жранина и кайф, больше ничего. Митя общался с ними в прежней бытности, до перевоплощения, и всегда относился к ночным бабочкам с пониманием. Простые и безобманные, как цветы луговые. И если пользоваться гигиенической пастой «Ландомет», безопаснее, чем резиновые куклы. Сливай им в уши любую говорильню – ничего не застревало в маленьких головках со стерильно промытыми мозгами. Всё равно что лить воду в решето. Однако фраза Зинки «Где я, а где Деверь», безусловно, свидетельствовала о зачаточной способности к самооценке, чего у серийной «давалки» не могло быть в принципе.
– Почему тебя прозвали Сковородкой? – поинтересовался он, пока пацанёнок ходил за водкой.
– Удар справа. – Зинка с гордостью сжала литой кулачок. – Видел, как Муньку завалила? Кому хошь могу врезать.
Уже явно забыла, о чём говорили до этого. Что ж, подумал Митя, повторим. Подождал, пока красотка с жадностью вылакала из горла треть бутылки.
– У-ух, – вздохнула с наслаждением. – Как скипидар жгёт… Спасибо, Митенька. Хочешь, ко мне пойдём? У меня кроватка прикольная, с секс-допингом.
Митенька! На миг сердце сжалось. Только одна женщина в мире так его называла. Она сейчас далеко, и неизвестно, удастся ли ещё её увидеть.
– Приведёшь к Деверю, – отрубил он, – отстегну полтинник.
Пацанёнок Ваня трагически заухал, тщетно пытаясь завладеть бутылкой, а Зинка вторично возмутилась, но как-то более покладисто.
– Зачем тебе Деверь, Митенька? Он плохой, злобный, частную собственность не признаёт. Его все ловят, а когда поймают, сразу повесят.
Она знала Деверя!
– Полтинник, – повторил Митя, глядя в прозрачные, налитые спиртом глаза. – Зелёными. Обновишь весь прибор.
– Кто ты, Митя? Не баламут?
– Пришелец… сама видишь. Не бойся, Зин, не выдам. – Он попытался напустить гипнозу, лишний раз убедился: с «давалками», как с «матрёшками», это не проходит. Всё равно что завораживать деревянную чушку.
Пацанёнку удалось присосаться к бутылке, но он не сделал и двух глотков, как получил кулаком в лоб и с визгом покатился на пол.
– Эй, зараза чумная! Меня нельзя бить, я «тимуровец».
– Спрашивать надо, ворюга!
– Сама ворюга! – вопил пацанёнок. – Скажи ей, дядя Митрий. Глаз выколю!
– Нет, Ваня, ты не прав, – мягко заметил Климов. – Бутылку я даме купил, значит, хоть ты и «тимуровец», надо было попросить.
Услышав про себя, что она дама, Зинка оторопела, глаза подозрительно блеснули, будто слезой, но «давалки» никогда не плакали, это тоже всем известно. Даже если их резать на куски. «Тимуровец» Ваня Крюк тоже был обескуражен, молча влез обратно на стул, обиженно моргал.
– Ладно, малыш, – пожалела его Зинка. – Погорячилась я. На, глотни, если хочешь.
Обернулась к Мите.
– Про кого говоришь, не знаю, но есть одна женщина… Она может помочь.
– Что за женщина?
– Вроде сестрёнка моя. – Зинка потупилась. – Но она не такая, как я. Привилегированная.
– Нуда? – восхитился Митя. – И кем она приходится Деверю?
– Сам знаешь кем… Кем же ещё…
Зинка раскраснелась. С ней происходили загадочные метаморфозы. Митя и рассчитывать не мог на такой успех. Конечно, помог пацанёнок, с лихвой отработал затраченные на него деньги, но главное – сама Зинка. У неё привилегированная сестрёнка. Трудно поверить. Откуда? Привилегированных краль в Москве (ещё их называли «стеаринщицами» или «лохматками» – по особой форме причёсок, которые только они имели право носить) не больше сотни; чтобы добиться такого высокого положения, мало угодить высокопоставленному лицу из миротворческой администрации, необходимо доказать лояльность режиму громким деянием во славу демократии. К примеру, в популярном телешоу «Женские причуды» обслужить взвод пехотинцев либо в благотворительном сериале «Руссияне – тоже люди» прочитать без запинки задом наперёд молитву «Боже, храни Америку». Многим победительницам присваивали звание посмертно, а тем, кто уцелел, пройдя все испытания, выдавали пожизненный аусвайс, гарантирующий их качество, а также ставили на спину роскошное тавро с изображением статуи Свободы. «Лохматок» обыватели знали в лицо: они не слезали с экранов телевизоров, наравне с политиками и бизнесменами. Глянцевые журналы печатали их портреты на обложках и отводили целые развороты описанию их привычек и образа жизни. Молодёжные кумиры XXI века…
Митя уточнил:
– Если у тебя, Зина, привилегированная сестра и она знакома с Деверем, то почему она живая?
Зинка вдруг разозлилась, вырвала бутылку у «тимуровца», который втихаря успел отсосать половину.
– Хочешь подкалымить на ней?
Видя, как недобро полыхнули её глаза, Митя примирительно заметил:
– Не волнуйся, Зин, я не продажный… Кстати, как её зовут по аусвайсу?
Зинка пропустила вопрос мимо ушей, допила бутылку, бросила многозначительный взгляд на окошко раздачи.
– Что ей передать?
– Передай, странник разыскивает Деверя. Готов заплатить.
– Сколько? – Разговор пошёл по-деловому, и Зинка вернулась в привычный облик честной «давалки»: взгляд обрёл наглинку, голос окреп, в него добавилась эротическая хрипотца. Не верилось, что минуту назад это самое существо то краснело, то бледнело от прилива каких-то полузабытых эмоций.
– Если выведет прямо на него – сотня.
– И пятьдесят мне?
– Уже сказано.
– А аванс?
– Никакого аванса, не борзей.
Митя мог бы подкинуть ей деньжат, не жалко, но не хотел выказать себя олухом, что непременно навело бы девушку на размышления о кидке.
– Хорошо. – Зинка зачем-то начала себя ощупывать в разных местах. – Не знаю, о ком говоришь, но попробую… Где тебя искать?
– Нигде. Встретимся утром здесь же.
– Могу устроить с ночёвкой.
Всё ещё надеялась затащить в постель. Он отказался.
– В другой раз. Только не делай глупостей, Зинуля. Один неверный шаг…
– Не пугай, Митя. Вижу, кто ты такой. Не считай меня дурочкой…

Глава 23 Москва в лихолетье (продолжение)

Митя снял номер в Гостиничном дворе для туземцев, расположенном в корпусах бывшей 1-й Градской больницы. Это было рискованно, но игра стоила свеч. С одной стороны, он вроде бы подставлялся, а с другой – заявлял о себе как о легитимном руссиянине, что давало некоторые преимущества, в первую очередь небольшой запас времени. Здесь селились те, кому нечего бояться властей. В основном руссияне, состоявшие на доверительной службе, уже доказавшие свою беззаветную преданность рыночной глобализации, заслужившие пластиковую карточку гражданина третьей категории. В Москву они наведывались иногда по делам, но чаще чтобы просто гульнуть, с толком потратить нажитый капитал – столица предоставляла все возможности оттянуться по полной программе. Десять-пятнадцать лет они с таким же пылом и удалью куролесили по Европе и по всему миру, но после принятия Евросоветом нового закона об эмиграции, ограничивающего оборот грязных денег, дальше литовско-польской границы их уже не пускали. Зато в Москве они могли веселиться как угодно, естественно, не выходя за рамки международной статьи об идентификации, действующей на территориях стран-изгоев. В статье было около ста пунктов, нарушение каждого из них каралось смертной казнью.
Карточка свободного гражданина, выданная полковником Улитой, оказалась в порядке, хотя он немного напрягся, когда администраторша сунула её в компьютер. После этого пришлось пройти ещё несколько не слишком приятных процедур: у него сняли отпечатки пальцев и радужной оболочки глаз, взяли необходимые пробы крови и спермы – на СПИД, на лучевую болезнь, на наличие космического вируса, – прокатали на детекторе лжи, и в заключение двое служек (разбитные, озорные парни, по облику – австралийские аборигены) сводили его в моечную, где устроили кислотный душ из двух шлангов, сдирая, местами вместе с кожей, возможную инфекцию. Кроме того, он со всем вниманием заполнил гостевую анкету, в которой любая ошибка могла дорого обойтись, ибо подпадала под статью об идентификации. Пол – средний, национальность – руссиянин, вероисповедание – либерал, род занятий – бизнес, и так далее. Наконец пожилая администраторша (цыганка?), криво ухмыляясь, вручила ему ключ от номера и пожелала «приятного времяпровождения».
Митя очутился в одноместной клетушке на первом этаже, пропахшей хлоркой от плинтуса до постельного белья, и через окно за шкирку втащил пацанёнка Ваню. Предупредил: пикнешь – линчуют обоих. Пацанёнок сам это понимал, но был в полном восторге. Развалился на покрывале, дрыгал ногами и счастливо повизгивал.
В номере помимо кровати, стола, стульев и старого платяного шкафа имелись умывальник и огороженный бамбуковой ширмочкой писсуар. На полочке над умывальником – кусок хозяйственного мыла и упаковка дешёвых презервативов «Плейбой». Вскоре Митя воочию убедился, что достиг небывалого уровня комфорта. На столе чернел телефон, который с первой минуты после его заселения звонил не переставая. Звонившие наперебой предлагали разные услуги: девочек, мальчиков, редкие лекарства, травку, герыча и вообще всё, что душа пожелает.
Митя собирался выспаться и как следует обдумать своё новое положение.
Едва прилёг, сбросив на пол пацанёнка, как в дверь вломился мужик лет пятидесяти, взъерошенный, потный, громогласный, с лопатообразным туловищем, над которым болталась несообразно маленькая головка. Глазки маслянистые, как два жёлудя. Одет по последней моде граждан третьей категории: вязаная фуфайка канареечного цвета, узкие брючата с бельевыми прищепками внизу. В руках литровая посудина чего-то спиртного. Вкатился без стука – двери в туземньгх гостиницах запирались только снаружи. Пацанёнок еле успел нырнуть под кровать.
Бухнулся на стул, представился. Джек Невада, банкир из Саратова. Услышал, как въехал постоялец, заглянул познакомиться. В нескольких словах обрисовал ситуацию. Пирует вторую неделю, скука смертная. Всё надоело, рад каждому новому лицу. А тут тем более – сосед.
– Шарахнем по стопочке?
Митя, сидя на кровати, в изумлении пялил глаза. Он впервые видел живого банкира, вдобавок принимавшего его за ровню. Понятно, в Гостиничном дворе кого попало не селят. Престижное место.
Джек Невада отпил из литровой склянки, протянул Мите.
– Не брезгуй, вчера анализ сдал. Гавайский ром… Надолго в Первопрестольную?
– Как получится. На день, на два.
– Откуда, брат?
– Издалека.
– Оброк привёз или как?
– По-всякому.
– Как звать-величать?
– Митя Климов.
Вполне удовлетворённый ответами, посчитав, что знакомство состоялось, гость предложил смотаться в казино за углом, где у него всё схвачено.
– Приличное заведение. Крупье ассириец, девочки на любой вкус. Рулетка, конечно, фиксированная, ничего не попишешь, выиграть нельзя, зато каждому игроку бесплатно наливают, хоть всю ночь. А главное, быдлом не пахнет. Пропуск только по пластиковым карточкам.
Митя отказался, поблагодарив. Сказал, что не спал три ночи, только что с поезда. Может быть, завтра.
Опять затрезвонил аппарат на столе. На этот раз предложили круиз по подвалам ночной Москвы, а также участие в чёрной мессе исключительно для господ офицеров. Митя, дослушав, оборвал телефонный провод.
– Вот это напрасно, брат, – пожурил банкир. – За это могут выселить или чего похуже. Неосторожно, брат.
Видно было, что напуган, и быстро ретировался. Ваня Крюк выбрался из-под кровати по уши в какой-то красноватой пыли. Отчихался, жалобно проблеял:
– Дяденька Митрий, жрать хочу.
– Опомнись, «тимуровец». Мы же недавно из ресторана.
– Пузо требует, дяденька Митрий. Пожалейте сироту. Со вчерашнего дня без дозы.
– Вот что, маленький за…ц. Я ложусь, и если разбудишь, башку оторву, понял, нет?
Пацанёнок понял. Молча улёгся на коврик возле кровати и свернулся калачиком. Последнее, что Митя запомнил наяву, были недреманные оранжевые глаза «тимуровца», как у кошки перед мышиной норой.

* * *

Летящей походкой Жаннет пересекла улицу и остановилась перед массивной дверью, над которой светилась неоновая надпись: «ОНИКС-ПЕТРОНИУМ» – и чуть пониже и пожиже: «Сталелитейная корпорация. Услуги по всему миру». В двадцатиэтажной коробке, собранной из алюминия и пластика, контора «Оникса» занимала два нижних этажа. Жаннет нажала кнопку звонка и, подняв смазливое личико вверх, к объективу, некоторое время стояла неподвижно. Наконец в двери щёлкнул электронный замок, и девушка ступила внутрь. Ещё через две минуты вошла в кабинет директора «Оникса» господина Переверзева-Шульца.
Из-за дубового стола поднялся мужчина средних лет, загорелый, круглолицый, кареглазый, статный, одетый в офисную униформу, приличествующую этому времени года, – тёмно-синяя тройка, бежевая рубашка, широкий галстук тёмных тонов. Мужчина приветливо улыбался, но не успел он и слова сказать, как Жаннет, будто ласточка, перелетела кабинет и с жалобным писком кинулась ему на грудь, уткнулась носом в галстук. Мужчина неловко обнял её за плечи, погладил по спине, словно утешая. Заговорил властно и нежно:
– Будет, будет, малышка, не надо соплей… Садись-ка вот сюда, на диван, успокойся, вытри красивые глазки и расскажи папочке, что у нас случилось такое срочное? Только учти, времени в обрез.
Пока её вёл, почти тащил на руках, девушка пыталась упасть на ковёр, но услышав, что времени в обрез, мгновенно взяла себя в руки. Гордо выпрямилась на краешке дивана, взгляд смелый, открытый, ясный. Вряд ли кто-нибудь, увидев её сейчас, признал бы в ней привилегированную «лохматку», по слухам, наложницу прославленного генерала Анупряка-оглы.
– Ты совсем не любишь меня, Деверь, – произнесла она с грустью. – И так будет всегда. Ты просто используешь меня, как и всех остальных.
– Мы договаривались, малышка, никогда не называть меня этим опасным именем, верно? – Мужчина взял её руки в свои, придав укору любовный оттенок. – Что же касается остального, ты не права, Жаннет. Вчера я видел тебя в шоу «Девушка на обочине» и гордился тобой. Ты была великолепна. До сих пор не пойму, как тебе удаются все эти штучки. У меня было впечатление, что ты на самом деле полная идиотка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53