.. то есть как только я за ней не ухаживала. Мало кто вытерпел бы такое. А она позволяла себе – ну, какой спрос со старухи. Я и сама в возрасте, но...
– Да что вы, – сказал Эрик. – Вам и шестьдесят-то едва дашь.
– Словом, когда у меня на руках была ваша мать, я ох как чувствовала свои годы.
– Могу себе представить. Она же невыносимо самодовольная, – сказал Эрик, – просто невыносимо. Совершенно невыносимо. А что до вашего отца... Невыносимый тип, – сказал Эрик. – Старая скотина.
– А что именно, – поинтересовалась миссис Петтигру, – вы хотели мне предложить, мистер Эрик?
– Ну как, я просто счел своим долгом поддержать вас. Затем и приехал. А деньги что, – сказал он, – бог с ними, с деньгами.
– Ах, без денег путь коротенек, мистер Эрик.
– Да зовите меня просто Эриком, – сказал он.
– Эрик, – сказала она, – нету дружка ближе кошелька.
– Ну конечно, монетка-другая бывает в нужную минуту очень кстати. Именно в нужную минуту. А ведь правда, как это он дожил до своих лет при его образе жизни?
– Эрик, я бы вас без денег никогда не оставила. То есть до тех пор, пока...
– И вам всегда удается вытрясти из него наличные?
– Разумеется.
Эрик подумал: уж это будьте уверены.
– Пожалуй, нам надо на пару с ним повидаться, – сказал он.
Она посмотрела на его маленькие руки. Как ему доверять? – подумала она. Завещание и не подписано, и не заверено.
– Доверьтесь мне, – сказал Эрик. – Ум хорошо, а два лучше.
– Все-таки надо бы обдумать, – сказала она.
– То есть вы хотите действовать в одиночку?
– Нет, я этого не сказала. Я в том смысле, что этот ваш план такой неожиданный, и после всего того, что я сделала для Годфри и Чармиан, я как бы имею право...
– А что, ведь, ей-богу, – сказал Эрик, – просто мне нужно поехать в Суррей к матери и рассказать ей о мелких отцовских прегрешениях. Это будет, конечно, очень неприятно, зато сотней хлопот меньше. И у отца чистая совесть, и вам станет ни к чему о нем волноваться. Вам-то как утомительно.
Она возразила ему без околичностей:
– Вам неизвестны подробности связишек вашего отца. А мне известны. У вас улик нет, а у меня есть. Письменные свидетельства.
– Ах, это, – сказал он. – Да есть у меня улики. Блефует небось? – подумала она.
– Ну и когда бы вы хотели с ним напрямик поговорить? – спросила она.
– Да хоть сейчас, – сказал он.
Но когда они приехали домой, Годфри был черт знает где. Миссис Энтони уже ушла. И миссис Петтигру вконец перепугалась. А глядя, как Эрик рыскает по дому, хватает фарфоровые безделушки и трясет их так и сяк, она еще и рассердилась. Однако стерпела. У нее было такое чувство, что этого человека она знает наизусть. Да и надо бы знать, с ее-то опытом.
Он наконец опустился в древнее кресло Чармиан; миссис Петтигру взъерошила ему волосы и сказала:
– Бедненький Эрик. Как они с вами обошлись, а?
Он склонил свою крупную голову на ее просторный бюст, и это было ему приятно.
После чая у миссис Петтигру был легкий астматический приступ; она удалилась в сад, чтобы отдышаться. Возвратившись, она увидела, что в кресле, где был оставлен Эрик, сидит Годфри. Нет, это оказался Эрик: он уснул, свесив голову набок. И хотя лицом он напоминал Чармиан, однако во всем остальном был подобен Годфри.

* * *

Впечатление бодрости и здоровья, которое Годфри произвел на Чармиан из окна, подтвердилось, когда он вошел к ней в комнату.
– Очень мило, – сказал он, оглядевшись.
– Присаживайся, Годфри. Только что был Гай Лит. Боюсь, я немного утомилась.
– Да, он как раз уезжал.
– Да, бедняжка. Все-таки выбрался навестить меня. А как ему трудно передвигаться.
– Таков ли он был, – сказал Годфри, уютно откидываясь в кресле и вытянув расставленные ноги, – летом тысяча девятьсот второго года на вилле у Женевского озера или с девятьсот второго по девятьсот седьмой у себя на квартире возле Гайд-Парк-гейт, в Шотландии, Биаррице и Торки, а потом в Доломитах, когда ты заболела. Хорош был и девятнадцать лет спустя, когда жил на Ибери-стрит, до того самого времени...
– Ну-ка, дай мне сигарету, – сказала Чармиан.
– Что? – растерялся Годфри.
– Дай сигарету, Годфри, а то я позову сестру, она принесет.
– Слушай, Чармиан, тебе сигарет не полагается. То есть я хочу сказать...
– А я хочу, пока не умерла, выкурить еще одну сигарету. А насчет Гая Лита – ты бы уж, Годфри, лучше помолчал. Сам-то хорош. Лиза Брук. Уэнди Лус. Элинор...
– Паршивчик, – сказал Годфри. – Да на него глядеть стыдно, а ведь ему еле-еле семьдесят пять. Скрючен в три погибели над двумя клюками.
– Должно быть, Джин Тэйлор разболтала, – сказала она, протянула руку и потребовала: – Сигарету, Годфри.
Он дал ей сигарету и поднес огонь.
– Я тут решил прогнать миссис Петтигру, – сказал он. – Очень уж возомнила о себе, стерва такая. Миссис Энтони от нее житья нет.
Чермиан затянулась.
– Еще какие новости? – спросила она.
– Алек Уорнер, – сказал он, – впадает в маразм. Он приходил ко мне сегодня утром и хотел пощупать мой пульс и смерить температуру. Я выставил его из дому.
Чармиан расхохоталась так безудержно, что в конце концов ее пришлось уложить в постель, а Годфри провели в гостиную, накормили яйцом всмятку и тонким ломтиком хлеба с маслом и отправили домой.

* * *

В восемь часов они отужинали. Миссис Петтигру сказала:
– Если он не явится к девяти, позвоню-ка я в полицию. Вдруг он угодил в катастрофу. С ним ведь страшно ездить – как это еще до сих пор ничего не случилось.
– Подождем волноваться, – сказал Эрик, рассудив про себя, что новое-то завещание пока не подписано.
– Ах, я всегда за него волнуюсь, – сказала она. – Поэтому я и говорю, что имею право...
Годфри вел машину осторожней обычного. Теперь, удостоверившись, что сведения Уорнера точны, стоило пожалуй, и поберечь свою жизнь. Человек, правда, и не сомневался в уорнеровских сведениях. Бедная Чармиан. Во всяком случае, теперь уж нечего ей важничать и строить из себя праведницу. Не то чтобы она особенно заносилась, но изображала такое чистоплюйство, что человек чувствовал себя перед ней последней свиньей. Бедная Чармиан; фу, как гадко со стороны Тэйлор так напакостить ей после стольких-то лет. Однако же Тэйлор, сама того не подозревая, сослужила хорошую службу...
Ну, вот он и дома. Далековато приходится ездить немолодому человеку.
Годфри вошел с очками в руке, протирая глаза.
– Где это вы изволили пропадать? – осведомилась миссис Петтигру. – Эрик тут сидит вас дожидается.
– А, добрый вечер, Эрик, – сказал Годфри. – Налить тебе чего-нибудь?
– Без тебя налили, – сказал Эрик.
– Я себя чувствую вполне сносно, спасибо, – сказал Годфри, повышая голос.
– Да неужели? – сказал Эрик.
– Эрик хочет поговорить с вами, Годфри.
– Мы с миссис Петтигру во всем согласны, отец.
– В чем это во всем?
– Относительно нового завещания. Я же со своей сторены рассчитываю на соответствующую и незамедлительную компенсацию.
– Ишь как у тебя брюхо выпирает, – сказал Годфри. – У меня вот нет брюха.
– В противном случае нам придется ознакомить мать с некоторыми фактами.
– Образумьтесь, Годфри, – сказала миссис Петтигру.
– Убирайся к чертям из моего дома, Эрик, – сказал Годфри. – Даю тебе десять минут, потом звоню в полицию.
– Мы, кажется, слегка переутомились, – сказала миссис Петтигру, – ах, это заметно.
– А вы съезжайте завтра утром, – сказал он ей.
У дверей позвонили.
– Кто бы это мог быть? – удивилась миссис Петтигру. – Вы, наверно, погасили фары, Годфри?
Годфри проигноривал звонок.
– Все, что вы можете рассказать Чармиан, – объявил он, – она и без того знает.
– То есть как? – сказала миссис Петтигру.
Звонок раздался снова. Годфри оставил их и пошел отпирать дверь. На крыльце стояли двое мужчин.
– Мистер Колстон?
– Он самый.
– Нам бы надо с вами переговорить. Мы из уголовного розыска.
– Фары я не гасил, – сказал Годфри.
– Это насчет вашей сестры, – сказал мужчина постарше. – Видите ли, дама Летти Колстон...
На другой день было воскресенье. «Телефонный хулиган перешел от слов к делу, – гласили газетные заголовки. – Пожилая дама-благотворительница убита в собственной постели. Деньги и драгоценности похищены».

Глава пятнадцатая

– Ищешь одно, – сказал Генри Мортимер своей жене, – а находится нередко совсем другое.
Миссис Мортимер открывала и закрывала рот наподобие клюва. Она кормила с ложечки вареным яйцом двухлетнего малыша и, когда он разевал рот, невольно проделывала за ним то же самое. Внук был отдан ей на попечение, пока дочка донашивала второго ребенка.
Миссис Мортимер вытерла малышу рот и пододвинула ему кружку молока.
– Ищи одно, обрящешь другое, – сказал Генри Мортимер. – В бумагах Летти Колстон обнаружились двадцать два разных завещания, составленные за последние сорок лет.
– Вот глупая женщина, – сказала Эммелина Мортимер, – разве можно так часто менять решения. – Она пощекотала внуку щечку и покудахтала ему, а когда он рассмеялся, затолкнула в разинутый рот последнюю ложечку яичного крошева, тут же почти всю выплюнутую. – Жаль было беднягу старика Годфри, как он не выдержал разбирательства. Видно, очень был привязан к своей сестре, – сказала она.
Она дала ребенку кружку с молоком; он обхватил ее обеими ладошками и захлюпал, а бойкие глазенки сновали туда-сюда над ободком кружки.
Ребенок был усажен в манеж в садике, и миссис Мортимер сказала мужу:
– Так что ты мне говорил про завещания бедной Летти Колстон?
– Наши молодцы, как водится, перерыли все ее бумаги в поисках наводящих улик и, уж само собой, проверили тех, кому выгодна ее смерть. Хороший составили списочек по двадцати двум завещаниям.
– Но ведь, кажется, убийца был ей совершенно незнаком?
– Нет, конечно, это было еще до того, как его взяли. Обычная проверка, и вот...
Преступника нашли через три недели после убийства дамы Летти, и вскоре ожидался суд. Между тем за эти три недели все бумаги ее были тщательно изучены, и лица, значившиеся в каком-либо из двадцати двух завещаний и пребывающие в живых, были без лишнего шума выявлены, проверены и сняты с подозрений. Только одна фамилия вызвала легкую заминку: Лиза О'Брайен из Ноттингема; она фигурировала в завещании от 1918 года. Однако по ноттингемским архивам выяснилось, что именно в этом году Лиза Брук, урожденная Джонабоком, 33 лет от роду, вышла замуж за некоего Мэтью О'Брайена, 40 лет. Дальше расследовать не стали. Упомянутая в завещании Лиза О'Брайен заведомо находится в преклонном возрасте; кстати обнаружилось, что она и вовсе умерла; О'Брайен же если и жив, то по летам опять-таки в убийцы не годится. Прочее полицию не интересовало, и фамилия О'Брайен была вычеркнула из списка подозреваемых.
К Генри Мортимеру обратились потому, что он был знаком с убитой и знал ее окружение; он согласился расследовать предположительную связь между убийством и анонимными телефонными звонками. В полиции, правда, считали, что пресловутых звонков не было: засечь их не удалось никакими способами, и оставалось заключить при поддержке психиатров, что старики и старухи просто страдают слуховыми галлюцинациями.
Однако надо было ублаготворить общественность: эту сторону дела и препоручили Генри Мортимеру. Появилась возможность сообщить:
«Ведется расследование вероятной связи между убийством и анонимными угрозами по телефону, которые, как заявляла убитая, многократно имели место в последнее время».
Мортимер исполнил порученное дотошно. Как и его сотоварищи, он подозревал, что это убийство – дело случайное. Опять-таки подобно сотоварищам, он знал, что неизвестный голос так и останется голосом, что выследить его во плоти невозможно. Тем не менее он изучил всю полицейскую документацию и в итоге составил доклад, который позволил опубликовать следующее заявление:
«Полицейские власти вполне удостоверились, что между убийством дамы Летти Колстон и анонимными телефонными звонками, на которые она приносила жалобы в течение нескольких месяцев, никакой связи не наблюдается».
Между тем Генри заинтересовался замужеством Лизы О'Брайен.
«Ищешь одно, а находится другое», – сказал он сам себе. Ибо он никогда не слыхал об этом Лизином замужестве. Первый ее брачный союз – со старым богачом Бруком – был расторгнут в 1912 году. Тайный брак с Гаем Литом открылся недавно, когда Гай заявил права на наследство. Но Мэтью О'Брайен – нет никакого Мэтью О'Брайена Генри не помнил. Сейчас он, должно быть, совсем старик, если не умер.
Он попросил своих навести справки о Мэтью О'Брайене. Тот отыскался почти сразу – он уже больше сорока лет был пациентом психиатрической лечебницы в Фолкстоне.
– Вот так вот, – сказал Мортимер своей жене, – ищешь одно – обрящешь другое.
– А Джанет и Рональд Джопабокомы знают что-нибудь про этого Лизиного мужа? – спросила миссис Мортимер.
– Да, они его отлично помнят. Лиза уехала с ним путешествовать по Канаде и пропала на целый год. А когда появилась, сказала им, что он погиб в дорожной катастрофе.
– С какого времени он в сумасшедшем доме?
– С тысяча девятьсот девятнадцатого года – попал туда через несколько месяцев после женитьбы. Завтра Джанет поедет его опознавать.
– Трудновато, однако, – после стольких-то лет.
– Это чистая формальность. Вне всякого сомнения, он – тот самый Мэтью О'Брайен, за которого Лиза Брук вышла замуж в тысяча девятьсот восемнадцатом году.
– И она сказала, что он погиб?
– Сказала.
– Ну и как же теперь Гай Лит? Она ведь вышла за него замуж? Он, стало быть, тоже в ответе за двоебрачие?
– Вот уж не думаю, чтобы Гай знал, что прежний муж еще жив. Видимо, все ей поверили и считали его мертвым.
– И полиция не станет беспокоить бедного Гая?
– Нет, не потревожит его полиция за давностью лет. Тем более что ему за семьдесят пять.
– Ну и женщина была эта Лиза Брук, – сказала миссис Мортимер. – Надеюсь, хоть деньги ее... Ах да, а что же будет с ее деньгами? 3начит, Гай Лит не...
– Это действительно вопрос. Законный наследник Лизы – Мэтью О'Брайен, будь он сто раз не в своем уме.
Генри вышел в сад и обратился к своему визжащему внуку:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26