Однако с князем не поспоришь, упрям старик, особенно сейчас, в старости. Что ж, Феоктист так Феоктист. Еще раз вздохнув, Раничев приоткрыл дверь. За слюдяным окном людской уже…

Глава 2
Февраль 1398 г. Москва.
ТАЙНАЯ МИССИЯ

Я привык бродить один и глядеть в чужие окна,
В суете немых картин отражаться в мокрых стеклах.
Мне хотелось бы узнать, что вас ждет
И что тревожит ваши сны…
Алексей Романов «Солдат вселенной»


…вовсю сияло зимнее холодное солнце.

Где-то за лесистым холмом, за излучиной заснеженной Москвы-реки, слева от продвигавшегося по зимнику вверх по реке обоза, показались сумрачные стены Данилова монастыря. Увидев их, обозные приободрились – тяжел путь оказался, как от самой Коломны пошло буранить – едва выбрались, да еще волки так и бежали стаями, заходя то слева, то справа, выли, шныряли по берегам серыми тенями, но напасть так и не решились – может, испугались многолюдства, а может – недостаточно голодные были, подкрепились по пути в селищах собачками, а то и лося загнали. Чуть проехали вперед – сверкнула меж елками белокаменная колокольня Симоновой обители. Возницы придержали лошадок:
– Тпрру!!!
Остановились, сошли с возов, спешились и, сняв шапки, сотворили благодарственную молитву – теперь уж вот и Москва, совсем немного осталось, во-он, виднеются уже лачуги и кузницы Заяузья, такие же серые, как низко нависшее над замерзшей рекою небо.
– Скоро амбары, батюшка! – нагнал Раничева купец Никодим, доверенное лицо княжеского тиуна Феоктиста. Чернобородый, кудлатый, осанистый, Никодим больше напоминал легендарного разбойника Кудеяра, нежели скромного торговца скобяным товаром, правда, несмотря на грозный вид, нрав имел скромный, богобоязненный. А об амбарах сообщил, потому как в этом месте – в устье Яузы – их пути расходились. Купчина оставался разгружать товар на арендованные склады, а Раничев и его люди ехали дальше, на западную окраину города, в Чертолье, то еще местечко, вплотную примыкавшее к Занеглименному посаду. В Чертолье – овраги, канавы, кустарники, ручей Черторый – и в самом деле, сам черт мог сломать ногу, не говоря уже о простых путниках. Именно там и притулилась небольшая усадебка некоего Елизара Конопата, настоятельно рекомендованная тиуном в качестве основной резиденции. Вот эти-то рекомендации и пугали Ивана, были у него насчет резиденции и другие планы, которыми он не очень-то спешил делиться со своими людьми, вернее – с людьми Феоктиста. А таковых было – трое воинов и старший дьяк Софроний, старый знакомец, сквалыжная кочерыжка – именно он-то и был легальной крышей всего предприятия, как же, приехал из дальней обители в Москву, закупить богоспасаемых книжиц – жития святых – Четьи-Минеи. Насчет Софрония можно было и не сомневаться – тиунов послух, трое воинов тоже рекомендованы Феоктистом, Иван лишь только двоих упросил взять – Лукьяна из младшей дружины да Авраамку-дьяка. Им – верил. Вот только им сейчас и верил, уж, конечно же, не Софронию-кочерыжке! Иван едва только заслышал его писклявый сладенький голосок, увидал редковатую бороду, большой, висящий словно перезрелая груша нос, прикрывавшую голову скуфеечку, обшитую собачьим мехом, так и скривился тут же, словно вместо доброго вина ненароком испил уксуса. Ну Феоктист, удружил, подлюка! Как вот с этакими хвостами тайные дела делать? И еще поди знай, что им такое тайное тиун нашептал, может, сгубить всех, не говоря худого слова, да возвратиться по-тихому? Нет, по-тихому уж никак не выйдет – князь Олег Иванович наверняка полный отчет потребует. Стало быть – по-громкому уходить будут – с погоней да с боем. В этакой-то ситуации легко кому угодно нож под ребро сунуть, потом поминай как звали. Вот показались склады – приземистые, длинные, сложенные из крепких сосновых бревен, из которых, почитай, вся Москва сложена – каменных-то зданий – раз-два и обчелся, потому и пожар тут – страшное дело! Да и не только на Москве, так и в других городах русских. Старых деревянных построек – почти нет, одни новые – часты пожары, вот и выгорали избенки, церквушки, хоромины – да ведь как выгорят, и с полгода не пройдет – а глянь-ка, вновь красуются домишки, не хуже прежнего! Плотницкие артели вверх по Москве-реке рубили срубы из кондовой сосны, на борах растущей, – такая сосна и прочна, и влаги берет мало. Деревья рубили зимой иль по ранней весне, покуда не заходили в них летние соки, рубили топором, не пилили пилою – от ударов комель словно бы стягивался – меньше влаги такое бревно брала, да и не гнило почти. Вот и сейчас, поди, рубят артельщики лес, дождутся высокой воды – сплавлять будут, иногда – и целыми срубами. Так вот после любого пожара враз отстроится город, встанет краше прежнего, возрожденный, словно волшебная птица Феникс из пепла. Лес – он и в Африке лес.
Простившись с купцом и обозными, дальше поехали сами – мимо Великого посада, мимо белокаменного кремля, мимо замерзших пристаней, на самую окраину, на холмище – в Чертолье. Как сыскать домишко Феоктистова человечка, Софроний знал, видно, и прежде не раз езживал. Свернув за Неглинной направо, проскакали вдоль замерзшего ручья, змеившегося в овраге – вот уж поистине Черторый, ладно сейчас хоть снег, а в бесснежье-то любой ноги сломит. От ручья повернули налево – скученные домишки постепенно уступили место пустоши и даже молодому ельнику, а уж за ельником видно было, как дымились избенки. Софроний обернулся к Ивану, пропищал:
– Сюды, батюшка!
Усадьба Елизара Конопата оказалась хоть и невелика размерами, да уютна и видно, что не бедна, – хлев, конюшня, птичник, амбары, изба высокая, с горницей на подклети и просторными сенями с большими слюдяными окнами. В таких сенях хорошо сидеть летом, в жару, попивая квасок да посматривая в оконца. Многие девки так и делали – собиралися вместе на посидки, приносили прялки – каждая выпендривалась, у кого красивше – пряли, песни пели, смеялись – так их и прозывали сенными девками. Хорошие были сени у Елизара, высокие, кленовые, светлые, жаль вот зимою нельзя их использовать было – помещеньице-то неотапливаемое – зато летом – за милую душу. Как въехали во двор, Иван обратил внимание и на резное крыльцо, и на высившуюся над горницею светлицу – тоже, как и сени – помещеньице летнее, неотапливаемое, зимою там можно припасы хранить, да и от врагов укрыться на время. Однако не бедна изба у тиунова человечка – хоромины целые, пусть похуже боярских, но все же не каждый себе такие позволить может. Раничев вот пока не мог.
Хозяин, Елизар Конопат, встретил гостей вежливым полупоклоном, велел слуге отвести уставших лошадей на конюшню, окинул усадебку хозяйским взглядом. Огненно-рыжий, широкоплечий, с длинными, почти до самой земли, руками и упрямым взглядом, Елизар сильно напоминал Раничеву недораскулаченного вражину советской власти. Правда вот, одет Конопат был бедновато – посконная рубаха, кафтанишко затрапезный, поверх – сермяжина, ну словно б смерд какой, шпынь ненадобный, однако ж усадебка крепка, и взгляд все примечающий, жесткий, такой за свое богатство отца родного придушит и глазом не моргнет.
Поднявшись по крыльцу в сени, прошли в горницу – в лица пахнуло жаром от изразцовой печки. Перекрестились на иконы в углу – в три ряда становые! – помылись у рукомойника, уселись за стол на длинные лавки. Софроний хотел было пошушукаться с хозяином, да тот отстранил строго – о делах потом, сначала, мол, поснидаем. Вошла женщина в шушуне, какие обычно носят крестьянки, надетом поверх саяна – одежки типа широкого сарафана с проймами и круглыми деревянными пуговицами. Поставив на стол глиняную корчагу с аппетитно пахнущими капустою и сельдереем щами, женщина поклонилась – такая же конопатая, как и хозяин, с тщательно убранными под холщовый повойник волосами.
– Супружница моя, Пелагея, – кивнул на нее Елизар. – Сейчас пирогов принесет да миски. Поснидаем.
Все перекрестились перед едой и, дождавшись пирогов, принялись молча трапезничать. Вкусно пахнущие щи оказались пустыми, без мяса, а пироги – с куриною требухою: хозяин не очень-то баловал гостей разносолами. Раничев уже не удивился, когда запивать принесли не квас и не сбитень, а простую, чуть заквашенную слегка забродившим житом водицу – сыту. Что ж, и на том спасибо.
Пообедав, перешли к делу. Вернее – перешел Иван, поскольку сам Конопат так и сидел за столом молча, тупо вертя в руках оловянную аглицкую ложку. Ложка эта, по всей видимости, составляла предмет его особенной гордости – гости хлебали щи деревянными, а Софроний и Авраамка – своими, кои носили, по обычаю, привязанными к поясу.
Выпроводив всех в людскую, Раничев остался с хозяином тет-а-тет и, поднявшись с лавки, прошелся по чисто выскобленным половицам.
– Феоктист-тиун просил помочь в одном деле, – издалека начал Иван, и Елизар тут же кивнул – помогу, мол.
Раничев пытливо взглянул на него и продолжил:
– Я же мыслю, что дело тут не одно, а целых два. Во-первых, нужно приобрести богоспасаемые книги, и желательно не очень дорого… Как, сможешь в этом способствовать?
– Попробую, хоть и нелегко будет.
– Тогда – во-вторых. – Иван усмехнулся. – Во-вторых, мне нужно знать, нет ли у тебя хороших знакомых при дворе князя Василия или Киприана-митрополита?
Елизар Конопат задумчиво поскреб ухо. То ли не было у него таких знакомцев, то ли жаба душила их назвать. Поерзав по лавке, Елизар тщательно облизал ложку и неожиданно справился, надолго ли приехали гости.
– Как все дела справим, – пожал плечами Раничев. – Успеем к весне– хорошо, а нет, так хоть к Пасхе!
– К Пасхе? Ой, то негоже, – опасливо покачал рыжей головою хозяин. – Дела у меня под Можайском, боюсь, отъеду скоро.
– Можайск? – Иван хохотнул и тут же приврал, испытующе глядя на собеседник:. – Есть у нас там человеце… Ты не с ним дела делать едешь?
– Не-не, – Елизар замахал руками. – Лесом я там занимаюсь. Артельку нанял рубить, так ить глаз да глаз нужен.
– Ага, вот, значит, как…
Раничев задумался. Теперь ему стало понятно, на какие такие шиши выстроил Елизар свою усадьбу. Молодец, мужик, вертится. Хотя… почти все уж после пожара отстроились. Может, и не такое выгодное дело? Впрочем, не было бы выгодно, не так бы рвался к своим артельщикам Елизар.
– Думаю, долго у тебя не задержимся, – успокоил хозяина Иван. – Ежели поможешь, конечно.
– Помогу, помогу, – обрадованно закивал Елизар. – Чай, найдутся кой-где знакомцы.
Раничев усмехнулся – ну еще бы не нашлись!
Уже с утра Авраамка с Софронием и Лукьяном отправились по ближайшим монастырям вызнать насчет книжиц. Иван строго-настрого наказал им держаться вместе, надеясь таким образом держать под контролем Софрония. А тот и не сопротивлялся особо – попробовал бы! – так, пробурчал про себя что-то да, потуже затянув пояс, потопал вслед за Авраамом по Можайской дорожке. Проводив их взглядом, Раничев зашел за угол деревянной церкви Святого Луки, постоял там немного, глядя, как ведут на конюшни великокняжеских лошадей – с холма хорошо было видно. Сытые шли кони, ухоженные, овсом да житом кормлены – не всякий смерд так ел, да что там смерд, бери выше – дворяне да дети боярские тоже не каждый день сытно обедали. Эх, хорошо б было не только поручение княжье выполнить, но и деньжатами подразжиться! Не помешали бы к свадебке. Вот Елизар говорит – лес. Хорошее дело, только опять же деньга нужны – нанять рубщиков. Так то бы и неплохо – отправил бригаду в лес…
…с трактором да лесовозом с фискарсом! Ишь, размечтался, Иван Петрович! Леса ему, бригаду… А в рот тебе не плюнуть жеваной морковкой? Тут поди, как и во все времена, все уже давно поделено, где чья делянка, где чьи сплавщики. В Москве, как и в любом русском городе, по большей части деревянном, лес – выгодное дело, особенно после большого пожара. А может, потому и горят города часто? Нет, вряд ли здесь с лесом выйдет – слишком уж мало времени, да и конкурентов, поди, полно… А все ж, при хорошем раскладе, можно и попробовать, чем черт не шутит! Елизара поподробнее выспросить… если тот, конечно, расскажет. Ладно…
Запахнув поплотней полушубок, Иван спустился к Неглинной, откуда, чуть пройдя берегом, повернул направо, а Занеглименье, поискал глазами знакомую избенку. Вот и корчма, вот частокол, а дальше, за углом, покосившиеся воротца и крытая соломой изба, утопавшая в снегу почти до самой крыши.
Обстучав сапоги от налипшего снега, Иван тронул дверь:
– Эй, есть тут кто?
Никакого ответа. Но в избе явно кто-то был – из волоковых окошек тянуло дымом.
Не дожидаясь больше, Раничев отворил дверь и, пригнувшись, вошел в избу. Сразу же пахнуло дымом и кислым запахом варева. В полутьме – маленькая сальная свечка и волоковые оконца давали не очень-то много света – Иван еле разглядел иконку в красном углу, снял шапку и, размашисто перекрестившись, громко поздоровался:
– Да спасет вас Господь, хозяева!
На широкой лавке, за печкой, натужно закашлял старик. Иван подошел ближе:
– Ты ли, Тимофей Ипатыч?
Старик – сморщенный, желтый, с трясущейся бородой прищурив глаза, уставился на гостя. Уста его тронула вдруг улыбка:
– Никак Иване?!
– Он самый! Что, не чаял свидеться?
– Иване! Иване… Дай хоть обниму…
Встав с лавки, старик шаркающей походкой подошел ближе к Раничеву и обняв, расцеловал в обе щеки.
– А где все-то? – Иван осмотрел пустую избу. – На торгу, что ли?
– А, ты про наших, – усмехнулся Ипатыч. – Ребята – Иванко с Анфиской – с утра еще к реке пошли, за лозняком да за липою, скоро ужо и возвернуться должны.
– А Селуян, Авдотий? Поди, по-прежнему скоморошничают.
– В Новугород подались, – махнул рукою старик. – До Рождественского поста еще ушли. Ефима Гудка на торгу встретили – он их и сманил, новгородцы, сказывал, скоморохов любят.
– Ефим! – улыбнулся Иван. – Слава Богу, хоть жив, старый дружище. Как он?
– Да ничего, вроде даже и заматерел малость, видать, и вправду новгородское житье вольготное.
– А ты значит, все гуслями да гудками перебиваешься?
1 2 3 4 5 6 7