Шесть лет я провел в кредитном отделе, анализируя деятельность и финансовое состояние компаний, которые брали займы в нашем банке. Мне нужно было решить, в состоянии ли будут эти компании вернуть деньги. В принципе такая работа могла быть интересной, но банк делал все возможное, чтобы превратить ее в скучнейшее занятие. У меня было ощущение, словно я тружусь в какой-то безликой конторе, укомплектованной безликими людьми, где каждый еженедельно должен изучить определенное количество бумаг.
Впрочем, до поры до времени такое положение меня устраивало. Руководство банка закрывало глаза на мои опоздания, ранние уходы. Очевидно, они полагали, что я выполняю роль своего рода рекламы. Директором лондонского филиала банка был американец, игравший в колледже в футбол, который на всю жизнь остался страстным болельщиком. Он ничего не имел против, если я опаздывал или уходил из банка задолго до окончания рабочего дня. Мои выходные никто не считал, я мог взять неоплачиваемый отпуск на любой срок. Весь банк гордился олимпийским чемпионом, получившим бронзовую медаль в беге на восемьсот метров.
Меня никто не понял, когда я бросил большой спорт. Директор воспринял мое решение как личное оскорбление. По его мнению, у меня не было никаких проблем. Я был еще молод. Еще четыре года - и золотая олимпийская медаль у меня в руках. Как мог я так поступить?
Скучная работа стала еще скучней. Теперь мне нужно было проводить в банке весь рабочий день. Я потерял единственную отдушину, и рутина банковской жизни стала невыносимой. Мне нужно было что-то новое, такое, в чем я мог бы испытать свои силы и победить.
Поэтому, когда я увидел в «Файненшал таймс» объявление о том, что где-то требуется младший трейдер, я заполнил анкету и отправил ее по указанному адресу. В объявлении говорилось, что небольшая фирма по управлению фондами, «Де Джонг энд компани», ищет специалиста с опытом кредитных операций, с перспективой после соответствующего обучения стать менеджером по инвестициям клиентов. Через две недели томительного ожидания я получил ответ. Со мной хотели встретиться! Мне понравились люди, которые проводили собеседование, они показались мне толковыми и дружелюбно настроенными, способными научить меня многому.
Особенно большое впечатление на меня произвел Хамилтон Макензи, под руководством которого я должен был работать. Макензи, стройному, худощавому шотландцу среднего роста, с аккуратно подстриженной короткой бородкой, было под сорок. Его преждевременно поседевшие волосы всегда выглядели так, словно он только что от парикмахера. Взгляд голубых глаз шотландца казался холодным и отрешенным, пока он не направлял его на вас. Тогда он как бы проникал в ваши самые сокровенные мысли, все видел, все замечал, все взвешивал и оценивал. Хамилтон и в самом деле ни на секунду не переставал думать, анализировать, выносить суждения, просчитывать варианты. Сначала меня это смущало, и в его присутствии я чувствовал себя скованно. Но он оказался превосходным учителем. Он хорошо знал свое дело и умел доходчиво и толково объяснять. Часто, не сумев сделать те же выводы, к которым пришел Макензи, я чувствовал себя полным дураком, но он никогда не жалел времени на то, чтобы объяснить ход своих мыслей. Его критика, хотя и высказанная в резкой форме, всегда была конструктивной. Самое главное, он был решительно настроен научить меня всему, что сам знал об управлении портфелем ценных бумаг.
А знал он очень многое. Он завоевал репутацию прирожденного игрока, который не может жить не рискуя. В большинстве современных руководств по управлению ценными бумагами подчеркивается, что любые попытки обмануть рынок обречены на провал, поэтому обычно менеджеры страются подчиниться требованиям рынка, а если они решают отклониться от них, то, как правило, делают это в минимальной мере. Хамилтон находил такую стратегию смешной. Он полагал, что, если какая-то компания доверяет «Де Джонгу» управление своими деньгами, значит, она платит комиссионные не просто так, а за свежие идеи. Он считал своим долгом заработать для клиента столько денег, сколько он сможет, и такими путями, какими он сочтет нужным. Поэтому он рисковал, рисковал очень серьезно, но отнюдь не вслепую. Он выжидал, когда представится очередная благоприятная возможность, анализировал все опасности, устранял или обходил те из них, которые можно было устранить или обойти, и лишь после этого, когда был уверен, что все шансы на его стороне, делал решающий шаг. Результаты радовали клиентов «Де Джонга», и они доверяли Хамилтону большие суммы.
Компания была создана двадцать лет назад Джорджем де Джонгом и первое время занималась управлением некоторыми известными благотворительными фондами. Восемь лет назад в компании появился Хамилтон, и «Де Джонг» стал привлекать зарубежных клиентов, особенно японских. С тех пор объем фондов, которыми управляла компания, постоянно возрастал и теперь достиг двух миллиардов фунтов стерлингов. Последние пять лет мистер де Джонг, которому сейчас было под семьдесят, появлялся в офисе лишь три раза в неделю по утрам. Он сохранил за собой полный контроль над компанией, которая приносила ему немалый доход. Фонды инвестировались в облигации в различных валютах, и управление этими операциями находилось целиком в руках Хамилтона. На него работали шесть человек, одним из которых был я.
Старшим из нас был Джефф Ричардз. У него за плечами был двадцатилетний опыт работы с инвестициями. Он должен был предугадывать предстоящие изменения обменных курсов и процентных ставок и соответствующим образом размещать ценные бумаги. Неизменно спокойный и вежливый. Джефф с его академическим подходом к анализу рынка обычно находил правильное решение. Ему помогал Роб Гринхалш; он отвечал также за управление недолларовыми облигациями. Роб, работавший в компании года два, был примерно моим ровесником. У нас был также «специалист по прогнозированию биржевой конъюнктуры» Гордон Херли. Он занимался анализом истории курсов ценных бумаг и на этой основе предсказывал будущие курсы. На первый взгляд такая работа была не многим надежнее гадания на кофейной гуще, но Гордон чаще угадывал, чем ошибался.
Я следил за долларовыми ценными бумагами, на долю которых приходилось больше половины наших фондов. Это была сфера интересов Хамилтона, в которой он и сам до сих пор работал очень активно. Предполагалось, что в будущем я передам часть своих функций Дебби. Пока что она, проработав в главном офисе даже меньше меня, большую часть времени уделяла документации и изредка оформляла более или менее безопасные сделки. У нас с Дебби была одна помощница, спокойная, но очень расторопная двадцатилетняя Карен.
Вот уже шесть месяцев я был частью этой команды, и мне она нравилась.
Шагая по Бишопсгейт, я наконец добрался до высокого здания с черными стеклами - «Колониал-банка». По мере того как таяло состояние этого банка, сокращалась и его потребность в помещениях, и теперь верхнюю часть здания занимали другие компании. «Де Джонг» располагался на предпоследнем, двадцатом, этаже. На лифте я поднялся на наш этаж и оказался в роскошной приемной. Здесь каждого посетителя должно было поразить обилие полированного красного дерева, дорогих книг в кожаных переплетах и гравюр восемнадцатого века, на которых были изображены древние торговые пути и чайные клиперы под всеми парусами. Приемная производила впечатление солидного, безупречного учреждения, напоминала о богатствах, завоеванных столетия назад финансистами имперской торговли. Здесь все говорило о том, что осторожные решения об инвестициях принимаются лишь после тщательнейшего взвешивания всех «за» и «против». На самом деле компании было всего двадцать лет от роду, а Хамилтон и его команда, укрывшись за дубовыми дверями, ежедневно рисковали деньгами своих клиентов.
Я прошел через эти дубовые двери и оказался в операционном помещении «Де Джонг энд компани». Оно было намного меньше операционных залов крупных инвестиционных банков или брокерских контор, где круглые сутки покупали и продавали ценные бумаги. «Де Джонг» был сравнительно небольшой инвестиционной компанией, в которой работали всего несколько сотрудников. Хотя по сравнению с другими инвестиционными фирмами мы были более активны, наша компания работала далеко не все двадцать четыре часа в сутки. Мы покупали и продавали облигации только тогда, когда, на наш взгляд, на рынке складывалась благоприятная ситуация.
Тем не менее, даже в относительно спокойные часы в нашем операционном помещении царила атмосфера скрытого напряжения, и это мне было по душе. Здесь определялась судьба двух миллиардов фунтов стерлингов. Сюда со всего света стекалась информация - по телефону, с экранов компьютеров или на бумаге. Эту информацию мы анализировали, взвешивали, сортировали и затем сводили воедино. Потом принимали решение: продать одни ценные бумаги, купить другие или просто ничего не предпринимать. Каждое решение приводило в движение миллионы фунтов стерлингов. Если решение было правильным, то наши клиенты становились на десятки и сотни тысяч фунтов богаче. Если же мы ошибались... Все мы очень серьезно воспринимали лежавшую на нас ответственность.
Две стены комнаты, выходившие на юго-запад и юго-восток, были сплошь из толстого стекла. С высоты двадцатого этажа было хорошо видно не только лондонский Сити, но и низкие холмы за Апминстером на востоке, иглу «Кристал-пэлас» на юге и высокие дома-башни Мидлсекса на западе. На двух других стенах не было ничего, кроме обязательных часов, показывающих время в Токио, Франкфурте, Лондоне и Нью-Йорке, и большой белой доски, на которой синим мелом были нацарапаны результаты сделки, совершенной месяцы назад.
В операционной комнате было восемь рабочих мест. Каждое оборудовано обычными атрибутами, необходимыми для перемещения денег по всему свету: экранами агентств «Рейтер» и «Телерейт», которые дают самую свежую информацию о курсах и рынках, сообщают все биржевые новости; персональным компьютером для анализа портфелей и истории изменения курсов; сложной системой телефонной связи с пультом примерно на десяток линий, которые обращали на себя внимание не звонком, а мигающей лампочкой; огромными корзинами для мусора, куда отправлялась большая часть бумаг из двухфутовой стопки, которые мы ежедневно получали по почте.
Один из столов, в те дни пустовавший, был больше других, чуть менее захламлен и стоял немного в стороне. Это был командный пункт, с которого Хамилтон руководил всеми нами и разрабатывал стратегию новых побед на рынке ценных бумаг. Достаточно близко, чтобы быть в курсе всех дел, достаточно далеко, чтобы контроль не казался слишком навязчивым.
Этим утром я появился на работе позже всех, в пять минут девятого, полагая, что имею на это полное право. Сегодня в операционной комнате было больше людей, чем вчера. Роб вернулся из отпуска, а Гордон - с семинара. Оба говорили по телефону, и Роб уже почти сорвался на крик; значит, его успели чем-то растревожить. Джефф сидел у своего компьютера в той же позе, что и вчера, словно не выходил.
- Доброе утро, - поздоровался я на ходу и услышал в ответ нечленораздельное мычание.
Я прошел к своему рабочему месту и нажал с десяток кнопок над столом и под ним. Тем временем со мной поздоровалась Дебби:
- Доброе утро, самодовольная рожа. Благодарю за вчерашнюю выпивку.
- Не издевайся, - сказал я. - Каждому хоть раз в жизни везет.
Я раскрыл портфель и высыпал на стол то, что собирался прочесть накануне вечером.
- Только не рассказывай, что тебе доставляет удовольствие читать такую дрянь, - сказала Дебби, показывая на желтую книжицу с эмблемой «Блумфилд Вайс». Она подошла к моему столу и взяла брошюру в руки. - «Недолговечность преходящего. Как со временем устаревает информация» доктора философии Джорджа Фейхтвангера. Многообещающее название. - Она раскрыла брошюру на странице, испещренной бесконечно длинными уравнениями вперемежку с заумными фразами. - Ладно, раз ты такой сообразительный, скажи, что значит вот это? - Дебби показала на особенно длинную цепочку греческих букв и арабских цифр.
- Это значит: «Доброе утро, Пол. Не принести ли тебе чашечку кофе?», - ответил я.
- А вот эта абракадабра переводится так: «Встань и налей кофе сам, ленивый сукин сын», - парировала Дебби, показывая на не менее сложное уравнение, стоявшее под первым. Потом она бросила брошюру на стол и направилась к кофеварке.
Дебби мне нравилась. Мы работали вместе всего два месяца, но даже за такое короткое время научились понимать друг друга. Она считала, что я слишком много внимания уделяю работе, я полагал, что она относится к своей работе слишком легкомысленно. Но она никогда не унывала. Дебби анализировала сравнительно небольшие взлеты и падения курсов на рынке ценных бумаг. Рядом с Дебби было невозможно воспринимать всерьез даже самого себя.
Ей было около двадцати пяти. Светло-каштановые волосы она собирала в «конский хвост». Вероятно, она была чуть-чуть полнее, чем следовало бы, но даже эта полнота придавала ей привлекательную мягкость. С лица Дебби никогда не сходила широкая улыбка, а взгляд ее ярких карих глаз постоянно перепрыгивал с одного предмета на другой.
По образованию Дебби была юристом. После двух лет стажировки в не слишком известной адвокатской конторе она решила, что юриспруденцией сыта по горло, и перешла в «Де Джонг энд компани». Впрочем, совсем забыть свою специальность ей не удалось, и первые два года она провела в нашем «черном офисе», где большую часть времени у нее занимали правовые проблемы управления нашими фондами в соответствии с неисчерпаемым потоком новых законов, постановлений и правил, единственной целью которых было гарантировать, что мы не украдем деньги наших клиентов. В конце концов она убедила Хамилтона перевести ее на должность младшего трейдера. Обучалась она быстро, хотя со стороны могло показаться, что она лишь развлекается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51