- спросила она, поморщившись, когда реактивный самолет над нашими головами начал круто набирать высоту.
- В такие моменты меня утешают мысли о низкой квартплате. Достав чековую книжку, Мейзи выписала чек и подала мне. Проставленная сумма намного превышала расходы на путешествие.
- Если вы уж так настаиваете, дорогой, - ответила она на мои протесты, - то можете вернуть мне остаток. - Взгляд ее голубых глаз стал очень серьезным. - Только будьте осмотрительны, дорогой.
- Конечно же, Мейзи.
- Право же, дорогой, вы можете по-настоящему растревожить мерзких типов…
Через пять дней в полдень я приземлился в аэропорту Мескотт. Когда мы заходили над Сиднеем на посадку, далеко внизу были видны торговый порт и здание Оперы.
Джик встретил меня у выхода из таможни. Он улыбался и размахивал бутылкой.
- Тодд, старый чурбан! - воскликнул он. - Кто бы мог подумать? - Голос его легко перекрывал шум, царивший вокруг. - Приехал рисовать красные земли Австралии?
Он в упоении хлопал меня по спине своей мозолистой рукой, совершенно забыв, насколько она тяжела. Джик Кассаветз, старый друг, полная противоположность мне по всем статьям.
У него борода, а у меня ее нет. Жизнерадостный, шумный, экстравагантный, никогда не знаешь, что он выкинет в следующую минуту, - я даже завидовал его характеру. Голубые глаза и волосы пшеничного цвета, мускулы железные. Острый язык и искреннее неприятие всего, что я рисовал.
Мы встретились в художественном колледже, а сблизили нас общие побеги с лекций на ипподром. Джик старательно посещал скачки, но только для того, чтобы играть на тотализаторе, а не любоваться лошадьми, и уж, конечно, не для того, чтобы рисовать их. Анималисты, рисующие животных, для него были художниками второго сорта, ни один серьезный художник, считал он, не может всю жизнь рисовать одних лошадей.
Картины Джика, выполненные преимущественно в абстрактной манере, были мрачной, оборотной стороной его озорного нрава: порождения депрессии, полные отчаяния и безнадежности перед лицом ненависти и грязи, разрушающих волшебный мир.
Жизнь с Джиком была похожа на спуск на санках с горы: небезопасно, но захватывающе. Два последних года в колледже у нас была общая квартира-мастерская, и мы по очереди выставляли оттуда друг друга, когда встречались с девчонками. Если бы не талант, его бы выгнали из колледжа, потому что летом он прогуливал целые недели из-за своего другого увлечения - плавания на яхте.
В более поздние годы я несколько раз выходил с ним в открытое море, и думаю, что в некоторых случаях он подвергал себя и меня большей опасности, чем надо, но это являлось великолепной разрядкой после работы. Он был настоящим моряком - умелым, сильным и проворным. Мне было очень жаль, когда Джик как-то сказал, что отправляется в одиночное кругосветное путешествие. В последний вечер его пребывания на берегу мы устроили шумное прощание, а на следующий день, когда Джика уже не было, я уведомил хозяина дома, что намерен переехать.
Он встретил меня на машине, и, как выяснилось, на своей собственной. Синий спортивный автомобиль британской модели. И внутри и снаружи все свидетельствовало о его старомодной претенциозности, выдержанной в мрачных тонах.
- И много таких здесь? - спросил я удивленно, укладывая чемодан и сумку на заднее сиденье. - С тех пор как его произвели на свет, прошло немало лег.
Он криво усмехнулся:
- Мало. Они теперь непопулярны, потому что пьют бензин, как воду… - Двигатель ожил, соглашаясь с ним, сразу заработали «дворники» из-за начавшегося ливня. - Ну, добро пожаловать в солнечную Австралию. Все время дождь да дождь. Именно поэтому в Манчестере сияет солнце…
- Но тебе здесь нравится?
- Да, дружище. Сидней - это как регби: стремительность, натиск и немного грации.
- А как идут твои дела?
- В Австралии тысячи художников. Ведь здесь процветает строительство коттеджей. Конкуренция чудовищная. - Он искоса поглядел на меня.
- Я приехал сюда не за славой и не за деньгами.
- Но я нюхом чую, что приехал ты неспроста.
- Как ты посмотришь на то, чтобы напрячь свою мускульную силу?
- К твоим мозгам? Как когда-то?
- То были просто развлечения…
- Ого! А тут есть риск?
- Да. По состоянию на сегодня - поджог и убийство.
- Боже! - Его брови поползли вверх.
Автомобиль стремительно мчался к центру города. Как стебли бобов вздымались небоскребы.
- Я живу в противоположном конце. В пригороде, как это ни банально. Как ты меня находишь?
- Ты весь так и светишься, - сказал я, улыбаясь.
- Это так! Впервые в жизни я счастлив, по-настоящему счастлив. Полагаю, ты скоро сам в этом убедишься.
Машина выбралась на скоростную автостраду, которая вела к мосту.
- Если ты поглядишь направо, - сказал Джик, - то увидишь триумф воображения над экономичностью. Пусть живет безумство, потому что только оно способно привести куда-то.
Я посмотрел. Это был Оперный театр, намек на него, серый и смутный от дождя.
- Днем он мертвый. Ночная птица…
Над нами взметнулась мостовая арка, стальное кружево, просто фантастика.
- Это единственный ровный отрезок дороги, ведущей в Сидней, - сообщил Джик.
Миновав мост, мы снова поехали в гору.
Слева мое внимание привлекло необычное огромное здание красного цвета. Вдоль каждой из его стен - правильные ряды широких прямоугольников окон с закругленными углами.
- Очертания двадцать первого века, - прокомментировал Джик. - Воображение и смелость!
- А где же твой пессимизм?
- Когда садится солнце, все окна вспыхивают золотом… - Блистательное чудовище осталось позади. - Здание управления водным хозяйством, - едко сказал он. - Их начальник ставит свое судно рядом с моим.
За городом дорога пошла вниз, сквозь тесные шеренги двухэтажных домиков, крыши которых составили большой ковер в красную клетку.
- Есть одна закавыка, - вдруг вздохнул он. - Три недели назад я женился…
«Закавыка» жила с ним на судне, пришвартованном вместе с колонией таких же судов возле мола, который он называл «Стрелка». Только теперь до меня дошло, почему, по крайней мере на время, мировая скорбь куда-то отступила.
Она не была невзрачной, но и красавицей не назовешь. Продолговатое лицо, недурная фигура и одежда практичного покроя. Нет того своеобразия, той непосредственной живости мотылька, которые были у Регины. В свою очередь меня критично обследовали карие глаза, в их взгляде светился ум, что сразу произвело на меня впечатление.
- Знакомься, Тодд, это Сара, - отрекомендовал он. - Сара, познакомься с Тоддом.
Мы поздоровались. Она спросила, как я долетел, и я ответил, что хорошо. Но было видно, что ее больше бы устроило, если бы я остался дома.
Кеч Джика - суденышко длиной в тридцать футов, на котором он приплыл из Англии, - походил на гибрид мастерской художника с мелочной лавкой. В глаза бросались занавесочки, подушечки и какие-то цветущие растения. Джик откупорил шампанское и разлил по бокалам.
- Ей-богу, - сказал он, - мне чертовски приятно видеть тебя здесь.
Сара вежливо присоединилась к тосту за мой приезд, но я не был убежден, что ей тоже чертовски приятно. Я извинился, что нарушил их медовый месяц.
- Да черт с ним! - лихо возразил Джик. - Чрезмерное домашнее согласие весьма расслабляюще влияет на душу человека.
- Все зависит от того, - уточнила Сара, - что тебе нужно для дальнейшей жизни - любовь или одиночество.
Когда-то Джик однозначно предпочитал одиночество, но времена меняются. Меня интересовало, что он рисовал в последнее время, но, осмотревшись, я не нашел и следа его творчества.
- Я теперь на седьмом небе, - заявил он. - Запросто мог бы залезть на Эверест и постоять на руках на его вершине.
- Не нужно Эвереста, хватит камбуза, - вернула его на землю Сара, - если ты не забыл привезти раков!
Когда мы жили вместе, Джик всегда занимался стряпней, и, похоже, ситуация не изменилась. Именно он, а не жена быстро и умело пооткрывал жестянки с раками, сдобрил их сыром и горчицей и пристроил на рашпере. Именно он промыл листья свежего салата и разложил гренки, намазанные маслом.
Мы пировали, сидя за столом в каюте, а дождь хлестал по иллюминаторам и крыше, и ветер, становившийся все свежее, плескал морскую воду в борта. За кофе, поскольку Джик настаивал, я рассказал им, зачем я прилетел сюда.
Они молча выслушали меня. Потом Джик, чьи взгляды не изменились со студенческих времен, пробормотал что-то неразборчивое о «сволочах», а Сара была откровенно обеспокоена.
- Не волнуйся, - сказал я ей. - Теперь, узнав о том, что Джик женился, я не собираюсь просить его о помощи.
- Я помогу! Помогу! - зажегся Джик.
- Нет, - помотал я головой. Помолчав, Сара спросила:
- С чего ты планируешь начать, Тодд?
- Попробую установить происхождение обеих картин Маннинга.
- А потом?
- Хорошо бы найти их бывших владельцев.
- Мне кажется, что это необязательно, - протянула она.
- Мельбурн? - проговорил вдруг Джик. - Ты сказал, что одна картина куплена в Мельбурне? Конечно, мы поможем. Сразу же отправимся туда. Лучше и быть не может. Ты знаешь, что будет в следующий вторник?
- Конечно нет, - ответил я. - А что?
- Во вторник разыгрывается Мельбурнский кубок. - В его голосе чувствовалось торжество.
- Лучше бы ты не приезжал, - хмуро взглянула на меня Сара, сидевшая напротив.


Глава 6


Той ночью я спал в переоборудованном эллинге, который считался постоянным местом проживания Джика. Кроме уголка, отгороженного для коек, новой ванной и примитивной кухни, все остальное пространство эллинга использовалось как студия.
Посреди стоял старый массивный мольберт, а по обеим сторонам от него - столики с разложенными на них красками, кистями и банками с маслом, скипидаром и растворителем.
Ни одной начатой работы, все закрыто и прибрано. Как и когда-то в Англии, мат перед мольбертом пестрел пятнами краски. Джик имел привычку, меняя цвет, вытирать о мат недостаточно чисто промытые кисти. Тюбики с краской тоже были характерно примяты посредине, потому что от нетерпения он никогда не выдавливал краску по правилам, с конца тюбика. Палитра была ему не нужна, потому что он преимущественно накладывал краску прямо из тюбика и достигал своих эффектов, нанося слои один поверх другого. Под столом стояла коробка с тряпками, которыми можно было вытереть все, что использовалось для нанесения краски на полотно: не только кисти, но и пальцы, ладони, ногти - все что угодно. Я мысленно усмехнулся. Мастерскую Джика было так же легко опознать, как и его картины.
Вдоль стены на двухъярусном стеллаже стояли ряды картин, которые я вытаскивал по одной. Сильные и резкие цвета, так и бьющие в глаза. Все то же тревожное видение, чувство обреченности. Распад и страдание, унылые пейзажи, увядшие цветы, умирающие рыбы - и обо всем нужно догадываться, ничего явного, определенного.
Джик не любил продавать свои картины, а если и расставался с ними, то очень неохотно, что, на мой взгляд, было правильным, потому что от их присутствия в комнате нормальному человеку становилось не по себе. Безусловно, его полотнам нельзя было отказать в силе эмоционального воздействия. Каждый, кто видел его работы, запоминал их надолго, они пробуждали мысли и даже, может быть, меняли мировосприятие. И в этом смысле он был выдающимся художником, каким я не стану никогда. Но легко завоеванное признание общества он воспринял бы как личное творческое поражение.
Утром, когда я спустился в кеч, Сара была там одна.
- Джик пошел за молоком и газетами, - сказала она. - Сейчас я приготовлю завтрак.
- Я пришел попрощаться.
Она посмотрела мне прямо в глаза:
- Это уже не имеет значения.
- Все поправится, когда я уеду.
- Обратно в Англию? Я покачал головой.
- Так я и думала, что нет. - Тень усмешки мелькнула в ее глазах. - Джик сказал вечером, что он не знает другого такого человека, способного с достаточной точностью определить координаты судна ночью, после четырехчасовой борьбы со штормом, имея пробоину в корпусе и помпу, которая вышла из строя, для того чтобы подать сигнал «у меня авария» по любительскому передатчику.
- Но он сам залатал пробоину и исправил помпу. А на рассвете мы ликвидировали наш радиосигнал.
- Вы оба были дураками.
- Лучше сидеть дома?
- Мужчины, - она отвернулась, - не знают покоя, пока не рискнут своей жизнью.
Отчасти она была права. Ощущение опасности, особенно если она позади, действовало как допинг. Страх делал человека слабым и отбивал охоту снова взяться за настоящее дело.
- Женщины тоже бывают такими.
- Но я не такая.
- Я не возьму Джика с собой. Сара все еще стояла спиной ко мне.
- Он погибнет из-за тебя, - сказала она.


***


Маленькая пригородная галерея, где Мейзи приобрела свою картину, не сулила никакой опасности. Сквозь витрину можно было разглядеть пустые залы, а табличка за стеклянными дверями сообщала: «Закрыто».
В лавочках по обе стороны галереи только пожимали плечами:
- Она работала всего два месяца. Похоже, что большого оборота у них не получилось, и они решили закрыться.
- Может быть, кто-то знает, - интересовался я, - кто именно снимал помещение?
Нет, они не знали.
- Конец расследования, - изрек Джик.
- Нет, рано, - возразил я. - Попробуем расспросить местных посредников.
Мы разделились и зря потратили два часа. Все фирмы, занимающиеся продажей недвижимости, ответили, что такой галереи в их реестре не числится. Мы снова встретились у двери галереи, не добыв никакой информации.
- Куда теперь? - спросила Сара.
- Где городская галерея?
- В Домайне, - кратко ответил Джик.
Этот район был парком в центральной части города. Художественная галерея имела снаружи соответствующий фасад с шестью колоннами и Маннинга - внутри.
Но, увы, никто не подошел к нам, чтобы поболтать и посоветовать дешево купить Маннинга в какой-нибудь маленькой галерее.
Мы постояли немного, пока я любовался поразительным мастерством, с которым пара серых пони была помещена в полосах предштормового света перед притемненным табуном, и Джик нехотя признал, что художник все-таки разбирался в том, как надлежит пользоваться красками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26