Сантехника, советую знакомым 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Но мы держались твердо. Пусть попотеют.
Дебби опаздывала, и на все звонки пришлось отвечать мне. Это была нелегкая работа.
В девять я окликнул Карен:
- От Дебби ничего не слышно?
Прошлым вечером мы выпили совсем немного; у нее должно было хватить сил, чтобы дотащиться до нашего офиса.
- Пока нет, - ответила Карен.
В половине девятого ко мне подошел Хамилтон.
- От Дебби ничего?
- Пока ничего.
- Хотя бы соблаговолила позвонить и сказаться больной, - заметил Хамилтон.
Я не стал спорить. Если нет серьезной причины, глупо просто не показываться на работе. Любое объяснение лучше молчания. Дебби часто отсутствовала на работе, но обычно она звонила и ссылалась на недомогание или придумывала другое более или менее правдоподобное объяснение.
Время шло к ленчу. Несмотря на титанические усилия Кэша, Клер, Дейвида и других, мне удалось сохранить все наши пакеты ценных бумаг.
От напряженной работы меня оторвал голос Карен. Звучавшие в нем озабоченность и даже страх привлекли внимание всех, кто был в операционной комнате.
- Хамилтон! Это из полиции. Они хотят поговорить с кем-нибудь о Дебби.
Хамилтон взял телефонную трубку. Все мы не сводили с него глаз. Уже через несколько секунд он слегка нахмурил брови. Хамилтон вполголоса говорил около пяти минут, медленно положил трубку, встал, подошел к моему столу, потом к столу Дебби и знаком подозвал всех к себе.
- Плохие новости. Дебби нет в живых. Этой ночью она утонула.
Я был потрясен. От слов Хамилтона у меня зазвенело в ушах, комната поплыла перед глазами. Я упал в кресло. Пока Хамилтон разговаривал с полицией, в моей голове пронеслись тысячи мыслей, я со страхом думал о тех несчастьях, которые могли обрушиться на голову Дебби, и все же оказался совсем не готов к жестокому удару. Я болезненно остро ощутил пустоту стола, стоявшего за моей спиной, обычно центра веселой болтовни, сплетен и смеха. Словно издалека до меня доносились слова Хамилтона:
- Ее тело обнаружили сегодня в шесть часов утра в Темзе, недалеко от Миллуолл-докс. После полудня здесь будет полиция. Меня просили проверить, кто вчера последним видел Дебби.
- Я, - сказал я. Точнее, хотел сказать. Вместо этого из моего горла вырвался лишь непонятный хрип. - Я, - повторил я на этот раз более отчетливо.
Хамилтон повернулся ко мне и серьезным тоном сказал:
- В таком случае, Пол, очевидно, полиции потребуются ваши показания.
На меня устремились вопросительные взгляды.
- Последний раз я видел ее около половины десятого вечера, - объяснил я. - Мы только зашли выпить по бокалу вина. Потом она пошла по набережной. Больше я ее не видел.
Несмотря на сумятицу чувств, мне удалось овладеть своим голосом.
- Полиции известно, как это произошло? - спросил Роб.
- Пока ничего не известно, - ответил Хамилтон. - Полицейский сказал, что они не исключают любую возможность.
Как это могло случиться? Очевидно, она упала в воду. Но обычно человек не падает в Темзу ни с того ни с сего. Это не так-то просто сделать, даже в самую отвратительную погоду. Значит, или она намеренно прыгнула в реку, или кто-то ее столкнул. Я вспомнил неподвижный взгляд и вытянутое лицо того человека, что оскорбил Дебби у выхода из плавучего ресторана. Я готов был поклясться, что без него здесь не обошлось.
На наших телефонных панелях неистово мигали лампочки. Хамилтон сказал:
- Давайте пока ответим на эти звонки.
Мы не разговаривали друг с другом. Трудно было даже представить себе, что можно сказать в такой ситуации. Каждый переживал удар по-своему. Карен тихо всхлипывала, утирая слезы платком. Роб и Гордон выискивали, чем бы заняться.
Я просто смотрел на стол Дебби.
До вчерашнего вечера я не осознавал, насколько мы сблизились за последние два-три месяца. У меня перед глазами до сих пор стояли ее пухлые щечки, веселые искорки в ее глазах. Это было всего несколько часов назад, четырнадцать часов, если уж быть совсем точным. Разве может вдруг исчезнуть человек, в котором было столько жизни? Просто прекратить существовать. Это казалось нелепым. Я почувствовал, как у меня защипало глаза. Я опустил голову па руки и замер.
Не знаю, сколько времени я так просидел, пока не почувствовал на своем плече чью-то руку. Я поднял глаза. Это был Хамилтон.
- Примите мои соболезнования, - сказал он. - Вы были очень хорошей командой.
Я выпрямился и кивнул.
- Не хотите пойти домой? - спросил Хамилтон. Я покачал головой.
- Хотите совет? - спросил Хамилтон.
- Какой? - хрипло сказал я.
- Возьмитесь за телефонную трубку и поговорите с людьми.
Хамилтон был прав. Мне нужно было занять себя безопасной ежедневной рутиной - ценами, курсами, слухами, процентами, спредами .
Я не мог заставить себя сообщать коллегам о смерти Дебби. Впрочем, прошло совсем немного времени, но о несчастье знали уже все. Для меня наступили особенно трудные часы, когда мне пришлось сотни раз поддакивать, соглашаясь, что Дебби была чудесной, очень веселой девушкой и как это ужасно, что ее уже нет.
В обеденный перерыв пришли полицейские. Полчаса они разговаривали с Хамилтоном, потом в комнату для совещаний вызвали меня. Там уже дожидались двое мужчин в штатском. Тот, что покрупнее, представился инспектором сыскной полиции Пауэллом. Он был плотным мужчиной лет тридцати пяти в распахнутом дешевом двубортном пиджаке и ярком галстуке. По его быстрым, ловким движениям чувствовалось, что пиджак скрывает крепкие мышцы, а не жир. Он был человеком действия и в просторной комнате для совещаний компании «Де Джонг» ощущал определенную неловкость. Его коллега, констебль сыскной полиции Джонс, приготовив ручку и блокнот, держался в тени.
- Мистер Макензи говорит, что из сотрудников компании вы последний видели мисс Чейтер живой? - начал Пауэлл.
Он говорил с четким лондонским акцентом и таким тоном, что в его устах даже самый невинный вопрос звучал как обвинение. К тому же инспектор Пауэлл прямо-таки излучал нетерпение.
- Да, это так. Вчера вечером мы решили немного выпить.
Я рассказал полицейским все, что произошло накануне. Констебль старательно записывал, не упуская ни слова. Вопросы стали более настойчивыми, когда я упомянул о человеке, который напал на Дебби и потом исчез в темноте. Я ответил на добрый десяток вопросов, насколько мог точно описал незнакомца и сказал, что, если это нужно, я готов потратить время с художником на составление портрета по описанию. Потом Пауэлл резко сменил тему.
- Мистер Макензи сказал, что из всех сотрудников компании у вас с мисс Чейтер были самые близкие отношения?
- Да, думаю, так оно и было.
- Не была ли мисс Чейтер в последнее время чем-то подавлена? - спросил Пауэлл.
- Да нет, пожалуй, ничем.
- Никаких проблем с друзьями?
- Во всяком случае мне она об этом не говорила.
- Какие-нибудь неприятности на работе?
Я заколебался.
- Пожалуй, тоже нет.
- Совсем ничего? - настаивал Пауэлл, глядя мне прямо в глаза. Он уловил мою неуверенность.
- Видите ли, недавно у нее действительно были небольшие неприятности. - Я рассказал о разговоре Дебби с Хамилтоном и о нашей беседе на площади Финсбери. - Но во всяком случае она не настолько огорчилась, чтобы решиться на самоубийство, - закончил я.
- Это как сказать, сэр, - возразил Пауэлл. - Вы не представляете себе, насколько часто внешне вполне уравновешенные люди кончают жизнь самоубийством по таким поводам, которые их друзьям или родственникам показались бы пустяковыми.
- Нет, вы меня не поняли, - возразил я. - Дебби никогда не была в состоянии депрессии. Наоборот, она всегда смеялась. Она радовалась жизни.
Пауэлл, казалось, слушал меня вполуха. Он кивнул констеблю, и тот закрыл блокнот. Потом инспектор сказал:
- Благодарю вас, мистер Марри. Прошу прощения за то, что мы отняли у вас столько времени. Если у нас возникнут еще вопросы, надеюсь, мы сможем с вами связаться?
Я кивнул. Полицейские ушли.
Я с трудом дождался конца рабочего дня. Около шести часов я выключил свои машины и направился к выходу.
У двери лифта я столкнулся с Хамилтоном. В ожидании кабины мы неловко молчали. Для меня непринужденная болтовня с боссом была невозможной и в лучшие времена. Теперь же у меня просто не было сил, чтобы выдумывать что-то умное или интересное.
Наконец подошел лифт, и мы вошли в кабину. Хамилтон спросил:
- Какие у вас планы на сегодня. Пол?
- Никаких. Поеду домой, - ответил я.
- Не хотите по пути заглянуть ко мне и пропустить рюмку-другую? - предложил Хамилтон.
Я ответил не сразу. Я был поражен, настолько приглашение Хамилтона не вязалось с моим представлением о нем. Признаться, перспектива трудного разговора с Хамилтоном в тот момент меня вовсе не радовала, но отказаться я не мог.
- С удовольствием, - ответил я.
Хамилтон жил в одной из серых бетонных башен Барбикана, охранявшего подходы к Сити с севера. От офиса до его дома было от силы пятнадцать минут пешком; с трудом пробивая путь в людских толпах и потоках машин, мы молчали почти все эти четверть часа. Барбикан - это лабиринт бетонных башен, галерей и пешеходных дорожек, которые извиваются вокруг старинных стен и соборов Сити на высоте около двадцати футов над уровнем улиц. Лабиринт настолько запутан, что на пешеходных дорожках желтой краской начерчены линии и указатели, чтобы человек не заблудился в этом бездушном бетонном мире.
В конце концов мы подошли к башне, в которой жил Хамилтон, и на лифте поднялись на последний этаж. Квартира оказалась небольшой и удобной. Она была обставлена минимумом дорогой, но неброской мебели - ее было ровно столько, чтобы здесь можно было жить, но не более того. Единственным украшением были гравюры девятнадцатого века с изображением шотландских аббатств. Разумеется, на стенах должны висеть картины, но до этого дня я не представлял, что гравюры могут быть настолько серыми. Через открытую дверь я заглянул в другую комнату: там был виден только письменный стол.
- Это мой кабинет, - пояснил Хамилтон. - Разрешите, я вам покажу.
Мы вошли в кабинет. Письменный стол стоял у окна, а все стены от пола до потолка были не видны за полками и картотечными ящиками. В этой небольшой комнате были собраны тысячи книг и документов. Кабинет немного напоминал комнату преподавателя в Кембридже, но в отличие от нее содержался в идеальном порядке. Здесь каждая бумага имела свое, строго определенное место. Кроме компьютера на столе не было абсолютно ничего.
Я пробежал взглядом по полкам. Судя по названиям, почти все книги имели то или иное отношение к финансам или экономике. Здесь были даже фолианты девятнадцатого века. Потом мое внимание привлекли полки с другими книгами: я заметил «Теорию хаоса» Глика, «Роль толпы в истории» Руда и даже «Происхождение видов» Дарвина. Рядом стояли труды по психологии, физике, религии и лингвистике.
Хамилтон подошел ко мне.
- Я бы рекомендовал вам прочесть кое-что из этих книг. Они помогут понять суть нашей работы.
Я удивленно посмотрел на него.
- Рынки - это постоянное изменение цен, это взаимосвязанные группы людей, это конкуренция, это информация, это страх, жадность, вера, - объяснял Хамилтон. - Все это является предметом исследования ряда наук, каждая из которых позволяет со своей точки зрения понять, почему рынок ведет себя так, а не иначе.
- Понимаю, - сказал я.
Я действительно понял Хамилтона. В его представлении все, что сделали великие ученые в естественных и гуманитарных науках, так разве лишь внесли какой-то вклад в теорию финансов. Что ж, значит, и от них была какая-то польза.
Я снял с полки книгу. Это был «Государь» Никколо Макиавелли.
- А это? - спросил я, показывая книгу Хамилтону. Он улыбнулся.
- О, Макиавелли понимал, что такое власть. Это книга о власти и о том, как ее использовать. А что такое финансовые рынки? Деньги - это власть, информация - это власть, аналитические способности - это тоже власть.
- Но разве он не писал о том, как стать безжалостным диктатором?
- Нет, нет, вы чрезмерно упрощаете. Конечно, он верил в то, что цель оправдывает средства. Умелый государь ради достижения своей цели способен на все, но он постоянно должен поддерживать видимость добродетели. Это жизненно важно.
Я озадаченно моргнул. Хамилтон рассмеялся.
- На рынке это значит быть умным, быть прозорливым, но прежде всего беречь свою репутацию. Запомните это.
- Запомню, - сказал я, ставя книгу на место.
- Мне нравится мой кабинет, - довольным тоном продолжал Хамилтон. - Я провожу здесь почти все свободное время. Посмотрите, какой отсюда открывается вид.
В самом деле, вид был изумительным. Передо мной лежал весь Сити от собора святого Павла до Ист-энда, в том числе и то банковское здание, где располагался офис нашей компании. Источник вдохновения для Хамилтона, когда он склонялся над трудами по исследованию рынков.
Мы вернулись в гостиную.
- Скотч? - предложил Хамилтон.
- Да, пожалуйста.
Он плеснул щедрую порцию виски в два стакана и разбавил его небольшим количеством воды. Хамилтон протянул мне один стакан. Мы сели.
С видимым удовольствием попробовав напиток, Хамилтон спросил:
- Вы полагаете, это было самоубийством?
Он внимательно следил за моей реакцией. Я вздохнул.
- Нет, - сказал я. - Полиция может говорить все что угодно, но я никогда не поверю, что Дебби могла решиться на что-то подобное.
- Впрочем, у нее были проблемы с работой, не так ли? - заметил Хамилтон. - Не знаю, рассказывала ли она вам, что незадолго до ее смерти у нас была довольно трудная беседа о её будущем.
- Да, я знаю, - ответил я. - Она говорила мне и действительно была немного расстроена. Но надолго ее не хватило, она скоро обо всем забыла. Она была не из тех, кто из-за такой мелочи, как работа, станет портить себе жизнь. Я совершенно уверен, что ее смерть никак не связана с вашей беседой.
Хамилтон заметно успокоился.
- Да, на самоубийцу она была совсем не похожа, - согласился он. - Думаю, это был несчастный случай. -На минуту воцарилось молчание.
- Я в этом не вполне уверен, - наконец сказал я.
- Что вы имеете в виду?
- Незадолго до ее смерти мы встретили подозрительного человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51


А-П

П-Я