазывного обряда некоего культа городских трущоб. В своих интервью вокалист подчеркивал, что инструменты «Праязыка» говорят особым языком – тем самым праязыком добиблейских времен и ангелов. Это была фактически единственная (из оставшихся) успешно работающая группа оккультного рока – жанра, введенного в обиход почти три десятилетия назад музыкантами «Культа Голубой Устрицы» .
Вокалист (псевдоним – Синий Запивала) выводил что-то насмешливо-иносказательное:
Шесть ног вздыхающего трупа
Смерть пронзившего иглами льда
Шесть языков его мертво и тупо
Возвещают приход электро-Христа…
И в этот миг грянуло световое шоу. Толщу нависшего над аудиторией дыма пронзили алые острия лазеров, будто символизируя неизбежность смерти, и заиграли, скрещиваясь и сталкиваясь в кружевной паутине, прерывисто пульсируя, словно выдавая какой-то диаболический код, первозданные цвета, эфемерные прожилки жаркой стали и жгутов света; и все это в такт музыке. Синхронно, нота в ноту, удар в удар совпадая с гулким биением малого барабана и скорострельными пассажами соло-гитары; напряженно пламенея в такт взвывающему синтезатору и гробовитому рокотанию баса. Игра огней была продолжением звука, сведенная с ним один в один сценическим компьютером. Компьютер улавливал, в какой пиковый момент композиции подавать голографию – чтобы лазерные рапиры света расщепились, преломились и осенили все вокруг, образовав контур призрачной болванки на токарном станке, повторяя конфигурации огромных электромагнитных полей, которые проецировались из скрытых под куполом приборов.
И перед восторженно ревущей толпой, запрокинувшей свои завороженные лица, как волны опрокидываются перед штормом, предстал зверь размером с эсминец. Уродливая, нечеловеческого вида тварь – некто шестилапый, ползущий на бронированном, бороздчатом, как у паука, брюхе. Непропорционально огромная голова помаргивала своими шестью мистически сияющими глазищами, а лишенная губ пасть то и дело открывалась, обнажая решетки тюрьмы, из которой запавшими глазами глядели узники…
Гигантская, трехмерная, неподъемная с виду тварь на подушке из дыма плыла над толпой в сторону не прекращающей игру группы, причем вокруг теперь рушились, обращаясь в пылевые гейзеры, голографические здания, из которых в ужасе разбегались букашки-люди, тоже сокрушаемые в пыль…
Голографический монстр шевелил своими чешуйчатыми не то руками, не то лапами, пронзительно вопя – опять же под музыку (синтезированный рев, доносящийся со сцены, словно поддерживал монстра на весу, создавая его заново каждую секунду), буравясь сквозь спроецированный город. А Синий Запивала – трупное лицо в апофеозе страдания – зловеще декламировал из Библии.
«…И увидел я другого зверя, выходящего из земли; он имел два рога, подобные агнчим, и говорил как дракон…»
У голографического зверя выросло два рога, а из пасти изверглось пламя.
«…И творит великие знамения, так что и огонь низводит с неба на землю пред людьми…»
Голограмма подернулась огнистой завесой, осенив собой зверя и сцену всеобщей погибели.
«…И он сделает то, что всем – малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам – положено будет начертание на чело их…» .
Изображенные на голограмме люди – теперь уже коленопреклоненные перед изрыгающим пламя зверем – оказались помечены числами, в то время как на сцене у Синего Запивалы вспыхнуло на лбу до сих пор невидимое светящееся число 666.
Кэтц восторженно топнула ногой, а Коул расхохотался: пропечаталось в точности как на электронном штампе МТФ.
Коул, наклонившись, прокричал Кэтц на ухо:
– А где активисты, за которыми мы должны смотреть?! И какого хрена нам делать, если мы их не увидим?!
Кэтц недоуменно пожала плечами: не то вместо ответа, не то попросту не расслышав.
Группа продолжала грохотать, словно танковый корпус на поле боя. Партитуры были четкие и сложные, но усиленные и обвешанные обработкой так, что для непосвященного могли показаться просто шумовой завесой. Но ведь и бронетранспортер на первый взгляд кажется не более чем быковатой массой агрессивного железа – так и музыка при более внимательном прослушивании состояла из множества тщательно выверенных и слаженных пассажей. Грандиозная машина звука.
Громадный, рассчитанный на пятьдесят тысяч человек зал с обширной танцплощадкой посередине был забит вплоть до стен, где возвышались ярусы галерки. Незанятым оставался лишь небольшой зазор, где по требованию пожарной охраны сейчас бдили несколько десятков вышибал и охранников. Тут и там завязывались потасовки, летали бутылки, рвались взрывпакеты, так что все это максимально напоминало поле битвы.
Под ярусами были открыты три прохода, ведущих к передним дверям. Из этих проходов выдвинулось подобие когорты из одетых в синие джинсы и синие рубашки молодцов; на головах у всех – маски из розового нейлона. Одни из них шагали с пистолетами, другие тащили пожарные шланги. «Активисты», – понял Коул потрясенно. Из-за шоу он почти забыл о задании. И о людях, с которыми помог расправиться…
Он глянул на пожарный ход. Люди из охраны, как по условному сигналу, внезапно покинули свои места.
Крики и неистовое шевеление на том конце толпы обозначили места, куда начали проникать активисты. Стало различаться сухое щелканье, будто от ударов хлыстом.
Кэтц осторожно повела Коула вдоль фланга паникующей толпы, в направлении активистов. Но приходилось бороться с сильным встречным потоком, так как людская масса разбухала, подобно испуганной амебе, стремясь прочь от угрозы с тыла, в сторону сцены и боковых выходов.
Люди впереди, притиснутые к обшивке сцены, начали отчаянно карабкаться на помост, превозмогая числом пытающихся их сдержать сценических рабочих, в то время как группа, не обращая внимания на стремительно рассеивающихся ангстеров и панков, разразилась каверверсией «Сутенера» из Аарона Данбара:
Бог умер, и мне заменить его впору -
Став крестным отцом всей Космической Своры!
Всех по жизни жадность гонит -
Каждый от нужды в ней стонет -
И единственный путь сладить с этой напастью -
ВСТАТЬ НАД ВСЕЛЕННОЙ, СТАТЬ ЕЕ ВЛАСТЬЮ!
Бог умер, и я заменю его скоро…
Несколько раз активисты наугад выстрелили в толпу – достаточно, чтобы погнать ее, словно стадо обезумевших от страха животных, на сцену…
– Смотри, они же хотят направить толпу на музыкантов! – не веря своим глазам, выкрикнула Кэтц.
Между тем группа с мрачным упорством продолжала играть; музыка грохотала, словно невидимая боевая колесница. Синий Запивала все глубже и глубже входил в транс. Он словно смаковал этот хаос, создаваемый его врагами.
Кэтц и Коул укрылись за бетонным столбом. Мимо, и справа и слева, пёрла толпа; упавших затаптывали.
Активисты врубили шланги и врезались в сердцевину обезумевшего людского сборища.
Голограмма в воздухе вдруг начала меняться…
Из-под потолочных плит она плавно снизилась – настолько, что даже при теперешней давке ее нельзя было не заметить.
Картинка была следующая: будто один из шнырей-активистов, со спиной, усеянной красными, белыми и синими звездами, свирепо душит Синего Запивалу…
«Наверняка Города работа», – дошло до Коула.
Активисты, хотя и не выпускали из рук дубинок, пистолетов и шлангов, стали неуверенно поглядывать наверх.
Публика немного унялась и, запрокинув головы, вбирала в себя сотканный сверху образ: огромное трехмерное изображение Лэнса Галвестона, главы профсоюза. Большинство его узнало. А Синий Запивала со сцены зашелся хохотом и бросил группу в очередной прорыв – гигантская машина рок-звука взгудела с новой силой.
Шланги в руках у активистов вдруг перестали извергать воду, и они засуетились в тревожном недоумении.
Образ Лэнса Галвестона – старика со шрамами морщин и желтоватыми глазами – повернулся и вперился в толпу. Немощными старческими руками он расстегнул ширинку и – помочился на публику. А сзади него на голограмме ржали и тыкали пальцами активисты.
И все это под музыку, бодрым грохотом подстегивающую толпу…
Почти единодушно вся аудитория, увлекаемая продуманными визуальными выкрутасами Города, двинулась в наступление. Активисты подались назад и врассыпную бросились к дверям. Пара-тройка еще успела обернуться и в отчаянии пальнуть, отчего несколько человек из теснящего людского вала упало, но остальные подмяли их под себя и взялись за стрелков, сбив их, как кегли, и теперь-то уж отыгрались на них со всем самозабвением вакханалии. Давно сдерживаемый гнев, неприязнь к тому, что представляют собой эти молодчики, безудержно хлынули наружу. Один за другим активисты были сбиты и растоптаны…
Коул вслед за Кэтц поспешил в проход, а дальше в холл и к южному выходу.
После оставшейся позади рок-канонады уличное движение казалось совершенно бесшумным.
Бок о бок они побежали через площадку парковки, уворачиваясь от истерично сигналящих машин. Потом Коул начал понемногу отставать; вместе они приближались к группе убегающих активистов, их уже разделяло метров пятьдесят. Ночной ветер прерывисто пел у Коула в легких, а в ушах звенело от концертного эха.
Металлическая панорама припаркованных машин перед глазами раскачивалась в темпе бега. Коула разбирала злость, что он никак не может поравняться с Кэтц; лицо горело от напряжения.
Впереди, напротив побитого черного кадиллака, трое набились в кабину синего пикапа с белым тентом над кузовом. Вспыхнули фары, взревел мотор.
Кэтц, как матерый спринтер, помчалась за грузовичком. Задний борт кузова болтался в открытом виде: похоже, активисты посадили, кого успели, в кабину, а остальных бросили на произвол судьбы. Кэтц легко запрыгнула внутрь. Коул, задыхаясь, полез следом, неуклюже карабкаясь по заднему бамперу. Он влез только наполовину, когда пикап дернулся и поехал, чуть не скинув его на асфальт; хорошо, Кэтц вовремя схватила за воротник и с трудом втянула в кузов. Коул больно оцарапал голень о ниппель запаски и сдавленно ругнулся. Под тентом было темно и болтало, хотя, если бы кто-нибудь из сидящих в кабине оглянулся, он бы, наверное, разглядел нежданных пассажиров.
На руках и саднящих коленях Коул следом за Кэтц пробрался по холодному днищу кузова к заднему окошечку кабины, где можно было, притулившись по бокам, отсидеться незамеченными.
Оружия у Коула не было. Пошарив в темноте, он удачно нащупал что-то вроде ломика.
Пикап резво мчался, подвывая на поворотах. Поездка была недолгой, от силы минут пять. Штырек ниппеля издевательски побрякивал.
Машина пошла медленней, кидать стало меньше, затем мотор заработал с перебоями, и, подрулив куда-то, пикап остановился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25