— Дорогой коллега, никак не мог дозвониться до вас, — заговорил он ласково, что сразу же насторожило Власова. — А дело у меня важное. К вам может прийти клиент с жемчужиной… Очень крупной… И совершенно безумной просьбой…
Власов лишь покачал головой — ничего себе, конфиденциальность! Едва успел распилить жемчужину, а Буре уже знает!
Впрочем, что тут удивительного? Самый дорогой товар — информация, особенно в области антиквариата, а председатель ассоциации должен знать все…
— С какой просьбой? — коротко спросил Власов.
— Распилить.
— Пусть приходит, распилю.
— Да вы с ума сошли! Это же редкостный экземпляр! Таких денег стоит! Я вас прошу, не пилите. Задержите под любым предлогом и дайте знать.
Ассоциация варилась в собственном жирном соку, Буре лишь выжидал время, когда «дикие» мастерские разорятся, и никогда не обращался с просьбами.
— А что вы собираетесь делать с этой жемчужиной?
— Куплю ее. Вас же перлы не интересуют, коллега?
— Нет, я к ним равнодушен. — Власов ухмыльнулся. — Поэтому, если хорошо заплатят, распилю что угодно.
— Не пугайте меня, коллега!
— Желание клиента, принципы…
— Это не клиент! Это счастье! — застонал Буре.
— А почему он должен прийти ко мне?
— Потому, что вас не интересует жемчуг. Вы любите охоту на волков.
Власов на самом деле занимался волчьей охотой, особенно перед весной, с началом гона, когда звери разбивались парами, и потому коллекционировал ружья, карабины и снегоходы. За последние годы у него скопилось около двух десятков шкур, и однажды в трудное время он попросил Буре выставить их на продажу в своем антикварном магазине. Ювелир тогда не подозревал, чем занимается Власов в свободное от камнерезных дел время, и, увидев шкуры матерых волков, в первый момент чего-то устрашился, а потом зауважал и стал называть коллегой, чего раньше не было.
— Неужели вы сами их убили? — с изумлением и страхом то и дело спрашивал он.
Шкуры он взял и заплатил неплохо, но в магазине не выставил — кому-то перепродал.
— Очень прошу вас, задержите этого клиента! — взмолился Буре. — Вы же смелый и отважный человек!
— Как же я задержу его? Ноги связать, что ли?
— Обещайте что-нибудь! Ну, сошлитесь на неисправность станка. Скажите, сейчас отремонтируют… Потяните время! И еще на всякий случай оформите заказ. Чтобы узнать его имя, адрес… Желательно заглянуть в паспорт или другой документ. Это если он вдруг что-то заподозрит и уйдет раньше.
Просьба была очень серьезная для их отношений, и прозвучи она несколькими часами раньше, до того, как жемчужина попала на алмазный круг, можно было выторговать у Буре прием в ассоциацию, то есть определить свое будущее: чувствовалось, председатель ради этого перла пошел бы на все. Но дело уже было сделано, и все-таки Власов рискнул без всякой надежды — более всего, чтобы поморочить мозги конкурентам.
— Что же обещаете вы? — с сарказмом спросил он.
— Договоримся, коллега.
— Хотелось бы услышать что-нибудь конкретное.
— Вы берете меня, как волка! Если бы я решал один!.. Вы же понимаете, все нужно согласовать с надзирателями. Да, коллега, такова жизнь. Мне легче заплатить вам за услугу.
— Деньги мне не нужны.
— Получится с перлом — будем решать вопрос, — сдался Буре. — Так что молитесь, коллега, чтобы этот человек пришел к вам.
Власов посожалел об упущенной возможности, потом плюнул на Буре, его ассоциацию и сел на кухне составлять отчет для налоговой, разумеется, липовый, поскольку покажи он действительное положение дел, через месяц предприятия не станет. Ненавистная эта работа отвлекала, будто горчичник, он почти забыл о жемчужине и уснул спокойно. Однако просыпался дважды и всякий раз, вспоминая о старике, с каким-то навязчивым недоумением пытался понять, зачем ему потребовалось доставать эту песчинку?
Не для лекарства же от слепоты, в самом деле…
Наутро он неожиданно увидел старика возле запертой двери камнерезки. Кажется, клиент поджидал его давно, поскольку отстраненно и самоуглубленно бродил взад-вперед вдоль мрачной бетонной стены бывшего городского бассейна, где располагалась мастерская, иногда останавливался, наклонял ветку сирени и блаженно нюхал цветы. На его сутулых плечах дыбился объемистый и тяжелый рюкзак, в руке была в общем-то ненужная ему трость, а на ногах почему-то резиновые сапоги с высокими голенищами.
Похоже, пришел пешком: по крайней мере вчерашней «Волги» с козлом поблизости не было.
— Я к вам, — сообщил он, заметив Власова.
— Что-нибудь не так?
— Нет, все в порядке. Пришел пораньше, чтобы поговорить с глазу на глаз.
Клиент проследовал за Власовым в офис, снял на ходу свою ношу, развязал веревку, стягивающую горловину рюкзака, и поставил его на стол.
— Вот, — сказал он бесцветно, — теперь прими настоящий заказ. Давай оговорим сроки. А условия прежние и единственные — строгая конфиден… В общем, надо молчать как рыба. Взамен на остатки перлов.
Рюкзак был до отказа набит крупным голубым, черным и даже невиданным розовым драгоценным жемчугом, словно это был простой речной галечник…
2
Текущий доклад по своей теме Самохин приготовился сделать еще два дня назад, но никак не мог попасть на прием к руководителю «Бурводстроя». Обычно Диана Васильевна сама напоминала о сроках и требовала строгого исполнения; сейчас же сначала перенесла доклад на следующее утро, затем не приняла без объяснения причин, и Самохин два часа просидел в приемной, пока исполнявший обязанности секретаря Баринов не посоветовал ему вернуться на рабочее место.
Судя по всему, в «проектном бюро», как всегда неслышно и почти незаметно, происходил очередной ажиотаж по поводу какого-нибудь очередного открытия, которое в очередной раз на самом деле окажется чьим-то мошенничеством, только весьма искусным. Спрашивать, что происходит, было не принято, да и не у кого: каждый работал автономно в режиме строгой секретности, запрещалось даже входить в чужие комнаты без особой на то причины. Поэтому коллектива, как такового, не существовало, сотрудники не знали друг друга, практически не общались, встречались только в коридоре, да и то редко, поскольку большей частью пребывали в постоянных и длительных командировках. К тому же в «Бурводстрое» существовала нескончаемая и незримая ротация: вдруг ни с того ни с сего появлялся новый человек, а кто-нибудь, уже примелькавшийся, бесследно исчезал, к примеру, на год и более.
Правда, изредка случалось невольное сближение двух работников, если объединялись темы, однако чаще всего одного потом куда-то переводили, а оставшийся долго не показывался на глаза. Вхожими в любую комнату и подчеркнуто коммуникабельными были только помощник Дианы Васильевны генерал Хлопец и режимник Баринов — ее правая рука, а скорее, глаза, следящие за соблюдением секретности. С его подачи руководителя группы стали называть Леди Ди, прозвищем естественным, почтенным и, как подозревал Самохин, придуманным не без участия самой Дианы Васильевны. И еще Баринов был знаменит вечным серым пиджаком в черную искру, который носил круглый год и, похоже, не одно десятилетие, старомодными нарукавниками и навязшим у всех на зубах изречением, которое расценивалось как девиз «проектного бюро»:
— Кто обладает информацией о будущем, тот обладает абсолютной властью.
Работая в столь серьезном учреждении, этот человек в грош не ставил результаты его труда и считал, что только он, допущенный чуть ли не ко всем гостайнам, знает, что произойдет через десять или двадцать лет.
О том, откуда и кто приходит в группу, чем потом занимается и куда исчезает, можно было лишь догадываться или судить по отдельным косвенным замечаниям Хлопца, видимо, человека веселого, разговорчивого и теперь явно скучающего на новом месте службы. Выведенный за штат генерал занимался неким общим руководством и выполнял отдельные поручения Леди Ди, а попросту каждый день, словно доктор, делал обход всех девяти палат сотрудников, разговаривал о погоде, о боксерских поединках профессионалов, футболе, рыбалке, магнитных бурях и птицах.
Опытному контрразведчику этого было достаточно, чтобы определить общее морально-психологическое состояние группы и, в случае необходимости, незаметно повлиять на него. А еще он отвечал за хозяйственную часть, которая сводилась в основном к контролю за единственной уборщицей и техническим состоянием здания, а точнее, борьбе с вездесущими голубями, галками и воронами, неведомым образом попадающими на внутренний чердак режимного объекта.
Дело в том, что три года назад, сразу же после создания, рабочую группу временно разместили в особняке ликвидированного проектного бюро «Бурводстроя» — пустом, гулком и мрачноватом, некогда перестроенным из католического храма, пообещав, что скоро переведут в место, более достойное для структуры Администрации Президента. Вывеска была хорошим прикрытием и так понравилась руководству, что группа получила соответствующее кодовое название. Вроде бы целый год потом искали подходящее здание, пока не решили, что и здесь хорошо, сделали косметический ремонт, сложную систему охраны, сигнализации и оставили навсегда.
Но как бы ни переделывали, ни приспосабливали этот костел, все равно начальник «Бурводстроя» Леди Ди сидела в алтаре, ее помощник и режимник на клиросах, а сотрудники — в общем зале, разгороженном деревянными переборками с мощнейшей звукоизоляцией. Обжить всю высоту готического храма было невозможно, поэтому сделали дощатые перекрытия, подвесные потолки, а все остальное подкупольное пространство осталось пустым, пыльным и гулким. Сюда никто не заглядывал, если не считать стеклянных глаз охранных видеокамер, датчиков сигнализации и птиц: неведомо как, но на чердак особенно часто попадали галки и голуби, отчего над головами начиналась усиленная эхом птичья свистопляска, от которой не спасала даже двойная шумоизоляция.
В общем-то, никого особенно не волновало воркованье голубей и посвист крыльев — иногда даже было приятно услышать живые звуки в мертвой тишине костела, когда целый день приходится тихо сидеть над бумагами или у компьютерного монитора. Птицы отвлекали от глобальных проблем, умопомрачительных теорий и невеселых аналитических выводов, возвращая к обыкновенной человеческой жизни, и как-то сразу хотелось на свет, на воздух, под ветер или дождь: в комнатах сотрудников не было даже окон…
Однако это сосуществование с птицами, а точнее пыль, возникающая от пересохшего птичьего помета, как и бывает с принцессами, вызывала у Дианы Васильевны сильнейший приступ аллергии, а попросту, насморк и чих. Красноносая, со слезами на глазах и несчастная, она убегала с работы домой и руководила по телефону. Поэтому каждое утро «служба» в храме начиналась с того, что охрана забиралась на чердак и отлавливала, а когда никого не было, то под руководством и при личном участием Хлопца отстреливала птиц, после чего уборщица собирала трупики, мела и пылесосила весь чердак.
После долгой и бесполезной борьбы наконец-то приехали кремлевские верхолазы, допущенные обслуживать секретные объекты, поднялись на крышу и тщательно заделали все дыры, щели и забрали мелкой сеткой вентиляционные отверстия.
С неделю было тихо, Леди Ди успокоилась, но прошлым летом, накануне бури и объявленного по Москве штормового предупреждения, на чердак набилось столько птиц, что охранник с помповым ружьем даже стрелять не стал, отговорился, что, мол, никаких патронов не хватит. Но сам отчего-то был напуганным и подавленно задумчивым.
Вся эта летающая тварь благополучно отсиделась в укрытии, пока над городом бушевал ураган, после чего таким же неведомым образом покинула чердак, оставив после себя горы неистребимого аллергена. Верхолазы вновь обследовали костел от фундамента до готических шпилей, пошатали и замазали раствором подозрительные кирпичи, заменили ненадежную черепицу и не обнаружили ни одного отверстия, сквозь которые проникали либо могли проникнуть даже колибри. Помет убрали, перекрытия обработали каким-то раствором и установили приборы, что на аэродромах отпугивают птиц. Но все равно у Принцессы началась почти нескончаемая аллергия, и теперь Самохин подозревал, что Леди Ди не принимает его из-за очередного приступа и своего непрезентабельного вида.
Не могла она показаться на глаза подданным с красным носом и слезливыми глазами.
Ее фаворит и помощник Хлопец о состоянии здоровья своей госпожи помалкивал, тем более что с некоторых пор их отношения с Самохиным были натянуто-официальными и холодноватыми. У генерала была, пожалуй, самая тяжкая житейская проблема — выдать замуж младшую дочь Алину, которая по большой и страстной любви уже выходила за сына некоего арабского шейха, впоследствии оказавшегося многоженцем и просто богатым мошенником, который с помощью влиятельного генерала проделывал свои дела в Москве. Теперь Хлопец сам искал мужа, и в один прекрасный день его выбор пал на Самохина, два года назад ставшего холостяком.
Сергей Николаевич об этом не подозревал, поскольку практически ничего не знал о семейных страстях генерала, напрочь скрытых от постороннего взора, а пристальный интерес к собственной персоне, в том числе и к деталям личной жизни, относил к его служебным обязанностям. Да и сравнивать отношение к себе фаворита было не с чем, возможно, он со всеми разговаривал так и у всех засиживался, отвлекая от работы, поскольку самому делать было нечего.
Как-то раз поздней осенью генерал неожиданно пригласил Самохина к себе на дачу порыбачить с острогой. Удочек, спиннингов и прочих ловушек Самохин не любил, впрочем, как и сам процесс ловли, а тут надо было плыть на лодке ночью вдоль отмелей, с факелом или мощным прожектором, на свет которых перед ледоставом выплывала крупная рыба. Эта рыбалка ему понравилась, и добыча была богатая — девять щук и три десятка налимов вспоминали потом до Нового года, собирались съездить еще раз, теперь на весеннюю, за сомами и попутно пострелять уток и вальдшнепов.
1 2 3 4 5 6 7