Карманы у них были набиты шоколадом и сигаретами, они угощали нас беспрерывно. Видя идущего нашего солдата, они останавливали машину и предлагали подвезти: у них было много автомобилей.
Нам казалась необычной их форма – полувоенная, полуштатская, где трудно было разобрать, кто в каком звании. Держались они крайне небрежно, воротник расстегнут, рукава закатаны. Они были прекрасно вооружены, но у них был какой-то несерьезный вид туристов. И дисциплина у них была очень относительная, а мы уже понимали, что без этого нет и не может быть настоящей армии. В общем, они были неплохие ребята, эти рослые американские парни.
Иные наши солдаты, плотные, невысокие, в выгоревшей латаной гимнастерке под брезентовым поясом, с котелком, в обмотках, вероятно, проигрывали во внешнем виде – мы об этом не задумывались, и американцы с некоторым удивлением смотрели на них. Чувствовалось, что они стараются и не могут понять, каким все-таки образом уничтожили мы гитлеровскую военную машину.
…Но это было в самом конце войны, в мае. А сейчас они только в Париже.
А это куда более живая, куда более французская картина. Правда, на ней сам генерал де Голль. Но, право, какая она непарадная, естественная, парижская, с этой улицей, этими лицами, этой толпой. В ней как бы атмосфера, характер Франции.
Париж свободен!

Освобождение Польши

В разгар войны, когда до конца было неблизко, на нашей территории формировались польские, чехословацкие части и соединения. В этих странах еще была глухая ночь оккупации, разносились резкие шаги патрулей, стоны пытаемых, залпы карателей.
А здесь – выдавалось обмундирование и оружие, проводились полевые занятия. Этим людям виделось, как они вместе с нашей армией ступают на свою родную землю. Так оно потом и получилось.
Для них эти годы связаны с названиями наших сел, где стояли их штабы, с именами наших офицеров, учивших их.
Когда они шли по своей земле, на их сапогах незримо оставался наш чернозем или суглинок.
Это мотоциклисты из Войска Польского. Они испытали счастье вернуться на родную землю освободителями. Но как строги их лица – ни одной улыбки. Слишком страшно все, что они здесь увидели. Чудовищны развалины, бесчеловечны злодеяния. Разрушенные города можно отстроить заново, даже точь-вточь такими, как прежде. Это действительно было потом сделано. Но ведь не все восполнимо.
Наша армия продолжала освобождать города и села Польши. Белоруссия и Украина остались далеко за спиной.

Белоруссия родная, Украина золотая,
Ваше счастье молодое
Мы стальными штыками оградим.

Популярнейшая строевая песня времен войны. Ее пели в строгих офицерских училищах, в краткосрочных полковых школах, в заволжских запасных и в лихих гвардейских полках. В тылу, на переформировках и на прифронтовых дорогах.
Ах эти строевые песни! За лесами и холмами, далеко-далеко, звучат они сейчас для меня, порою угадываясь лишь смутно. Хриплый голос запевалы и мощный хор, подхватывающий припев, а подголосок тоже человек не последний, его тенорок бьется бубенчиком над этим могучим хором и слышен более других. И сама собой подравнивается рота, берет «ножку», расправляются плечи, поднимаются головы.

Белоруссия родная, Украина золотая…

Это песня тридцать девятого года. Наш освободительный поход.

Мы стальными штыками оград-и-и-м…

В сорок первом не оградили. Но все равно пели повсеместно эту песню в солдатском строю. И оказались правы.
Гремят наши песни далеко за пределами России, и Европа внимательно слушает их.
У нас были союзники – Англия и США. Они так официально и назывались – союзники. Они действовали на других театрах войны. В совместных операциях мы, по сути, не участвовали, разве что на море и в воздухе. Но в ходе войны у нас появились новые союзники, перенесшие великие беды и вставшие с нами плечом к плечу. И в числе первых – Польша, Рядом и за общее дело проливали мы кровь.
Любой ценой враг пытался приостановить наше продвижение в Польше, не пропустить наши войска в Германию. Он надеялся, что наш нажим ослабнет, не только потому, что мы утомлены столь долгим наступлением, но и чисто психологически: ведь мы уже освободили свою землю и воюем на чужой.
Но героизм и самопожертвование наших людей были не меньшими, чем прежде, мощь наших фронтов и армий все нарастала. Очень хорошо помню это чувство: нас уже ничем не остановить!
Такие разрушения, такие развалины, как были оставлены гитлеровской армией в Польше, можно было еще увидеть лишь в одной стране – у нас.
До войны у нас не существовало туристских поездок, и вообще мало кто бывал за рубежом. А в сорок пятом сразу несколько миллионов наших людей оказалось в Европе. И с какой выдержкой, достоинством прошли они по ее дорогам. Я не раз замечал эту поразительную способность не удивляться попусту, не суетиться, сохраняя полнейшую собранность и спокойствие – привычку, свойственную русскому человеку.
Куда только не забрасывала судьба, но что же в этом, удивительного! На войне всякое увидишь.
Отбивали обратно дорогие сердцу города и деревни, освобождали наших людей – все это было уже привычно, постоянно.
Но здесь совсем другое – новое, щемяще неожиданное: наши девчушки, угнанные на чужбину, в неволю, в услужение. Русские девчонки, украинские и белорусские девчата, бесправные, безответные, втихомолку выплакавшие синие глаза и карие очи в тоске по родным местам, по своим близким.
Вон как они хохочут сейчас – еще бы, у них теперь вся жизнь впереди! А их освободители, такие же молодые, как они сами, лишь улыбаются – добро, по-мужски сдержанно, чуть снисходительно.

От всех мадонн, стоящих у развилок,
От всех высоток, где прошли бои,
Из всех могил, окопов и могилок,
Где полегли товарищи мои,


Потом, когда исчезай пепелища
С истерзанной снарядами земли,
На сводные огромные кладбища
Товарищей моих перевезли,


Писавших в штабе длинные бумаги
Или мгновенно шедших на таран,
Сраженных в ранней утренней атаке
Или в санбатах умерших от ран.


Уже не раз в весенний день погожий
Иль под снежком, летящим с высоты,
Я молча возлагал у тех подножий
Немецкие и польские цветы.

И во Вроцлаве, и в Познани, и дальше – в Германии доводилось мне посещать такие кладбища.
…Несколько лет назад я побывал в прекрасном польском городе Познани, жил там десять дней. По утрам я выходил из отеля, гулял по улицам и площадям. Стоял тихий, чистый октябрь, листва еще не опала. Варта под мостом текла медленно, умиротворенно.
В войну я не бывал здесь и не знал, что у этого моста второпях поставлен был когда-то дощатый щит с надписью: «Мост в Познани через Варту – последний мост перед логовом фашистского зверя!» Слова «перед логовом» были подчеркнуты.

В Румынии

Вторая мировая война, как всякая война, но в значительно большей степени, чем другие, дала толчок развитию и совершенствованию новой техники, оружия, выдвинула и воплотила новые тактические идеи. В ходе войны армия была практически перевооружена, и этот процесс естественно продолжался.
…Сейчас это уже воспоминание. Был у нас стариннейший, героический род войск, весьма активно участвовавший и в этой войне с начала и до конца, достойно выполнивший свою задачу, но исчерпавший себя и исчезнувший, сошедший после войны.
Кавалерия. Конница. С ней связаны сладостные картины детства. Буденный. Котовский. Чапаев… Цокот копыт по булыжнику. Или – еще лучше – комья земли из-под подков, конная лава, блистание шашек, черная буря бурок. Это заставляло замирать сердце.
И сейчас – заломленные папахи и фуражки, лампасы, струящиеся в голенища сапог, сдержанное ржание коней.
В последний период войны успешно действовали на юге казачьи части и соединения.
Да, роли окончательно переменились. Теперь только наши полководцы диктовали ход войны, планировали и осуществляли операции столь нацеленные и стремительные, а наши войска осуществляли прорывы и охваты столь глубокие, какие не удавались противнику даже в начальные недели войны.
Именно в таком, новом, темпе и стиле был взят Бухарест. Румынская столица сумела оценить это по достоинству.
С большой охотой румынский народ и армия вышли из войны на стороне Германии и стали нашим новым союзником. Мне случалось видеть заново укомплектованные бодрые румынские части, отправляющиеся на фронт.
А это – первые встречи и знакомства. Обоюдное стремление понять друг друга. И уже вполне деловое сотрудничество – совместный патруль.

В Болгарии

Народ Болгарии встретил Советскую Армию столь восторженно, с такой неподдельной радостью, как до этого бывало лишь на нашей земле. На шоссейные и проселочные дороги, на улочки и улицы деревушек, городов и самой Софии выплеснулось такое ликование, что могло показаться, будто уже нет войны.
У болгарского берега бьется и хлопает на свежем ветру бело-голубой флаг Военно-Морского Флота нашей державы. И стоит на палубе по стойке «смирно», с винтовкой у ноги, бравый черноморец, старшина второй статьи, а далеко за его спиной – нет, и в бинокли не рассмотреть! – Одесса, Новороссийск, Севастополь… Народно-освободительная армия Болгарии. Болгарские партизаны. Наши братья в борьбе с общим врагом. Бесстрашно и упорно, неся жестокие потери, не один год сражались они за свободу, и так же естественно – беззаветно повсюду поддерживало их население. И еще – в тяжелые и в победные наши времена всеми помыслами, всеми устремлениями души были они с нами. Не щадя своих сил и жизней, расшатывали они изнутри ненавистный режим, и настал момент, когда он затрещал и зашатался. Болгарская рабочая партия и Отечественный фронт успешно организовали и осуществили сентябрьское восстание. Как это прекрасно: не смириться и победить!
Успех дела был предопределен и тем, что в болгарские порты уже вошли боевые корабли Черноморского флота, а с востока, так, что прогибалась под их силой земля, катились по дорогам Болгарии наши армии.

Освобождение Советской Прибалтики

Бои в Прибалтике… Перед решающим нелегким сражением – вынос полкового знамени.
Такое бывает не слишком часто, я, например, вспоминаю за свою службу всего несколько подобных случаев. Обычно знамя хранилось в чехле в штабе, под неусыпной охраной специального поста, самого почетного в части. Достаточно было одного сознания, что оно есть.
Знамя – святыня полка, символ его боеспособности, мужества, верности присяге. Потеря знамени – самый тяжкий и горький позор. Не зря сберегали его, рискуя жизнью, при отступлении, в окружении, в трудные наши времена. Пробирались через леса и болота, плотно обмотавшись полотнищем, выходили к своим, рвали через голову гимнастерку и нательную рубаху, и у измученных войною людей просветлялись глаза и лица при виде тяжелой, темно-красной с золотом ткани – боевого, воинского, революционного знамени.
А если безжалостно кончались силы, уходила по капле жизнь вместе с последней кровью, оставляли иной раз красное полотнище в дальней деревушке, завещав остывающими губами – сберечь и передать нашим. И бывали поразительные примеры того, как неграмотная крестьянка, не понимавшая в точности – зачем, но твердо знавшая, что так надо, месяцами, а то и годами сохраняла на чердаке или в подполе знамя геройски погибшего и затем возрожденного с ее помощью полка.
Вдоль застывшего строя чеканят шаг по осенней траве командир, за ним знаменосец и два ассистента по бокам, и сердца бойцов наполняются отвагой и гордостью.
А спустя несколько страниц вы увидите другой снимок. Трофеи: вражеские знамена с отвратительным знаком – свастикой. Сколько попадалось нам таких знамен, оставленных, потерянных впопыхах. Плохи же стали дела у их владельцев!
Малую часть этих знамен увидел потом мир брошенными на брусчатку, к подножию Кремля и Мавзолея.
Наше нарастающее наступление. А вокруг ранняя осень, мелкие и частые прибалтийские дожди, еще сочная зелень. И обилие водных преград, которые приходилось то и дело форсировать. Отчаянное сопротивление уже не уверенного в себе противника, минированные улицы красивых старинных городов. Новизна мягких пейзажей, красная черепица, маленькие аккуратные городки. И пустынные дюны, сосны, светло-желтый песок, серые балтийские воды.
По отношению к республикам Прибалтики у нас было особое чувство. Дело в том, что они были очень молоды, они стали советскими почти перед самой войной. Положение сложилось так, что мы вынуждены были отойти с их территорий очень быстро, что всегда оставляет в душе более горький осадок, чем отход после упорной и длительной обороны.
Мы испытали удовлетворение от того, что, несмотря на многочисленные и сильные укрепления противника, Прибалтика была освобождена столь же стремительно. В освобождении республик Прибалтики, в боях за их столицы активнейшее участие принимали национальные – эстонские, латышские и литовские – соединения. До этого они успешно сражались на других фронтах, но к концу лета сорок четвертого года, доукомплектованные, добротно обмундированные и вооруженные, были выдвинуты к их родным землям. Они с волнением освобождали дорогие сердцу места, а живущие там, встречающие нашу армию с радостным удивлением слушали их знакомую, с детства понятную речь.

Словацкое восстание

Начало октября. Позади Дуклинский перевал. В долинах еще тепло и сухо. Вместе с нашими войсками к границе Чехословакии вышел Чехословацкий корпус. Борьба предстояла еще нелегкая, долгая.
Но уже сейчас можно развернуть государственный флаг, можно дать победный залп, можно, преклонив колена, поцеловать милую землю отцов и дедов. Эти чувства близки и понятны каждому, кто освобождал свою Родину, кто воевал за свободу.
Впереди – все ближе смутно голубеющие склонами, белеющие снегами вершин горы. Когда-то похоже синели горы Крыма, грозно возвышался в небе Кавказ. Теперь перед взором Карпаты. Они кажутся неприступными. Но все глубже и все выше неотвратимо проникают в их мрачные пределы наши войска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9