Вильям Козлов
Соколиная охота

В первый раз он появился на нашем дворе ранней весной. Еще скворцы не прилетели. Смешной такой молчаливый мальчишка в зеленых штанах и коричневой вязаной кофте с карманом на груди, очень похожей на женскую. Кофта ладно, но он и сам был похож на девчонку: большущие синие глаза с длинными ресницами, желтые, как перезрелый подсолнух, волосы и маленький аккуратный нос. Чуть что, мальчишка опускал глаза и краснел, так что уши пылали. И голос у него был тоненький, девчоночий. Правда, он никогда громко не говорил. Наверное, поэтому ребята с нашего двора часто перебивали его, не дослушав, и говорили что-нибудь свое. Слава — так звали мальчишку — не обижался и тут же умолкал, хлопая своими длинными ресницами. Сам он других никогда не перебивал.
Конечно, не зеленые штаны и вязаная кофта и даже не синие девчоночьи глаза поразили нас тогда, а совсем другое: на плече незнакомца сидел рябой с зеленоватым отливом сокол. Когтистые желтоватые лапы впились в шерстяную кофту, круглые темные глаза бесстрашно смотрели на нас. Загнутый хищный клюв покачивался совсем близко от глаз мальчишки.
Не каждый день в Ленинграде увидишь на плече такого же, как и мы, мальчишки настоящего живого сокола! Мы вмиг забыли про все свои игры, окружили его и разинули рты. Честно говоря, мы даже и не знали, что это за птица: сокол, орел или коршун? Ясно, что хищная. Глаза, когти и клюв сами за себя говорили, а вот какой она породы — этого никто не знал. Наше удивление было столь велико, что сначала никто не произнес ни слова: все молчали и глазели на диковинную птицу.
Даже когда мальчишка вежливо сказал: «Здравствуйте!» — никто ему не ответил. Потому что мы тогда на него не смотрели — пожирали глазами хищника с загнутым острым клювом и удивлялись, почему он преспокойно сидит на плече и не улетает. Раз или два он расправил крылья и снова сложил.
Мальчишка улыбнулся — улыбка тоже у него была ясная, девичья — и сказал, что птица на его плече — настоящий сокол. Он ручной и может ловить птиц, как в давнее время охотники ловили пернатую дичь. Охота так и называлась соколиной. Теперь так почти никто не охотится. Разве что в азиатских степях. Так и то не с соколом, а с беркутом. Есть такой огромный орел, он может даже лисицу закогтить А зайца поднять в воздух ему ничего не стоит.
И тогда мы все разом заговорили:
— Как зовут сокола?
— Где ты его достал?
— Не дерется он?
— Что он ест?
И еще мы ему задали кучу разных вопросов.
Мальчишка всех внимательно выслушал, улыбнулся и, попросив пропустить его, неспешно зашагал по тропинке к березовой роще, что виднелась сразу за строительной площадкой. Мы жили на окраине города, в новом микрорайоне. К точечному дому подступала вплотную березовая роща. А еще дальше начиналось большое овощное поле пригородного совхоза. За полем проходила железнодорожная ветка. По ней проносились электрички. Сначало слышался продолжительный густой свист, потом нарастал металлический грохот, и наконец меж белых берез весело мелькали длинные зеленые вагоны с блестящими окошками.
Мы оторопело смотрели вслед мальчишке. Почему он ничего нам не ответил? Лена Болдырева и еще кое-кто из ребят пошли было за мальчишкой, но Вовка Логинов, самый старший из нас — он ходил в четвертый класс, — презрительно заметил:
— Пернатого хищника не видали? Сходите в зоопарк, там не таких птиц увидите… Даже беркут есть. И гриф с голой шеей.
Одно дело птицы в зоопарке, томятся в клетках, а другое — ручной сокол, которого можно пощупать, конечно если он не клюнет. Однако Лена и остальные в нерешительности остановились. Не пошли дальше.
— Может, его папа в цирке работает? — спросил Сева Шихов.
— Они позавчера приехали, — сообщил Вовка. — Я видел, как у третьего подъезда машину разгружали.
— Может, у них есть и ручной слон? — сострил Сева. — Или тигр?
— Тигра не видел, — отмахнулся Вовка. — А вот шкаф, который еле наверх втащили, — видел.
— В этом шкафу у них — зоопарк, — не унимался Сева.
— Иди, спроси у этого… охотника, — кивнул вслед мальчишке Вовка.
Больно чего-то смирный у него сокол-то.
— Смотрите! Полетел! — воскликнула глазастая Лена. — Как вертолет сразу вверх.
И мы все увидели, как сокол, часто-часто взмахивая пестрыми крыльями, все выше взмывал в голубое небо. Потом из-за облака вышло солнце, и сокол, как пылинка, растворился в ослепительном луче.
Вовка Логинов где-то поймал сизого голубя и, привязав к красной лапе тоненькую бечевку, приучал его сидеть на плече. Но голубь попался бестолковый и все время норовил улететь. Он громко хлопал крыльями, задевая Вовку по уху, пытался подняться вверх, но бечевка натягивалась, и птица, трепыхаясь, падала на землю. Вовка злился и снова сажал сизаря на плечо, но все повторялось сначала: голубь взлетал и, натянув до отказа беченку, суматошно падал. Лапа у него распухла, пальцы на ней растопырились, и он стал хромать.
Мы наблюдали за манипуляциями Логинова, нам было жалко голубя, но Вовку не переспоришь. Уж если он что вбил себе в голову, то не послушается никого. Толстогубый, лобастый, с круглой, коротко стриженной головой, он молча воевал с обессилевшим голубем.
— Зачем ты его мучаешь? — спросила Лена. — Сокол ловит птиц, а что будет ловить твой голубь?
— Мышей, — ввернул Сева.
— Голубь — птица мирная, — сказала Лена. Он никого не ловит. Видели, на картинках рисуют голубей с веточками в клюве?
— С веточкой… — усмехнулся я. — с оливковой ветвью. Голубь — символ мира на земле.
Мой отец — художник, он сам не раз рисовал голубей с оливковыми ветвями в клювах. И больших и маленьких. Одного такого голубя, намалеванного на плакате, я нес на первомайской демонстрации.
— И чего его рисуют художники? — с презрением глядя на сизаря, проворчал Вовка. Глупая птица! Ничего не умеет делать. Только путается у прохожих под ногами.
Вовка снова посадил голубя на плечо, но лишь отпустил руку, как тот взлетел, натянул веревку и уж в который раз, нелепо мельтеша крыльями, боком приземлился на асфальтовую дорожку.
В этот момент из третьего подъезда вышел мальчишка в зеленых штанах и вязаной кофте. Соеол как пришитый сидел на его плече. В такт шагам он наклонял точеную головку то в одну сторону, то в другую. Рябые перья лоснились, круглые глаза остро поблескивали.
Забыв про Вовку и голубя, мы окружили мальчишку. Лена с опаской протянула тоненькую руку к соколу.
— Он не укусит? — спросила она.
— Укусит! — хмыкнул Сева. — Это же птица, а не тигр.
Однако сам держался в стороне, близко не подходил к соколу.
— Погладь, — разрешил мальчишка.
Лена осторожно дотронулась до глянцевых перьев хищника. Сокол даже не посмотрел в ее сторону. Темные с золотистым ободком глаза его были устремлены вдаль поверх ребячьих голов. На небо он не смотрел, только вперед, прямо перед собой.
Я тоже дотронулся до сокола, он и на меня не обратил внимания. Для красавца сокола мы, казалось, не существовали. Он не замечал нас. И вид у него был неприступный и гордый. Не то что у Володькиного голубя, который ковылял по асфальтовой дорожке, волоча за собой бечевку. Сокол не смотрел и на голубя.
— Твой сокол умеет охотиться? — подошел к нам Володька. Конец натянувшейся бечевки, к которой был привязан сизарь, он держал в руке.
— Джан — отличный охотник, — сказал Слава.
— А на кого ты с ним охотишься? — спросила Лена.
— Я не люблю охоту, — ответил он.
— Зачем же ходишь с ним в рощу? — поинтересовался я.
— Джан должен летать.
— А что он ест? — спросил Вовка.
— Сырое мясо.
— А птиц ест? — снова спросил Вовка.
— Мы три года жили в Средней Азии, — сказал Слава — Джан охотился на кекликов.
— Кекликов? — удивилась Лена. — А кто это?
— Горные голуби, — улыбнулся Слава. — Они похожи на куропаток.
— Почему же он не смотрит на моего жирного сизаря? — спросил Вовка, подтягивая поближе за бечевку голубя.
— Он не видит его, — заметил Сева.
Вовка взял голубя и поднес к самому клюву сокола. Тот, блеснув глазами, отвернул голову в сторону и нахохлился.
— Никакой он не охотник, — рассмеялся Вовка. — Глядите, боится, боится моего сизаря!
— Джан никого не боится, — спокойно ответил Слава.
— Почему же он его не съест?
— Я не люблю охоту, — повторил Слава. Синие девчоночьи глаза его поскучнели.
— Ты не любишь! — рассмеялся весельчак Сева. — А он-то, — Сева кивнул на сокола, — любит?
— Скучно Джану здесь, — вздохнул Слава. — Тут разве небо? Неделями солнца не видно, а в Средней Азии солнце почти круглый год. И небо там совсем другое…
— Другое? — посмотрела на него Лена.
— Там жара, — заметил Сева. — Пустыня Сахара.
— Днем жара, а вечером — хорошо… — продолжал Слава. — Как только солнце за белые горы зайдет, сразу становится прохладно. И ночь приходит сразу, а звезды большие и яркие. Здесь таких звезд не бывает.
— Там верблюды? Правда, что они плюются?
— Верблюды в городах не живут, — сказал Слава. — Много ишаков.
Нагрузят на них мешки с арбузами и дынями, и ишака не видно… Маленькие, а сильные.
— Ты ездил на ишаках? — полюбопытствовал я. Я никогда не видел ишаков.
Разве что на картинках.
— И на ишаках, и на верблюдах, — ответил Слава.
— А на шакалах? — съязвил Сева Шихов.
— Шакалов я не видел, — спокойно сказал Слава.
— А кто охотился с Джаном? — спросил Вовка.
— Фарид, мой друг, — сказал Слава. — Он мне и подарил Джана, когда мы уезжали.
Вовка снова поднес к клюву сокола голубя. Голова Джана, будто на шарнире, повернулась в другую сторону.
— Врешь ты, — сказал Вовка. — Не охотник твой Джан.
— Сокол — благородная птица, — тихо проговорил Слава. На земле он никого не трогает, бьет птицу только на лету.
Повернулся и зашагал в сторону березовой рощи. Джан, чуть растопырив крылья, покачивался на его плече.
Почти на неделю зарядил нудный ленинградский дождик. Небо лохматое, низкое, тоненькие струйки бегут по стеклам, журчат водосточные трубы, поют железные карнизы под окнами. А рабочие и под дождем строят дом. Еще два этажа выросло за это время. Березовая роща будто окуталась желтым дымком — это вылупились сережки и первые листья. В дождик во дворе нечего делать, в такую погоду лучше всего после школы дома сидеть и по телевизору смотреть мультипликационные фильмы и спортивные передачи. И еще интересную книжку читать, тогда и про дождь забываешь.
В один из таких серых дней ко мне пришел Вовка Логинов. Джинсы у него снизу мокрые и заляпаны грязью, на круглой голове топорщатся короткие коричневые волосы. Нос и щеки мокрые. Зная, что моя бабушка не терпит беспорядка, Вовка тщательно поелозил подошвами по вытершемуся коврику, пригладил ладошкой мокрые волосы, но бабушка не обращала на него внимания, она жарила на кухне пирожки с мясом. Аппетитный запах витал по квартире.
— Пирожок бы горяченький, — сказал Вовка, потянув носом и облизнувшись. Он знал, что моя бабушка мастерица жарить пирожки с мясом.
Я принес из кухни два поджаристых пирожка, и мы с Вовкой с удовольствием съели их.
— Не видел этого… Славку с Джаном? — спросил Вовка. Жирные пальцы он вытер о джинсы. Я для этого случая припас бумажную салфетку.
— Скучает по среднеазиатскому небу и по ишакам, — сказал я. — И Джан скучает.
— По верблюдам, — прибавил Вовка.
— По солнцу, — вздохнул я. По солнцу и я скучал. Было бы солнце не небе, не сидел бы я дома…
— По радио передавали, что завтра будет хорошая погода, — заметил Вовка.
— Могут и наврать.
— Сколько же ему лить? — сердито глянул на окно Вовка. — Всемирный потоп… Во дворе можно в луже купаться.
— Искупался?
— Кончится, — сказал Вовка. — Вот увидишь, кончится.
— Выпустил голубя? — помолчав, поинтересовался я.
— Я что придумал… — оживился Вовка. — Давайте завтра устроим соколиную охоту?
— Слава не любит охоту.
— Уговорим!
Однако уговорить Славу нам не удалось. Он наотрез отказался показать нам соколиную охоту. Напрасно Вовка уговаривал, даже пообещал ему дать покататься на мопеде. Обычно Вовка никому не доверял свой мопед. Говорил, что жену и технику никому доверять нельзя. Он от кого-то это слышал.
— В Ленинграде мало птиц, — сказал Слава. — Я не хочу, чтобы Джан их убивал.
— Моего голубя подкинем, — предложил Вовка. Он все равно какой-то квелый. Не жилец на белом свете.
— Ты его замучил, — сказала Лена.
Солнце наконец засияло на чисто вымытом голубом небе, и ребята из нашего дома постепенно собрались на дворе. У гаражей ослепительно блестели большие лужи, недавно посаженные молодые тополя свежо зазеленели, валявшийся на обочине осколок стекла пускал в глаза солнечные зайчики.
— Голубей в городе пропасть, — сказал Вовка. — Подумаешь, одним больше, одним меньше!
— В прошлом году ты кошку из рогатки подстрелил, — вспомнила Лена.
— Не насмерть ведь? — угрюмо посмотрел на нее Вовка. — Кошки — твари живучие.
— Я пойду, — сказал Слава и направился к роще.
— Можно, я с тобой? — попросилась Лена.
Слава кивнул.
Нам тоже хотелось посмотреть, как будет летать сокол Джан, но помешала гордость. Нас не позвали, а набиваться в провожатые мы не хотели.
— Птичек ему жалко, — презрительно улыбнулся Вовка. — Было бы жалко — не держал бы в квартире гордого свободолюбивого сокола. Джану нужен простор, небо, охота, а он раз в неделю выпускает его на полчаса полетать.
И то когда птиц не видно.
— Я прочитал в одной книжке, что соколам надевали на голову колпачок, — сказал Сева. — Зачем это?
— Какой еще колпачок? — удивился я.
— Кожаный, чтобы глаза закрывал, — пояснил Сева.
Вовка промолчал — он тоже не знал, зачем надевают охотничьим птицам кожаные колпачки на головы.
— Наверное, чтобы не отвлекался, — предположил Сева. — Когда вверх подбрасывают, колпачок снимают.
Мы видели, как Слава подкинул Джана вверх и сокол рябым снарядом устремился в небо. Он набирал высоту, как реактивный самолет. Скоро мы потеряли его из виду. Но зато видели, как на опушке березовой рощи оживленно беседовали Слава и Лена. Глаза у девчонки сияли, она даже за руку Славу взяла.
1 2