— фыркнул я.
— Наоборот, — покачал головой Мирон. — После случая с тобой начинаю подумывать писать иконы с отпетых грешников. Глядишь, будут пользоваться большим спросом.
— Не богохульствуй! — погрозил я пальцем.
— Какое тут богохульство? Грешники на земле живут намного лучше святых, а в загробный мир я не верю, потому тоже хочу неплохо пожить... Давай по пять капель на дорожку?
Он достал из-за пазухи бутылку.
— Нет. У Любаши сегодня день рождения, а я и так уже принял. Нехорошо получится, если заявлюсь пьяным.
— Счастливо отпраздновать, — пожелал Мирон и приложился к горлышку бутылки.
— И тебе счастливо, — кивнул я, нацепил на одно плечо ремень с ящиком, на второе — ремень со сложенным лотком, взял в руки пакет с поленом и побрел из сквера, по пути раскланиваясь со знакомыми художниками.
Ящик с куклами и лоток я хранил в каморке под лестницей первого подъезда пятиэтажки, расположенной напротив входа в сквер. Ведал каморкой дворник Михалыч — крепкий старик, бывший преподаватель физкультуры и страстный поборник здорового образа жизни. Выйдя на пенсию, он принципиально устроился на работу дворником, чтобы постоянно иметь физическую нагрузку и быть всегда в тонусе. Ему было под восемьдесят, но выглядел он никак не старше пятидесяти: в волосах — ни единой сединки, а статная фигура — просто на зависть. Поставить нас рядом, так я выглядел старше.
Михалыча я застал во дворе скалывающим ломом наледь с тротуара.
— Принес долг? — мрачно поинтересовался он. — Если нет, можешь разворачиваться и топать восвояси.
За хранение ящика и лотка он брал сто рублей в месяц, но за последние два месяца я ему задолжал.
— Принес, принес!
Михалыч воткнул лом в сугроб, снял рукавицу и протянул руку.
— Давай.
— Побойся Бога, Михалыч! — взмолился я. — Замерз как цуцик, руки задеревенели. Поставим все в каморку, и сразу отдам.
Михалыч смерил меня недоверчивым взглядом, молча развернулся и повел в подъезд. Отпер дверь каморки и придирчиво пронаблюдал, как я впихиваю под лестницу лоток и ящик между метел и лопат.
— Если соврал, — предупредил он, — выброшу твои причиндалы на улицу к чертовой матери!
«Так на улицу или к чертовой матери?» — завертелась в голове ехидная мысль, но озвучивать ее я не стал Нечего Михалыча раздраконивать Он хоть и учителем работал, но физкультуры, а не русского языка. Впрочем, нынешние учителя русского языка тоже не поняли бы меня.
— Что ты, Михалыч, разве я тебя когда обманывал?
Я стянул с рук перчатки, согрел пальцы дыханием, затем полез в карман и достал четыреста рублей.
— Это долг и аванс за два месяца вперед.
Брови Михалыча удивленно взлетели, он взял деньги, пересчитал и сразу подобрел. Вынул из кармана ватника дубликат ключа от каморки и протянул мне.
— Держи. Человек ты аккуратный, гадить здесь не будешь, я тебе верю Но задолжаешь — снова отберу.
— Спасибо за доверие! — бодро отсалютовал я, сунул ключ в карман, подхватил пакет с поленом и выскочил на улицу. На именины меня ждали через два часа, но еще предстояло поменять доллары на рубли и купить Любаше подарок. Раньше предполагал подарить помаду или брасматик, но теперь это казалось убогим при моих-то деньгах. Все-таки Любаше тридцать пять, почти круглая дата.
Деньги я разменял в обменном пункте универмага, здесь же решил присмотреть и подарок. Давно в универмаг не заглядывал, не по моим возможностям Вещи предпочитаю приобретать на рынке у «челноков» — хоть и не то качество, но гораздо дешевле. Сейчас же решил не экономить — один раз живем. Гуляй, рвань подзаборная!
Вначале хотел купить часики — чтоб уж память так память. Но, проходя мимо отдела бижутерии, бросил взгляд на витрину и застыл, привороженный гарнитуром из серебра с бирюзой. Серебро искрилось в лучах подсветки, а бирюза сияла, как Любашины глаза. К тому же бирюза — камень Любаши по зодиаку... Я не суеверный, ни в приметы, ни в гороскопы не верю, но мода есть мода. Да и цена весьма приемлемая — три с половиной тысячи.
— Это в рублях? — на всякий случай поинтересовался у продавщицы.
Миловидная продавщица окинула меня оценивающим взглядом и увидела перед собой красномордого с мороза мужика в поношенном тулупе и непрезентабельной шапке.
— Да... — скривив губы, процедила она. Но, поскольку покупатели в универмаге отсутствовали и ей было скучно, насмешливо добавила: — За валюту— в другом конце зала.
Я пропустил насмешку мимо ушей и снова принялся разглядывать гарнитур. Предметов было много: перстенек, серьги, кулон на цепочке, серьга в ноздрю, серьга в пупок, серьга... ну, в общем, понятно куда. Гм... Для молодежи, может быть, это в порядке вещей, но, честно говоря, не знаю, как Любаша воспримет серьгу в эту... этот... да и в ноздрю и пупок тоже.
— А предметы гарнитура все вместе продаются или можно по отдельности приобрести?
— Любой предмет по выбору, — не глядя на меня, бросила продавщица.
— Да? — Я воспрянул духом. — Тогда посчитайте, сколько будут стоить кулон, перстенек и серьги... — Запнувшись, я поспешно поправился: — Серьги в уши.
Продавщица презрительно фыркнула, покосилась на меня, но все же взяла калькулятор и посчитала.
— Две тысячи триста рублей.
— Беру.
Я достал из кармана пачку пятисоток, полученных в обменном пункте, отсчитал пять купюр и бросил на прилавок.
Продавщицу будто подменили. Она расплылась в улыбке и залебезила, словно мой тулуп мгновенно превратился во фрак, а шапка в шляпу. Наверное, я себя вел точно так же в сквере с нежданно-негаданно щедрым заказчиком.
— Вам завернуть или уложить в футляр?
— В футляр.
— Это еще двести рублей.
Я степенно кивнул.
Продавщица достала из-под прилавка длинный, как пенал, футляр, обтянутый черным бархатом, уложила в него кулон с цепочкой, серьги, затем взяла перстенек и вопросительно посмотрела на меня.
— Простите, а какой размер?
— Чего — размер? — не понял я.
— Перстенька.
Размера я не знал, но, вспомнив тонкие пальцы Любаши, быстро нашелся.
— Как на мой мизинец.
Продавщица бросила профессиональный взгляд на мои руки, заменила перстенек на другой и протянула мне.
— Примерьте.
Я надел перстенек на мизинец, глянул, и оправленная в серебро бирюза снова зачаровала меня голубым цветом Любашиных глаз.
— Да... То, что нужно... — восхищенно выдохнул я, возвращая перстенек.
Продавщица уложила перстенек, закрыла футляр и, упаковав его в полиэтиленовый чехол, протянула мне.
— Спасибо за покупку.
Слащавая улыбка на ее лице выглядела приклеенной, и я непроизвольно отметил, как мало в этой улыбке общего с улыбкой «Снегурочки», прошедшей мимо меня по заснеженному скверу.
— И вам спасибо... — отведя взгляд в сторону, буркнул я и спрятал футляр во внутренний карман пиджака. Поближе к сердцу. Сентиментальным я стал в последнее время выше всякой меры.
— Заходите еще, — продолжала расплываться фальшивой улыбкой продавщица.
— Всенепременно, — раскланялся я и, не удержавшись, отомстил за насмешку: — Как только, так сразу.
В гастрономе я купил бутылку шампанского и бутылку коньяка. Хотел взять торт, но вовремя одумался. Любаша непременно испечет сама и обидится, если я принесу покупной. Насчет тортов она мастерица, и никакой торт из итальянских или французских кондитерских магазинов, недавно открывшихся в городе, не сравнится с ее тортами. Каким бы вкусным ни был. Уже хотя бы потому, что это — Любашин торт.
У дома Любаши я зашел в цветочный киоск и купил пять громадных алых роз по баснословной цене. Обвязывая букет серебристой ленточкой, продавщица словоохотливо поучала, в какую воду и как нужно ставить розы, чтобы они стояли долго. Оказывается, вода нужна комнатная, отстоянная, подсахаренная, а черешки должны быть наново подрезанными и расщепленными. А ту часть черешка, которая находится в воде, необходимо освободить от веточек и колючек. Продавщица уложила цветы в длинную коробку и предупредила, что по такой погоде больше десяти минут мне не следует находиться на улице — цветы может прихватить мороз. Лучше взять такси.
Я молча кивал, но, когда вышел на улицу, такси брать не стал. До дома Любаши было пять минут хода, однако я на всякий случай пробежал расстояние за три. Заскочил в подъезд, поднялся на третий этаж, отдышался перед дверью и посмотрел на часы. Пришел на семь минут раньше. Нормально. Мужчине следует приходить немного раньше, а не опаздывать. Опаздывать — женская прерогатива.
Дверь открыла Оксана, четырнадцатилетняя дочка Любаши. Этакая стервочка с мамиными глазами, но паршивым характером. Меня она недолюбливала, но терпела. Правда, не всегда. Сегодня она была особенно агрессивной.
— О, Дед Мороз пришел, подарки принес! — скривилась она. Сразу уловила запах перегара, сморщила нос и помахала перед лицом ладонью. — И уже поддатый... Видно, не в первый дом заглядывает.
— Ну что ты... — начал я оправдываться. Перед Оксаной я часто терялся, несмотря на ее возраст. А может быть, именно из-за него. — Был на рынке, торговал, немного погрелся...
— Нормальные люди греются чаем из термоса, — резонно заметила Оксана. — А бомжи, — она окинула меня взглядом с головы до ног, явно причисляя к изгоям общества, — у коллектора центрального отопления.
В прихожую выглянула Любаша.
— Здравствуй, — сказала она, и я утонул в бирюзовой глубине ее глаз.
— Здравствуй, именинница... — выдохнул я, шагнул к ней и неловко чмокнул в щеку. — Это тебе.
Суматошно разорвав коробку, достал букет и протянул Любаше.
— Ох, какие...
При виде столь царского подарка Любаша от неожиданности присела, губы у нее задрожали, и мне показалось, что в глазах блеснули слезы. Но она быстро справилась с волнением и поцеловала меня в щеку.
— Спасибо... Они, наверное, сумасшедших денег стоят...
— Брось... — делано отмахнулся я.
— ...с балкона, — вклинилась в разговор Оксана. Яда у нее на языке было, как у гремучей змеи. И это в ее-то возрасте... Не завидую тому, кому достанется в жены.
— Не порть маме праздник, — попросил я.
— Я их в вазу поставлю, — сказала Любаша и поспешила на кухню.
— Погоди, цветы в воду по науке ставить нужно, чтобы месяц радовали глаз! — крикнул я вдогонку. — Сейчас разденусь, помогу.
Я поставил пакет с поленом в угол, а пакет с коньяком и шампанским протянул Оксане.
— Выставь, пожалуйста, на стол.
Бутылки в пакете звякнули.
— Ага, водку пьянствовать будем, — резюмировала маленькая стервочка. Она заглянула в пакет и удивленно покосилась на меня. — Богатенький Буратино...
Я ухмыльнулся, снял тулуп, шапку, повесил на вешалку, а когда обернулся, увидел, как Оксана достает из второго пакета полено.
— А это кому подарок? — спросила она.
— Это не подарок, а заготовка для куклы. Положи на место.
Оксана снова окинула меня взглядом с головы до ног и заметила:
— Гляди-ка, а в костюме и при галстуке можно принять и за порядочного человека.
Она сунула полено в пакет и скрылась в комнате. Я причесался у зеркала, поправил галстук, смахнул с пиджака ворсинки овчины и направился на кухню помогать Любаше ставить цветы в вазу.
Отстоянной воды не нашлось, и мы воспользовались кипяченой. В остальном же строго следовали советам продавщицы из цветочного киоска.
— Красота! — сказала Любаша, подняла вазу и залюбовалась розами. Она оглянулась на дверь и быстро поцеловала меня в губы. — Идем за стол.
Стол на троих был накрыт в проходной комнате.
— Я никого больше звать не стала, — извиняясь, сказала Любаша и поставила цветы посреди стола. — Не такая уж и дата... Завтра на работе отметим.
Работала Любаша библиотекарем в городской библиотеке, и как они с дочкой вытягивали на ее зарплату — уму непостижимо. Знаю, как завтра будут справлять день рождения на работе — по кусочку торта, чай... На том и все.
Я окинул взглядом небогатый стол. Мясной салат, соленья, грибы, холодец... На их фоне бутылка коньяка и шампанское смотрелись как аристократы среди бедных родственников. Дурак, не сообразил прикупить чего-нибудь вкусненького. Сказано, мужик, которому главное, чтобы на столе наличествовало спиртное. Хотя при другом раскладе я посчитал бы стол вполне праздничным.
Любаша расправила розы в вазе и только тогда наконец заметила шампанское и коньяк.
— Ой, а я водку на лимонных корках настояла..
— Водку будем пить в другой раз, а сейчас — шампанское!
Я взял бутылку, снова прошелся взглядом по столу, но увидел только две рюмочки.
— Тащи бокалы! — сказал Оксане.
Мое распоряжение Оксана выполнила беспрекословно. Ни капли яда не упало с ее языка. Скорее всего, потому, что принесла не два, а три бокала.
— Может, оставим шампанское под торт? — растерянно предложила Любаша. — А то у меня ничего на столе под него нет... Не огурцами же закусывать?
— И под торт останется! — возразил я. — Но первый тост за именинницу обязательно с шампанским.
Наклонив бутылку, я выстрелил так, что пробка осталась в руке, и принялся разливать по бокалам.
— Имениннице... дочке...
— Оксане чуть-чуть! — предупредила Любаша.
— Лей-лей, не жалей... — возразила дочка. — Чтоб бокал полным был, счастья не будет...
Я выполнил обе просьбы — плеснул так, что пена заполнила весь бокал, но когда опала, шампанского оказалось на донышке.
— С днем рождения, Любаша! — Я поднял бокал. — Пусть все твои желания сбудутся, и чтобы твои глаза всегда сияли от счастья, родная!
Мы сдвинули бокалы.
— Кому родная, — уголком губ пробурчала Оксана так, чтобы слышал только я, — а кто только сбоку лежал...
Взрослая она была не по годам.
Мы выпили стоя, затем сели.
— Тебе положить салат? — спросила Любаша.
— Погоди, это еще не все. — Я полез в карман, достал футляр и положил на стол перед Любашей. — Открой.
— Это... что? — дрогнувшим голосом спросила Любаша и растерянно посмотрела мне в глаза.
— Мой подарок.
Любаша протянула руку и открыла футляр. Блеск серебра и свет бирюзы, казалось, хлынули в комнату.
— Таки богатенький Буратино... — ошеломленно прошептала Оксана, переводя взгляд с меня на маму, с мамы на футляр, с футляра на меня.
Любаша замерла, не отрывая взгляда от серебра с бирюзой, затем побледнела, лицо ее перекосилось, и она, закрыв лицо руками, в голос зарыдала.
1 2 3 4 5