— «Наскребу»… — усмехнулся Ершов. — Ух жмот! У самого этого меда — как грязи! Люди говорят, больше тысячи за него имеет.
Рассчитывался с ним Вася, дал двадцать рублей, Лепков небрежно сунул их в карман выгоревшего на плечах и спине пиджака. Расположились за столом под яблоней. В доме никого не слышно, внуки Лепкова, наверное, на речке, не видно и хозяйки. На своем домике сидел скворец и смотрел на них. Вася разлил водку в стаканы, Кузьма Данилович положил в свой столовую ложку меда, помешал. Глядя на него, то же самое проделал и Павел Петрович, Ершов не стал класть мед в водку.
— Весной зарядили дожди, так с первоцветья пчелки мои мало чем поживились, а июнь — июль стоит вёдро. Крестьяне молят бога, чтобы дождь послал, а нам, пчеловодам, такая погода — одна прибыль, — весомо сказал Кузьма Данилович. Водку он выпил залпом, подождал, пока в бородатый рот не провалился янтарный комочек нерастаявшего меда со дна стакана. Им и закусил.
Противно пить на солнцепеке, но делать было нечего, не отставать же от хозяина. Павел Петрович, морщась, выпил и оценил по достоинству метод Лепкова: после горькой водки было приятно почувствовать на языке полурастворившийся мед. Больше ничем и закусывать не надо. Когда Василий стал разливать по стаканам остатки, Шорохов прикрыл ладонью свой. Тот плеснул лишнее в стакан хозяину.
Кузьма Данилович был среднего роста, широк в плечах, годы несколько ссутулили его крепкую спину. Борода у него клином, пегого цвета, светлые с сединой волосы хотя и редкие, но на лысину и намека нет, невысокий лоб загорелый, морщинистый, возле уголков рта залегли глубокие складки, отчего лицо его казалось строгим.
Больше того, что Шорохов знал, ему ничего не рассказал Лепков. Его неторопливый, обстоятельный рассказ можно истолковать как скромность бывшего партизана, не желающего себя выставлять в героическом ореоле, или просто как нежелание ворошить давнее прошлое. Про Краснова, прозванного Дедом, он, конечно, слышал, что касается Филина, так про него после войны в газете прочитал — писали, что сгинул вместе с отрядом в лесах-болотах. Красные следопыты не один год шарили-шарили, но никаких следов не нашли. В газете-то писали: если кто чего слышал про отряд Филина… забыл, как командира-то настоящая фамилия, то пускай немедленно сообщит в газету или райком партии.
— А ваш командир отряда жив? — поинтересовался Павел Петрович.
— Слыхал, после войны он жил в Риге, а где другие — не знаю. Давно письмо пришло, приглашали на какую-то встречу в Резекне, да куда я от пчел? Время идет, старики умирают. Сколько у нас тут осталось фронтовиков? По пальцам можно перечесть.
Больше ничего из него не удалось вытянуть. Видно, такая манера у него разговаривать… Василий старался помочь приятелю, задавал разные вопросы, но Лепкова невозможно было расшевелить. Единственное, что он напоследок сделал, — принес районную газету с его портретом и статьей.
— Тут все верно прописано, — сказал он. — Берите газетку-то, у меня еще есть.
Подозрения, возникшие у капитана Шорохова, вроде бы стали рассеиваться. Завтра в полдень сотрудник райотдела КГБ, которому он поручил все выяснить о партизанской деятельности Лепкова, передаст документы; из областного центра сообщили, что один из сотрудников выехал в Ригу, чтобы увидеться с командиром партизанского отряда, в котором находился Кузьма Данилович…
Еще в машине, по дороге сюда, Павел Петрович посетовал, что Лепков вроде бы не верит, что он, Шорохов, писатель, а потому и не разговорить его никак… Может, сборник с рассказом показать?
И Вася Ершов, видно вспомнив об этом, вытащил из сумки книжку, отыскал и сунул под нос пасечнику:
— Ты не сомневайся, Данилыч, он распишет про тебя на всю губернию!
Лепков заглянул в книжку, шевеля губами, прочел название и перевел взгляд на «писателя».
— Есть и другие, кто поболе моего воевал, — скромно заметил он.
Нет, Кузьма Данилович явно не испытывал радости от того, что попадет в повесть…
Когда они вышли от пасечника, Василий пригласил Шорохова к себе. Павел Петрович не возражал: ему еще нужно было потолковать с юными пчеловодами, он запомнил, что младший братишка Василия тоже увлекается пчелами.
Ершов скоро оставил Шорохова на попечение двенадцатилетнего Виктора, а сам ушел в лабораторию к Аннушке. Из разговора с вихрастым сероглазым мальчиком выяснилось, что к пасечнику часто приезжают на машинах за медом из города. Капитан это и так знал… Какая жалость, что нет у него фотографии Гривакова! Та маленькая служебная фотография, которую прислали вместе с личным делом курсанта пехотного училища Александра Ильича Гривакова, не годилась. Девятнадцатилетний юноша и шестидесятипятилетний мужчина давным-давно утратили сходство… И все-таки он показал увеличенную карточку Вите, сказав, что этот человек его интересует как писателя… От старшего брата мальчик знал, что Шорохов собирает материал для повести о партизанах… Веснушчатый, загорелый до черноты, худенький мальчишка — он явно комплекцией пошел не в брата — долго вертел крупнозернистый снимок в руках, даже зачем-то понюхал, потом со вздохом вернул.
— У нас в школьном музее на стене висят такие же дяденьки в старинной форме с кубиками и шпалами на петлицах… Теперь военные погоны носят. — Помолчал и спросил: — Этот лейтенант что-нибудь героическое совершил?
— Скорее наоборот, — усмехнулся Шорохов.
— Шпион?! — широко распахнул глаза мальчик.
— Что-то в этом роде, — усмехнулся капитан, подумав, что для нынешнего мальчишки страшнее «зверя», чем шпион, не бывает.
— Я только в кино шпионов видел, — вздохнул паренек. — А у нас им тут нечего делать… — Он улыбнулся, показав щербинку между зубов. — Разве что кур воровать!
Мальчишка, видимо, наблюдательный. Вот ведь знает, как раньше назывались командирские знаки отличия… Капитан стал дотошно выспрашивать подростка про машины; оказалось, Витька — истинный сын своего механизированного века — в технике отлично разбирался. Много дней прошло с тех пор, как неожиданно объявился в этих краях «граф», и надеяться, что кто-либо запомнил его «Жигули», было трудно. И вдруг такая удача! Мальчик прекрасно запомнил светлую «шестерку», и по времени, когда он видел у дома пасечника машину, все сходилось! Конечно, мальчишки покрутились у машины, заглянули через стекло в салон.
— Высокий, говоришь, седой? — не веря своим ушам, спрашивал капитан. — В белом костюме и красивых туфлях на каучуковой подошве?
— Старый, а одет помоднее, нашего пижона Вовика Серегина.
— Музыканта-ударника? — машинально переспросил Павел Петрович.
— Вы его знаете? Ух здорово бацает на барабане!
— И что он, седой, в красивых туфлях? — не дал ему отвлечься капитан. — Разговаривал с тобой?
— И не посмотрел в нашу сторону, — ответил Витька. — Да он ведь курил… — Мальчишка стремглав кинулся в дом — они сидели в тени под березой — и скоро появился на крыльце, держа пустую коробку из-под сигарет в руке.
О, будьте благословенны коллекционеры всех возрастов и мастей. Слава им, слава! Витька Ершов уже три года собирал пустые коробки из-под сигарет. Павел Петрович любовно держал в руках за уголки красивую красную коробочку с надписью по белому фону на английском: «Мальборо» — и, улыбаясь от уха до уха, слушал мальчишку. Видя, что его сообщение так обрадовало писателя — друга старшего брата, тот не скупился на подробности…
Витька и еще трое юных пчеловодов из школы сколачивали в мастерской из реек пчелиные домики, дед Кузьма вставлял вощину в раму. В какое точно время, Виктор не помнит, но уже после ужина остановились у дома светлые «Жигули», на номерной знак мальчик не обратил внимания, теперь номера большие, там много букв и цифр. Машина совсем новенькая, шестая модель, сиденья без чехлов, с такими штуками, которые в затылок упираются… Пока дед Кузьма толковал с дяденькой…
— Как они встретились? Как знакомые или как чужие? — перебил капитан и ругнул себя в душе: не надо было перебивать мальчишку! — Хоть за руку-то поздоровались?
— Я на машину смотрел.
— Ну а дед Кузьма-то? Он работу бросил, подошел к гостю?
— Не здоровался он с ним за руку, — вспомнил Витька. — У деда в руках рамка с вощиной была.
— Что-нибудь было в руках у приезжего? Сумка, портфель? Бутылка?
В общем, как встретились пасечник и гость, мальчик не видел: дед Кузьма вставил рамку в улей и вместе с гостем отошел в самый дальний угол пасеки, уселись на струганые доски, поговорили маленько, дед махнул рукой ребятам, чтобы шли по домам, мол, уже поздно. Внешний облик приезжего почти не запомнился мальчику, а вот белый костюм и красивые, цвета кофе с молоком туфли врезались в память… Но главное, что сразу заприметил он, — это красную пачку сигарет, у него даже мелькнула мысль попросить, но постеснялся — может, пачки еще целая?.. Утром он прибежал к деду Кузьме и к своей неописуемой радости обнаружил за штабелем досок заветную пачку!
— А в салоне машины не заметил чего-либо интересного, кроме подголовников? — выспрашивал капитан. — Сувенир или еще что-либо?
Глазастый мальчишка обратил внимание на такую ценную деталь: набалдашник рукоятки переключателя скоростей был необычной формы — прозрачный пластмассовый кругляш с вмонтированным в него крошечным золотистым автомобильчиком. И еще одно: на заднем сиденье в раскрытой сумке лежали синие ласты…
Об их разговоре Шорохов попросил Витьку никому ни слова, даже родному брату. Пачку из-под сигарет он заберет с собой, а взамен привезет штук десять разных, каких у него наверняка нет.
Мальчик пообещал держать язык за зубами. Он вдруг проникся ответственностью к той работе, которую проводил по сбору разных сведений «писатель». Павлу Петровичу показалось, что на его слово можно рассчитывать… А что ему еще оставалось делать? Пока самые ценные сведения он получил не от взрослых, я от обыкновенного мальчишки, который, к счастью, еще оказался и коллекционером…
Позже, размышляя о сегодняшнем дне в своем маленьком домике на турбазе, капитан Шорохов мог поздравить себя с результатами: Гриваков зачем-то был у Лепкова. Конечно, он мог по совету директора турбазы Зыкина завернуть к пасечнику за медом… Но уже обозначился хоть какой-то след! Теперь необходимо снова повидаться с Лепковым — должен он вспомнить про высокого седого мужчину в красивых туфлях, который курит «Мальборо»…
Раздался стук в дверь, вошел (легок на помине!) Владимир Зыкин. Остановился на пороге, по-хозяйски огляделся: — Не холодно ночью? Не то дам второе одеяло.
Павел Петрович ответил, что не мерзнет.
— Выпить не найдется? — спросил Зыкин. — После вчерашнего башка трещит! Вот проклятая работенка: гости, гости, отдыхающие, каждого нужно встретить…
— С каждым выпить, — подхватил Шорохов.
— Мне тут за вредность нужно повышенную ставку платить, — заулыбался Зыкин, видя, что Павел Петрович достал из тумбочки бутылку боржоми.
Выпил он только полстакана, а уходя, сказал:
— Вы тут приезжим на «Жигулях» интересовались, так я вспомнил: он отсюда вроде на юга собирался, говорит, у вас тут лужа, а в море можно с маской и ластами за каменными окунями поохотиться… Каменный окунь! Про такого и не слыхивал, хотя и пудами рыбу ловил!
— Юга… — улыбнулся капитан. — Юг протянулся на тысячи километров.
— Кажись, про Феодосию толковал, — ухмыльнулся Зыкин и ушел.
10. ПО СЛЕДАМ ВРАГА
Василий Ершов, позевывая и потягиваясь на ходу, подошел к домику, толкнул незапертую дверь и забасил с порога:
— Хватит, Паша, дрыхнуть, лещи в лопушинах чмокают, нас с тобой ждут!..
В ответ — молчание. Поморгав в предрассветном сумраке, Ершов наконец увидел аккуратно застеленную кровать, на плечиках — две рубашки и светлая куртка, на тумбочке — пепельница, из-под которой торчит записка. Вытащил, поднес к глазам: «Вася! Звонил в город, срочное дело — вызывают в издательство. Не стал с вечера тебя будить, знаю — утром чуть свет на рыбалку! Павел».
Василий выглянул из домика, «Москвича» под сосной не было. Небо над вершинами алело, переливалось, набухало багрянцем — вот-вот солнце взойдет. Вовсю распевали в ветвях птахи, с озера доносился крик красноклювых чаек. «Надо сказать Володе Зыкину, чтобы домик не занимали…» — озабоченно подумал Ершов.
В то время, когда Василий Ершов вытащил на свет божий последнего красноперого окуня и, довольный рыбалкой, греб к берегу, капитан Шорохов находился более чем за тысячу километров от турбазы «Солнечный лотос». Его самолет приземлился на аэродроме в Ужгороде… Исследованная экспертами пачка «Мальборо» оказалась канадского производства, обнаружили и отпечатки пальцев. В СССР сигареты этой марки (канадская расфасовка) не продавались в этом году. Возникло предположение, что Гриваков под другой фамилией прибыл из-за рубежа, пока известно было лишь его имя и отчество — Николай Семенович, допускалось, что и это липа. После совещания у подполковника Рожкова капитан Шорохов срочно вылетел на пограничный пункт, а оттуда на железнодорожную станцию Чоп. С помощью Клавдии Михайловны был создан композиционный портрет — фоторобот Гривакова. Остальные сотрудники из группы Шорохова изучали дела разоблаченных карателей, по крупицам собирая нужные сведения; любопытные документы привез из Риги сотрудник, занимавшийся выяснением партизанского прошлого Лепкова… Посланы запросы в московский ОВИР, наше посольство в Канаде.
Начался самый тяжелый и ответственный этап работы: было мало разыскать и задержать «графа» — так его теперь называли сотрудники, — нужно было собрать неопровержимые улики, подтверждающие совершенные им кровавые преступления, найти свидетелей — вот почему была и создана оперативная группа.
Два дня, проведенные в Ужгороде, принесли свои плоды: капитан Шорохов выяснил, что месяц назад через контрольно-пропускной пункт на станции Чоп проследовал в нашу страну из Канады Севастьянов Николай Семенович, проживающий в Монреале с 1961 года, проездные документы в порядке, разрешение на въезд в СССР имеется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13