И еще на Риту успел за что-то обидеться. Хотя она тоже сегодня странная… Кстати, а что тебе снилось? Школа? У меня самые кошмарные сны всегда про школу: что конец года и все проебано так, что даже выгнать меня мало, а можно только казнить на месте.
«Летом листопадные растения теряются в общем великолепии, зато зимой они будут украшением сада», – напоминает нам радио.
– Лучше выключить его из розетки, – говорю я, – здесь нет громоотвода. Анечка отрывается от плиты:
– Сид, и правда, выключи радио.
– Да ну… – говорит Сидней, – я бы на вашем месте боялся не грозы. Вот этой железной хреновине, на которой держится потолок нашего восхитительного бункера, по моим подсчетам, уже лет десять. Слышите, как она трещит на ветру?..
– Сид, иди в задницу со своими шутками! И не смей вообще выедать курицу из супа, – Анечка дует на ложку, осторожно пробуя жидкость на вкус. – Наверное, нужно еще посолить… Не трогай, тебе говорят! Иди лучше погладь Киску, не видишь, что ли – она скучает…
Услышав это, Яночка ложится на спину, широко расставляя согнутые в коленях ноги. На щиколотке у нее татуировка – крылатая кошка. Яночка медленно сводит и разводит колени, глядя между ними на Сиднея. Тот демонстративно сглатывает слюну.
– Сестренка, а помнишь, мы видели в Гостинке такие классные носочки? – спрашивает Яночка, поглаживая себя кончиками пальцев по животу, – белые с черными полосками… По-моему, они очень подойдут моей загорелой коже!
Сидней смеется:
– Киска, красота, конечно, страшная сила, но после своего вечернего рейда к зеркалу ты ее немножко подрастеряла.
– А что, сильно видно? Некрасиво?
– Да нет, очень даже милые следы ногтей!
– Ну вот… Киска расстроилась… – Яночка переворачивается обратно на живот и прячет лицо в подушку, – она так расстроилась…
– Не расстраивайся, Киска! – успокаивает ее Анечка. – Сейчас уже будет готов суп.
– Киска уже не хочет суп, – говорит Яночка. – Киска хочет сникерс! Сникерс, правда, чересчур греховен, есть что-то греховное в самой его природе, но только он сейчас может поднять Киске настроение…
– Все уже закрыто, – говорит Сидней, – греховного сникерса сейчас не достать.
Яночка отталкивает от себя зеркальце и с тоской смотрит на экран ноутбука. Трет указательным пальцем тачпэд, пытаясь согнать курсором мотылька, усевшегося на дисплей. Ничего не получается: мотылек заснул, и тогда она стряхивает его рукой прямо в стену дождя, за которой желто-красной рябью шелестит осенний лес.
– Ян… – зову я сестру, – можешь в понедельник сказать отцу, что я заболел?
– Но ведь ты здоров! Почему же Киска должна лгать?
– Потому что Ткач и Савельев уехали в Новгород, а без них меня заставят играть в баскетбол.
Я вспоминаю запах пота в раздевалке, линии спортзала, защитную сетку на окне, сменную обувь, расписание уроков, пробирки, дежурства, доску, герань, запах высохшей тряпки и мела… лучше бы я не просыпался.
– Ааа… – улыбается Анечка, – ваша знаменитая команда «Ураган»… Ткач, Савельев и Грез, короли турника и штанги.
Яночка подбирается ко мне, мягко, пальцами к ладонями по бетону, зная, что все за ней наблюдают.
– Киска, конечно, может сказать все, что угодно… – вкрадчиво говорит она, – только вот что ей за это будет?..
– Сникерс.
– И все? – И я ничего не скажу тете Лизе про игру в «столик».
– Договорились… Детка… – Яночка щелкает меня указательным пальцем по кончику носа.
Синяя заколка в ее волосах. Клац-клац – можно делать ей как клювом птицы. И взгляд: осиный, кусающийся, пронизывающий насквозь; вжжж – и уже просто ледяной; вжжж – и наивный, открытый, снизу-вверх: «Киска не виновата. Ну что она тебе сделала?..» И где-то посреди всего этого притворства на миг – полоснув по глазам ярко-оранжевым солнцем – то же самое, в сторону чего смотрит Рита на школьной фотографии. Они и правда очень похожи.
– Что? – спрашивает меня Яночка.
– Ничего.
Она берет мобильник и подносит его к губам как микрофон, открывает и закрывает слайдер; тот в ответ взвизгивает звуковым сигналом. Порыв ветра задирает ее клетчатую мини-юбку, так что видны белые трусики с французским пуделем. Она прикрывает юбку ладонью и вполоборота улыбается Сиднею:
– Почему вы все так смотрите на Киску? Ей просто нравится, как телефон звучит в ее ротик.
– А это лучше, чем окунь? – спрашивает Анечка. – Ну, ты раньше любила долго трогать окуня в суши языком.
– Что за глупый вопрос! Конечно, хуже: окуня ведь можно проглотить!..
Они смеются все втроем, а я чешу кожу между пальцами, покусанную комарами. Про окуня и правда смешно, но меня все пока раздражает из-за того, что я не до конца проснулся. По веранде растекается запах куриного бульона и дым только что зажженной зеленой спирали от насекомых; Пуфик шумно копается в полиэтиленовых пакетах с мусором и папашиными бутылками, что стоят на лестнице.
– Сидни, у Киски к тебе предложение… – говорит Яночка, – как к бизнесмену. Давай заключим сделку: ты напишешь мне курсовую… а я за это выполню любое твое желание. Нужно что-нибудь про жизнь современных подростков.
– Вообще любое желание? – интересуется Сидней. – Разумеется. Анечка опускается на ковер рядом сестрой и чешет ее за ушком:
– Киска, как ты могла так низко пасть! Неужели твоя лень сильнее твоих убеждений?
– Отстань! Если Киска сама будет заниматься такой чушью, она заболеет и умрет!
– И за курсовую она готова отдать свою драгоценную невинность этому альфа-монстру?
– Киска очень часто сама себя удивляет…Яночка уворачивается от ласк сестры и выгибается мостиком, лениво царапая согнутыми пальцами воздух. – Мммм… Про жизнь подростков… – Сидней хмурит брови, изображая напряженную работу мозга, – хорошо, есть две темы!
– Выкладывай!
– Первая. «Гомоэстетика как движущая сила скейт-культуры».
– Совсем дурак, что ли?
– А по-моему, отличная тема, – говорит Анечка, – Киска, ты просто привередничаешь… Это же как раз по нашему профилю!
– Отличная? – с притворной обидой в голосе переспрашивает Сидней. – Для вашего кружка лесбиянок-революционерок она даже слишком шикарная!
– Сам ты кружок!..
– Нет, правда, я уже вижу, как это будет! Главное – успеть закончить до моего отъезда. Киска, пиши под диктовку! «Мы, преподаватели философии, как огрономы завтрашнего дня…» Написала? «Огрономы» обязательно через «о».
– Архитекторы, идиот! – говорит Анечка. – «Мы, как огрономы, ни в коем случае не должны недооценивать роль гомоэст…»
– Ладно, а вторая какая? – обрывает его Яночка. – Вторая уже мейнстрим, но для вашего гадюшника сойдет. Тема такая: «Влияние игры QUAKE на развитие творческих способностей у детей». Пиши! «Мы, как огрономы…»
– Сидни, ну как вообще можно быть таким пиздоболом?!
– Он же Сидней-ТиВи, – говорит Анечка, – чего ты от него хочешь?
– Кто? – удивляется Яночка.
– Сидней-TV, – повторяет сестра. – Киска, ты разве не знаешь этой истории? Он Риту покорил тем, что так представился. Она всегда меччала о живом телевизоре, а тут вдруг появляется наш красавчик, говорит, что он Сидней-TV, канал SPACE, и начинает рассказывать, как нейтронные звезды всасывают солнца в космическом вальсе, и прочие дешевые трюки выдавать. Хотя, он тогда был приличным человеком, не то что сейчас – работал билетером в планетарии и даже хотел в вечернюю школу пойти.
– А меня он связывал, – говорю я.
– Ну-ка, ну-ка, Тим, – интересуется Анечка, – давай-ка с этого момента поподробнее! А то огро-номы у него, гомоэстетика…
– Идиотка! – говорит Сидней. – Просто я приходил к Рите, а Тим мучил меня морским боем. Вот я играл с ним в связывание, чтобы он не мешал нашим свиданиям.
– А Рита чем тебя покорила? – спрашивает Яночка.
– А ты будто не знаешь, Киска? – говорит Анечка, садясь по-мужски на корточки и закуривая сигарету. – Чем она всех покоряет…
Молния пробивает ночь, высветив вспышкой всех нас.
«А скажи, ты до сих пор ли влюблен…» – вздрагивает струнами радио сквозь шорох помех.
Где-то вдалеке гудит уходящая электричка, на ощупь пробирающаяся через непогоду. Анечка успевает докурить сигарету и приняться за вторую. Она пускает красивые кольца дыма, которые разбиваются о колышущуюся на ветру занавеску, что прикрывает вход в дом. Анечка умеет все. Пускать дымные кольца, открывать зажигалкой пиво… Она смотрит, как ее сестра подбирается к Сиднею: точно так же, как ко мне недавно.
– Ты грустишь? – спрашивает его Яночка.
– Нет.
– Не грусти!
– Я не грущу… Это просто меланхолия, Киска. Яночка обнимает Сиднея за плечи.
– Киска любит тебя.
– Я знаю.
– Не грусти! Пожалуйста! Ты очень хороший, ты же сам знаешь. Не грусти! Это было давно, забудь.
– Я не грущу, Киска…
– Представь лучше что-нибудь хорошее. Когда мне грустно, я всегда так делаю. Знаешь, что я представляю?
– Знаю, Киска. Minicooper.
– Да-да-да. Он так зовет меня! Мини-купер, мой любимый малыш мини-купер, он будет так ласково урчать своим моторчиком. Я буду его любить! Я уже вижу, какого он цвета: он желтый. Он будет меня везде возить и играть мне музыку. Малыш! И он будет возить Киску, если она вдруг проснется посреди ночи и ей захочется полакать где-нибудь молочка.
– Киска, завтра у тебя будет твой малыш. Ты одна у меня осталась…
– Вот видишь, незачем грустить. А о чем ты мечтаешь?
– В том-то и дело, Киска, что уже ни о чем.
– Даже о Киске?
– Ох ты, блин, – как-то неестественно весело говорит Анечка, – может, вас оставить ненадолго? Сид, надо было раньше сказать Киске, что ты Сидней-TV. Она ведь тоже выросла в обнимку с телевизором.
– И с кошкой! – говорит Яночка. – С телевизором и с кошкой… Сидни, почеши мне, пожалуйста, спинку… Знаешь, Киске очень нужен хозяин. Она так устала быть бездомной.
– Я твой хозяин, Киска.
– Да, но ты ведь скоро снова улетишь. Ты должен найти Киске нового хозяина, который будет гладить ее, чесать спинку и животик, целовать лапки. Он будет покупать ей вкусный корм из ягнятины и завязывать разноцветные ленточки на шее… А ты сможешь иногда приезжать и забирать Киску на выходные…
Анечка теребит две сережки в ухе. Я знаю, что ничего хорошего это не предвещает – последний раз, когда она делала так, папашина бутылка с клюквенной наливкой полетела о стену, и там надолго осталось красное пятно в форме кричащего женского лица со вздыбленными волосами. Следом в ход пошли и цветочные горшки: когда Рита вызвала милицию, пол у нас был покрыт ровным слоем утоптанной земли с вкраплениями глиняных черепков.
– А во время течки Киска будет жутко вопить, и в нее придется кидаться тапком, – холодно говорит Анечка, – готовься, толстячок…
– Не придется, – говорит Сидней, – я уверен, Киска приятно мяукает. Киска вообще очень приятная и смешная. Я помню, когда показывали программу про визажистов, она сразу говорила, что хочет стать визажистом. А потом она еще хотела быть гонщиком «Формулы-1», парикмахером, художницей, охотницей на вампиров, хакером, стеклодувом и режиссером фильмов ужасов.
– Еще я хотела быть великой теннисисткой! Мне очень нравились белые юбочки, в которых в теннис играют. Я тоже хотела в такой бегать.
– Киска, ты вообще балласт, – говорит Анечка, – балласт и баланс.
– А по-моему, я шикарная Киска! Особенно когда веселая. Но сейчас великая скука поглотила меня, а Рита куда-то пропала вместе с вином… Сидни, пузатка, чеши пониже… Еще чуть-чуть… Да, вот здесь…
– Киска, ты становишься похожей на Риту, – раздраженно говорит Анечка, закуривая новую сигарету, – а ее еще в школе считали самой большой шлюхой. Ты знаешь, что ее выгнали с выпускного вечера за то, что она пришла туда голой? Ну, не совсем голой – две трети ее кожи было обклеено такими маленькими зелеными ценниками… Нет, я правда не понимаю, чего с ней так все носятся?! – Анечка сплевывает в стеклянную банку, которая служит ей пепельницей, – тоже мне, женщина с отчаянной судьбой… Просто мужчины тупые, всегда ведутся на шлюх. Мужчины вообще мерзкие и отвратительные! От них нужно брать все, что только можно, и делать пакости, чтобы они поняли, что они никто! Неизвестно еще чем они там занимаются своим мерзким телом!
– Ого… – улыбается Сидней, – наболело? Анечка, знаешь, ты даже само слово «мужчина» произносишь с придыханием, совсем как старушка в той рекламе Irn Bru… Ну почему ты нас так ненавидишь?
– Да потому что я умная!
– Умная? Хорошо… Умножь тогда в уме восемь на девятнадцать!
– Восемь на… Отстань! Нет, ты смеешься, толстячок, а я даже тебя с трудом переношу, просто привыкла уже… Я уверена, это мужчины во всем виноваты! Рита – очень хороший пример: она с вами слишком много общалась и в итоге сошла с ума. Сид, ты же слышал всю ту фигню, с которой у нее все началось два года назад? Ну, про то, что скоро Земля превратится в большую фасолину, и прочую чушь? Так эта бредятина была солидной жизненной позицией, исполненной кристальнейшей логики по сравнению с тем, что у нее сейчас в голове. И на Тиму вон посмотри: он уже полгода ни с кем не разговаривает, кроме нее… Тим, когда у вас там переход в четвертое измерение запланирован, а?
– Сегодня, – отвечаю я. Анечка разводит в стороны руками:
– Без комментариев…
– Не знаю, – говорит Яночка, – а по-моему, Рита просто несчастная и обиженная на весь мир, потому что она, скорее всего, не сможет иметь детей.
Выключенный телевизор в моей комнате устало хрустит пластиком, как он обычно делает только ночью. Standby – глаз красного огонька в темноте бетонной коробки.
– А она разве не может иметь детей? – спрашивает Сидней.
– Сид, у нее месячные раз в три месяца. А если она спит на боку – у нее потом синяки от ребер остаются… И еще ей почему-то кажется, что она некрасивая, поэтому она так любит все эти свои проституционные сапоги и косметику. И ринопластику она поэтому сделала.
– А по-моему, вы просто маленькие сплетницы, – говорит Сидней, – маленькие и злые. Вас нужно посадить под стеклянный купол посреди пустыни Гоби, чтобы вы там на пару генерировали мировое зло и никому не мешали жить.
– Сид, ты странный, – говорит Анечка, – уж кто-кто, а ты должен понимать, что она шлюха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21