Но теперь я чувствую себя в Арднаварнхе такой одинокой, Лилли, что это становится для меня невыносимо. Понимаешь ли ты, что означает смерть па? Она означает, что я могу снова увидеть тебя. Мы можем быть вместе. О, дорогая Лилли, ты никогда не поймешь, как мне тебя не хватало. Я закажу билеты на первый же лайнер, отплывающий из Ливерпуля, и приеду к тебе еще до конца месяца. Я не могу дождаться дня, когда увижу тебя, своего дорогого маленького племянника и, разумеется, Дэна.
Должна тебе сказать, что па оставил все мне, включая дома и землю. Я знаю, что это тебя не может огорчить, потому что ты и сама не менее богата, да я и не представляю точно размеров этого состояния, хотя знаю, что за этот последний год па много проиграл в карты, и поэтому готова к худшему».
Неделю спустя вместе с полусотней чемоданов, наполненных одеждой, с двумя десятками шляпных коробок и с огромной черной кожаной шкатулкой, набитой драгоценностями до самого верха, Сил отплыла на лайнере «Этрурия» в Нью-Йорк, где ее должна была встретить Лилли.
44
В день женитьбы на Лилли Дэн сиял от гордости и любви, даже несмотря на то, что свадьба состоялась не в церкви святого Стефана, как ему бы хотелось, потому что Лилли не была католичкой.
Чтобы не давать повода к сплетням – ведь прошло едва шесть месяцев со смерти Джона, – они решили зарегистрировать свой брак в суде небольшого городка в Новой Англии. Из тех же соображений они приехали туда по отдельности. К радости Дэна, его брату Финну удалось выкроить время в своем сумасшедшем расписании, чтобы быть его шафером.
– Давай не будем говорить об этом Лилли, – условился Финн, узнав об этой новости. – Пусть это будет для нее сюрпризом.
Дэн выглядел просто невыносимо красивым в своей сшитой на заказ серой визитке; красавцем смотрелся и Финн, торжественный и усталый, весь в черном.
– Не слишком ли ты перегружаешь себя работой? – в шутку заметил Дэн. – Работа без отдыха делает человека угрюмым. А когда же мы сможем погулять на твоей свадьбе? Нам с тобой давно пора заняться воспроизведением потомства. Только вообрази себе, как мы, с женами и детьми, будем сидеть вместе за праздничным рождественским столом, а потом играть с ними перед камином так, как это бывало в Большом Доме.
– Не сглазь, Дэн, – холодно проговорил Финн. – Никогда не будет так, как в Арднаварнхе, и ты это знаешь. Сколько бы ни было у нас денег, мы никогда уже не будем такими.
Лилли была в специально заказанном для этого случая платье и жакете ее любимого розово-лилового цвета. На голове у нее была экстравагантная парижская шляпка с розовыми шелковыми цветами, ожерелье в шесть ниток жемчуга из фамильных драгоценностей Адамсов, бриллиантовые, с жемчугом, серьги, а в руке был букет сладко пахнувших роз. По дороге на свадьбу у нее не выходили из головы все подробности ее связи с Финном.
Она понимала, что он соблазнил ее с целью мести и что когда он узнал о ней и о Дэне, то наверняка подумал о том, что она вернется к нему. Однако он ошибся. Дэн вернул ей душевное равновесие; он добрый и бескорыстный, настоящая скала, за которую она может уцепиться в штормовом море своей жизни. Она так устала от нее… С Дэном и со своим сыном, а может быть, и с новыми детьми, она обретет покой и радость. Это была ее сделка с Богом. Она будет хорошей, преданной женой и матерью, и надеялась, что Бог простит ей ее прегрешения, как сказано в молитве, и дарует ей радость и дружбу, если не большую любовь. И что Финн будет держаться от нее в стороне и сохранит их тайну.
И всё же Лилли не могла подавить желания, чтобы известие о ее замужестве ножом вонзилось в сердце Финну потому что именно такое чувство она пережила в тот вечер, когда он выгнал ее из своей квартиры. «Я просто взял то, за что уже давно заплатил», – бросил он ей вдогонку, и она, обернувшись у самой двери, прорычала: «О, нет, неправда! Тебе предстоит заплатить еще много, Финн О'Киффи».
И вот теперь час расплаты пришел.
Поджидая Лилли в послеполуденный час в суде городка в Новой Англии, Дэн думал о том, что она похожа на девочку из волшебной сказки. Еще ребенком она очаровывала своей буйной красотой, пылающими глазами и властностью характера, делавшей всех послушными исполнителями ее желаний. Еще тогда Лилли, как плющ, обвилась вокруг его сердца и сердца его брата; и вот теперь один из них завоевал ее. И, как ни странно, поскольку все, казалось, складывалось не в его пользу, победителем оказался именно он.
Он услышал ее легкие быстрые шаги в холле и устремился к ней навстречу, просияв от восхищения тем, как прекрасно она выглядит.
– Вы нервничаете, Лилли? – с тревогой в голосе спросил Дэн, почувствовав, что ее бьет дрожь.
Она в панике думала о том, что еще есть время.
«Ты можешь уйти. Бежать отсюда. Подумай на этот раз, Лилли, – говорила она себе. – Подумай о том, что делаешь».
– Дэн, – в отчаянии проговорила она, – Я… я думаю…
– О, прибыла прекрасная невеста! – насмешливо заметил Финн.
Увидев его, Лилли остановилась в дверях, глядя на него, как загипнотизированный заяц на лисицу.
– Финн согласился быть моим шафером, – быстро объяснил Дэн, так как он нарушил свое обещание никому не говорить о свадьбе, пока все не будет закончено. – В конце концов, он единственный, кто остался от моей семьи, и я уверен, что вы ничего не будете иметь против Финна.
Дэн радостно посмотрел на них, но Лилли и Финн по-прежнему не отрывали друг от друга пристального взгляда. Взгляд Финна показался Дэну странным. Он взял руку Лилли и весело сказал:
– Это свадьба, а не похороны. Пошли, судья ждет.
– Дэн… – в отчаянии начала Лилли, но в этот момент перехватила взгляд Финна и, увидев на его губах едва заметную довольную улыбку, поняла, почему он здесь. Он думал, что, увидев его, она не сможет переступить через это. Что ж, он ошибся.
– Я готова, Дэн, – проговорила она.
Церемония была закончена за несколько минут. Жених надел золотое кольцо на палец невесты и нежно ее поцеловал, а потом с традиционным поцелуем к ней подошел и шафер.
– Поздравляю, госпожа О'Киффи, – шепнул Финн, обнимая Лилли и смело целуя ее в губы. – Ну, невестка! – вскричал Финн, отпуская ее, – поехали на свадебный ленч!
Хотя новобрачная во время ленча, а потом и по пути домой почти не разговаривала, Дэн думал, что день его свадьбы был счастливейшим в его жизни. Он увёз Лилли в свадебное путешествие в Вашингтон и познакомил ее со своими коллегами.
– Этот везун не просчитался, – говорили они друг другу. – Лилли О'Киффи шикарная леди. И к тому же красавица.
Президент и госпожа Кливленд пригласили молодых супругов на обед в Белый дом, и это был единственный раз, когда Лилли почувствовала себя в Вашингтоне как дома.
Вашингтон был небольшим заурядным городом, и Лилли возненавидела отель, в котором они жили. Ей было отвратительно все – еда, вино, обслуживание. Ее донимали комары, наводила тоску окружающая сельская местность. От жары постоянно болела голова, и ей остро не хватало своего ребенка. Дэн был страстным, любящим мужем, но, сколько бы она ни напоминала себе о своей сделке с Богом, каждый раз, когда они занимались любовью, ей хотелось, чтобы это был Финн.
В последний день медового месяца Лилли призналась себе, что совершила ошибку. Она заперлась в ванной комнате и плакала там, пока глаза ее не распухли и не стали красными. Лицо ее покрылось пятнами. Ей никак не удавалось отделаться от ощущения отчаяния. Но, как всегда, было слишком поздно и повернуть время вспять было невозможно. Ей придется соблюдать условия сделки.
Финн приходил в их дом на Бэк-Бэй каждый раз, когда бывал в Бостоне, но всегда после того, как возвращался домой Дэн. Он не ручался за себя, если бы оказался наедине с Лилли, и не хотел задеть чувства брата. Он хотел видеть своего сына.
– Очень славный мальчик, – говорил Дэн, усаживая ребенка себе на плечо. – Похож на Лилли, хотя она говорит, что он пошел в Адамсов и что, наверное, станет ученым.
Счастливый Дэн улыбнулся ребенку.
– Твоей матери не придется заставлять тебя начинать жизненный путь с продажи красных подтяжек, – усмехнулся он.
Лилли бросила на мужа свирепый взгляд. Она начинала уставать от примитивной философии Дэна и от его рассказов о том, как начиналась его карьера. Финн перехватил ее взгляд, которым она как бы приглашала его сказать что-то о ребенке. Но он промолчал. По какой-то непонятной ему самому причине губы его были словно запечатаны, как и у Лилли, хотя он и баловал ребенка, принося ему каждый раз целые охапки игрушек.
– Было бы достаточно одной, – холодно замечала ему Лилли.
Но он только посмеивался в ответ.
– Имею же я право побаловать собственного племянника, разве нет?
– Он вам не племянник, он Лайэм Адамс, – напоминала она ему еще более холодным тоном.
– Ладно, пусть будет двоюродный племянник. Как бы то ни было, он единственный ребенок, которого я знаю, и такой симпатичный… несмотря на эту «двоюродность», я порой нахожу в нем что-то от О'Киффи, – провокационно заметил Финн.
Жизнь с Дэном в Бэк-Бэй очень отличалась от ее семейной жизни с Джоном на Бикон-Хилл. Когда Дэн бывал в Бостоне, дом постоянно был полон – приходили руководители уорда, сенаторы штата, политики всех калибров и всякого рода. То были обходительные, дородные люди, главным образом ирландцы. Гости веселились на берегу, играл оркестр, в воздух взлетали воздушные шарики и фейерверки, устраивались верховые прогулки, благотворительные пикники, а то и соревнования по борьбе.
Когда Дэн уезжал в Вашингтон, в доме воцарялась тишина, и Лилли толком не могла сказать, испытывала ли она облегчение, когда ни Дэна, ни его закадычных друзей здесь уже не было, или же жалела об этом, не зная, чем теперь ей заняться. В отсутствие Дэна Финн не приходил никогда, и она в отчаянии думала о том, что, в конечном счете, сильно просчиталась.
– Так обстояли дела, – говорила я Шэннон и Эдди, – когда в Бостон приехала Сил.
– Я бы сказал, взрывоопасная ситуация, – заметил Эдди, помогая мне подняться с камня, на котором я сидела. Кости мои, как обычно, трещали. Возраст позволял лишь вспоминать о туго закрученных пружинах юности, когда все крутилось как хороший часовой механизм, смазанный тайными маслами, и катилось по рельсам неизведанного пути. Но встав на ноги, я не хуже их поднималась на холм и спускалась по его склону.
– Сворачивайте вон на ту тропинку! – крикнула я, как мне показалось, голосом, похожим на зазывный клич Дэна О'Киффи, когда он продавал свои злосчастные красные подтяжки. – Я сейчас вам кое-что покажу.
Они карабкались за мной по склону холма к тому месту, где из трещины между обнаженными плитами обрыва вырывалась струя небольшого родника. За нею виднелась пещера, достаточно высокая, чтобы можно было стоять в ней во весь рост. Я вошла в нее, сметя преграждавшую путь паутину, и пригласила их следовать за мной.
Мы стояли в пещере, и падавшая перед нашими глазами хрустальная струя воды переливалась в лучах солнца разными цветами.
– Сил с Лилли в детстве часто приходили сюда, – объяснила я. – Мамми говорила мне, что это было их тайное убежище. Они строили планы убежать из дому и жить здесь и даже приносили сюда про запас еду, но, разумеется, когда возвращались в пещеру вновь, от еды ничего не оставалось. Лилли говорила Сил, что ее съедают гномы, хотя прекрасно знала, что то были всего лишь мыши. Но для Лилли любая волшебная сказка была интереснее реальной действительности. Я даже подозреваю, что именно это было причиной некоторых ее неприятностей. Она все вещи видела такими, какими ей хотелось их видеть.
– Сегодня вечером, – сказала я, когда мы вышли на дорогу к красному «фиату» Шэннон, – я расскажу вам о том, что, в конце концов, произошло со всеми нашими героями.
Я знала, с каким интересом ожидали они конца рассказа, и, не спеша наслаждаясь ванной, чувствовала щемящую грусть, потому что для мамми эта часть истории была самой тяжелой.
Я почти никогда не одевалась в черное, считая, что оно совсем не идет к старческой коже и делает меня похожей на всех этих болезненно-желтых вдов под черными вуалетками. Однако сегодня, подумав, что этого требует сама тема, я надела черное платье. Разумеется, кружевное, от раннего Валентине с узкой талией и с кокетливой юбкой колоколом поверх розового атласа. Слишком торжественное для домашнего обеда, но мне захотелось его надеть. Я почистила от пыли и надела бриллианты, чуть тронула губы помадой, надушилась и почувствовала себя готовой закончить свой рассказ.
Роскошные пассажирские лайнеры называли «океанскими гончими», потому что они пересекали океан за семь дней. Сил кокетничала и танцевала на протяжении всего пути, чувствуя себя, как в доброе старое время. Когда лайнер наконец пришвартовался к пирсу, она в волнении перевесилась через перила фальшборта, выискивая глазами сестру в бурлившей внизу толпе. И она увидела ее – высокую, элегантную женщину в коротком меховом жакете и шляпке, вслед которой поворачивались все головы, когда она подходила к судну. Люди расступались, чтобы дать ей пройти, останавливались, чтобы на нее посмотреть, задаваясь вопросом, кто она такая, потому что она несомненно выглядела как «кто-то». Сил рассмеялась. Ничего не изменилось. Лилли оставалась все той же прекрасной, аристократичной Лилли. Люди, как и прежде, расступались перед нею, останавливались, чтобы на нее посмотреть, и – не сомневалась Сил – были готовы удовлетворить любую ее прихоть.
– Лилли! – крикнула она, неистово размахивая руками. Взгляды их встретились, и лицо Лилли осветилось счастьем и облегчением.
– Слава Богу, наконец-то ты здесь. Я сейчас поднимусь на борт.
Они бросились в объятия друг другу, не обращая внимания на любопытные взгляды высаживавшихся пассажиров. Единственное, что их в этот момент занимало, это то, что они снова были вместе.
Лилли на шаг отступила от Сил, не выпуская ее из своих вытянутых рук, и смотрела на нее со слезами на глазах.
– О, Сил, ты прекрасно выглядишь.
Она оглядела красновато-коричневый парижский костюм Сил и едва удерживавшуюся на ее голове маленькую шляпку с красновато-коричневыми перьями и удивленно добавила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63