Или отдай их моим генам
Розы дрянные”.
Я отдал завещание и письмо Клэр и Джереми. Они молча прочли их. Мы немного посидели в задумчивости, затем Клэр сложила письмо, положила его в конверт и отдала мне.
— Что будешь делать? — спросила она.
— Не знаю. Прослежу, чтобы Аманде никогда не пришлось голодать, наверное. Кроме этого...
— Радуйся, — сказал Джереми. — Старуха любила тебя.
Я услышал иронию в его голосе и спросил себя — правда ли? Любить или ненавидеть. Любить и ненавидеть. Может, она чувствовала ко мне одновременно и то, и другое, когда составляла свое завещание...
* * *
Мы поехали из Суиндона в Сент-Олбанс, сделав небольшой крюк, чтобы передать снимки Лэнсу Киншипу.
— Извините, — сказал я, — но это ненадолго.
Похоже, им было все равно. Мы без особого труда нашли дом. По-киншиповски типичный загородный дом, квазигеоргианский, с большим помпезным фронтоном, входом с колоннами, узкой подъездной дорожкой.
Я вынул пакет с фотографиями из бардачка и позвонил в дверь.
Лэнс сам отворил дверь. Сегодня он был одет не в костюм деревенского джентльмена, а в белые джинсы, сандалии на веревочной подошве и футболку в поперечную красно-белую полоску. “Этакий международный костюм кинорежиссера, — поставил я диагноз. — Только мегафона не хватает”.
— Входите, — сказал он. — Я вам за них заплачу.
— Ладно. Только недолго, мои друзья меня ждут.
Он бросил короткий взгляд на мою машину, из окон которой выглядывали любопытные физиономии Клэр и Джереми, и пошел в дом, а я двинулся следом. Он вошел в большую гостиную с паркетными просторами и слишком большим количеством черной лакированной мебели. Столы из хромированного металла и стекла. Светильники в стиле арт деко.
Я протянул ему пакет с фотографиями.
— Посмотрите лучше, — сказал я, — чтобы удостовериться, что все в порядке. Он пожал плечами.
— С чего бы им не быть в порядке?
И все же он открыл конверт и вынул содержимое.
На первом снимке был он сам, в своем прикиде деревенского джентльмена, глядящий прямо в камеру. Очки. Широкополая шляпа. И снисходительно-властный вид.
— Переверните, — сказал я.
Он удивленно поднял брови и перевернул. И прочел то, что написала миссис Джексон: “Это тот самый налоговый инспектор...”
Произошедшее в нем мгновенное изменение можно было сравнить только с тем, как будто бы одна личность покинула эту оболочку и в нее тут же влезла другая. Он сбросил личину самоуверенности, на лице возникли смятение и злоба. Яркая одежда, подходившая к одной личности, на другой казалась гротескной, словно подарочная обертка на ручной гранате. Я увидел того Лэнса Киншипа, о существовании которого только догадывался. Не слегка нелепый позер, старающийся казаться важнее, чем есть, а перетрусивший психопат, который любой ценой старается сохранить маску благопристойности.
Я подумал, что настоящая опасность состоит как раз в этом несоответствии. В его удаленности от реальности. В его театральном способе мышления, которое заставляет его рассматривать убийство как решение всех проблем.
— Прежде чем вы что-нибудь скажете, — сказал я, — посмотрите на остальные снимки в этом конверте.
Дрожащими от злости пальцами он вынул их. Обычные снимки... а также черно-белая глянцевая фотография списка наркотиков Даны ден Релган и письмо, которое я нашел на диазобумаге.
В этом и состояла для него главная опасность.
Он бросил на пол снимки великого режиссера, и они рассыпались вокруг, как цветные листья размером десять на восемь дюймов, и он стоял среди них, держа в руках три черно-белых снимка. На лице его явственно читался страх.
— Она же говорила... — прохрипел он, — она клялась, что их у вас нет. Клялась, что вы не понимали, о чем она говорила...
— Она говорила о наркотиках, которыми вы ее снабжали. С датами и ценами. Этот список, который вы держите в руках, на котором прекрасно распознается ее почерк, был первоначально написан на целлофане. И, конечно, как вы видите, там не раз упоминается ваше имя.
— Я вас убью, — проговорил он.
— Нет. Вы упустили свой шанс. А теперь слишком поздно. Если бы газ убил меня, то с вами все было бы в порядке. Но не вышло.
Он даже не спросил: “Что за газ?” Он сказал:
— Все пошло не так. Но это не имеет значения. Я думал... это не имеет значения. — Он беспомощно посмотрел на черно-белые снимки.
— Вы думали, что это не имеет значения, потому что услышали от Даны ден Релган, что у меня нет этого списка. А если у меня нет списка, то нет и письма. Что бы я там ни получил от Джорджа Миллеса, письма и списка у меня нет. Так вы думали? И если их у меня нет, то больше незачем и пытаться убить меня. Так?
Он не ответил.
— Сейчас слишком поздно, — сказал я, — потому что во многих местах существует много копий. Есть еще и копии вашего снимка, подписанного миссис Джексон. Банк, адвокаты, несколько моих друзей — все получили указания передать все это в полицию, если я вдруг случайно погибну. И в ваших интересах с нынешнего момента заботиться о моей жизни.
Смысл сказанного доходил до него с трудом. Он в сомнении переводил взгляд с меня на снимки.
— Письмо Джорджа Миллеса, — сказал он.
Я кивнул. Собственноручное письмо Джорджа гласило:
“Уважаемый Лэнс Киншип!
Я получил от Даны ден Релган очень интересный список наркотиков, которые вы ей поставляли в течение последних нескольких месяцев. Я уверен, что точно понял, что вы являетесь постоянным поставщиком в этих противозаконных операциях.
В определенных кругах также хорошо известно, что в благодарность за приглашения в определенные места, что льстит вашему самолюбию, вы платите за удовольствие марихуаной, героином и кокаином.
Конечно, я мог бы показать список Даны ден Релган соответствующим властям. Однако я скоро позвоню вам с альтернативным предложением.
Искренне ваш
Джордж Миллес”.
— Я получил его в печатном виде, — тупо выговорил Лэнс Киншип. — Я сжег его.
— Когда Джордж позвонил, — сказал я, — он рассказал вам об этом альтернативном предложении?
Киншип начал отходить от потрясения. Теперь в нем разгоралась злоба.
— Я ничего вам не скажу.
— Джордж Миллес сказал вам, — не обращая на него внимания, продолжил я, — чтобы вы прекратили распространять наркотики... и внесли деньги в Фонд Пострадавших Жокеев?
Он открыл рот и злобно захлопнул его.
— Он позвонил, — спросил я, — или назвал условия, когда приехал сюда? Напряженное молчание.
— И вы что-то насыпали... что-то из своего потайного шкафчика ему в виски?
— Докажите! — с тошнотворным торжеством прокричал он.
Конечно, не докажешь. Джорджа кремировали, взяв пробу крови только на алкоголь. На наркотики не проверяли. Как и на возможные не имеющие запаха транквилизаторы, которые в достаточном количестве наверняка смогут усыпить водителя.
“Джордж, — с сожалением подумал, я, — слишком сильно наступил на хвост очередной жертве. Он-то думал, что это червяк, и не распознал кобру. Если он хотел посмотреть, как эта жертва начнет извиваться, когда он придет со своими условиями, то он совершил смертельную ошибку. Джорджу и не снилось, что эта жалкая тварь будет кусать насмерть, чтобы защитить свой убогий образ жизни. Он не понимал до конца, как фанатически Лэнс Киншип обожает это панибратство с элитой, которая в, лучшем случае, терпела его общество. Наверное, Джордж наслаждался яростыо Лэнса Кингшипа. Наверное, ехал домой и смеялся. Бедняга Джордж”.
— А вы не подумали, — спросил я, — что Джордж оставил копию своего письма?
Судя по его лицу, нет. Я решил, что он действовал импульсивно. Он почти не промахнулся.
— Когда вы узнали, что Джордж шантажировал других людей... включая Дану... вы тогда стали думать, что письмо у меня?
— Я слышал, — бешено проговорил он, — я слышал... в клубах... у Филипа Нора есть письма... он сломал ден Релгана... вышвырнул его из Жокейского клуба... Думаете, я стал бы ждать, когда вы доберетесь до меня?
— К несчастью, — медленно произнес я, — нравится это вам или нет, теперь я до вас добрался.
— Нет.
— Да, — ответил я. — И я прямо скажу, что мне, как и Джорджу Миллесу, деньги не нужны.
Это его не слишком успокоило.
— Я еще вот что вам скажу — вам не повезло, что моя мать умерла от героина.
— Я не знал вашей матери, — растерянно сказал он.
— Конечно. Я и не спрашиваю, поставляли ли вы когда-нибудь ей наркотики... Просто у меня давнее и стойкое предубеждение против поставщиков наркотиков. И вы с таким же успехом можете понять, почему я хочу... чего я хочу.
Он конвульсивно шагнул ко мне. Я вспомнил о том коротком каратистском ударе, которым он уделал ден Релгана в Кемптоне, и подумал, будут ли столь же эффективны его сандалии на веревочной подошве на паркете. Интересно, вправду ли он что-то умеет... или это просто витрина, прикрывающая пустоту?
Вид у него был нелепый, но не опасный. Немолодой, но и не старый мужчина, лысеющий с макушки, в очках... и в пляжном костюме — это в декабре-то.
Человек, загнанный в угол. Человек, который убивает, если надавить слишком сильно. Убивает не непосредственно, если подумать, а издалека — наркотиками и газом.
Он так и не достал меня, какой бы удар он ни задумывал в своей слепой мстительной злобе. Он наступил на одну из фотографий и поскользнулся, тяжело упав на колено. Эта беспомощная унизительная поза, казалось, окончательно сломала еще остававшуюся у него самоуверенность, поскольку, когда он поднял взгляд, я увидел не ненависть, не непокорность, а ужас и отчаяние.
— Я не хочу того, чего хотел Джордж, — сказал я. — Я не стану просить вас прекратить распространять наркотики. Я хочу, чтобы вы сказали мне, кто поставляет героин.
Он, шатаясь, поднялся. Лицо его было полно ужаса.
— Я не могу... Не могу.
— Да чего же тут мочь, — кротко сказал я. — Вы же должны знать, откуда вы их получаете. И в солидных количествах — чтобы продавать, раздавать. Как мне говорили, у вас всегда этого добра полно. Значит, у вас должен быть регулярный поставщик... разве не так? Он-то мне и нужен.
“Источник, — думал я. — Источник, который снабжает нескольких поставщиков. Наркотики — это как чудовище со щупальцами. Отрежешь одно, и на его месте отрастает другое. Войну с наркотиками не выиграть никогда. Но сражаться с ними нужно, хотя бы ради глупеньких девушек, которые обрекают себя на муки. Ради хорошеньких девушек. Ради Даны. Ради Каролины... моей погибшей матери-бабочки, которая спасла меня от пристрастия к наркотикам”.
— Вы не знаете... — Казалось, у Лэнса Кингшипа дыхания не хватает. — Это невозможно. Я не могу рассказать. Меня... меня убьют.
Я покачал головой.
— Это останется только между нами. Никто никогда не узнает, что вы мне рассказали. Разве что сами разболтаете, как ден Релган в игорном клубе.
— Я не могу, — в отчаянии сказал он.
— Если нет, — как бы между прочим сказал я, — сначала я расскажу полицейским, которые расследуют попытку убийства в моем доме, что, моя соседка в точности опознала вас в том налоговом инспекторе. Этого не достаточно, чтобы обвинить вас, но вполне хватит, чтобы вы попали под следствие... по поводу доступа к наркотикам и так далее.
У него был жуткий вид.
— Во-вторых, — сказал я, — я позабочусь, чтобы узнали, что неразумно приглашать вас на вечеринки, несмотря на ваши маленькие подарки, поскольку в любой момент может нагрянуть полиция. Я уверен, что держать у себя определенные наркотики до сих пор считается правонарушением.
— Вы... вы...
Я кивнул. Он не мог подыскать ругательства.
— Я знаю, где вы бываете. В каких домах. Все говорят. Мне рассказывали. Одно словечко на ухо отделу по борьбе с наркотиками... и вы станете самым нежеланным гостем в Британии.
— Я... я...
— Да, я знаю, — сказал я. — Это смысл вашей жизни — ошиваться в таких местах. Я не стану просить вас не делать этого. Не стану просить вас перестать делать свой подарочки. Просто скажите мне, откуда вы берете героин. Не кокаин, не марихуану, только героин. Смертельный наркотик.
В его страдальческом взгляде появилось что-то коварное.
— И не думайте, — сказал я, заметив это, — что сможете отделаться старой ложью. Вы прекрасно понимаете, что ваш рассказ пойдет в отдел по борьбе с наркотиками. Не беспокойтесь. Таким кружным путем, что никто не свяжет этого с вами. Но ваш нынешний поставщик, скорее всего, вылетит из бизнеса. Если это случится, вы свободны.
Он трясся так, словно ноги у него вот-вот подломятся.
— Не забудьте, — рассудительно сказал я, — если один поставщик вылетит из бизнеса, вы сможете найти другого. Через год или около того я могу спросить у вас и его имя.
Его лицо покрылось потом. Он просто не мог поверить.
— Вы хотите сказать... это все будет продолжаться... и продолжаться...
— Верно.
— Но вы не можете!
— Я думаю, что это вы убили Джорджа Миллеса. Вы явно пытались убить меня. Вы чуть не убили моего друга. Почему вы думаете, что я не захочу отомстить?
Он уставился на меня.
— Я прошу очень немногого, — сказал я. — Время от времени будете писать несколько слов — только и всего.
— Не моей рукой, — в ужасе сказал он.
— Нет, вашей, — решительно ответил я. — Чтобы было написано правильно, без ошибок и прочего. Вы не беспокойтесь, с вами ничего не случится. Я обещаю, что никто никогда не найдет, откуда поступает информация. Никто никогда не узнает, что все идет через меня. Ни ваше, ни мое имя никогда не будет упоминаться.
— Вы... вы уверены?
— Уверен.
Я вынул маленький блокнот и фломастер.
— Пишите, — сказал я. — Имя вашего поставщика.
— Не сейчас, — заколебался было он.
— Почему нет? — спокойно спросил я. — Покончим с этим. Садитесь.
Он сел за один из своих хромированно-стеклянных кофейных столиков в совершенном оцепенении. Он написал в блокноте имя и адрес.
— Подпишите, — мимоходом сказал я.
— Подписать...
— Конечно. Ваше имя.
Он написал: Лэнс Киншип. А затем, ниже, с росчерком, добавил: кинорежиссер.
— Прекрасно, — ровно произнес я. Взял блокнот, прочел то, что он написал. Иностранная фамилия. Лондонский адрес. Одно щупальце под топором.
Я сунул в карман документик, который в следующем году снова заставит его покрыться испариной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35