Первая его мысль была о том, что империю предали, ибо русы наверняка знали о том, что император Михаил отправился в поход на арабов, уведя с собой армию и флот. Юг был головной болью византийских императоров вот уже многие сотни лет, но с севера ромеи удара не ждали. Ведь говорил же епарх магистру Барде, что не следует трогать киевских купцов, но надменный дядя императора лишь бросил на него высокомерный взгляд. И вот – дождались. В том, что к берегам Византии прорвались именно русы, у Мануила сомнений не было. Только они красят свои ладьи в ярко-красный цвет. Не мог он пока что уразуметь, кто возглавил этот поход.
В Киеве ныне правили Аскольд и Дир, если верить осведомителям из ромейских купцов. В Русалании сидел известный разбойник Искар Урс, прежде не раз разорявший города Византии и Хазарии. Но даже он не осмеливался появляться под стенами великого города, способного поглотить все население той же Русалании, включая грудных младенцев, и не поперхнуться.
Неужели эти безумцы рискнут штурмовать стены? Под рукой у епарха было двадцать тысяч бессмертных. Капля в море, если учесть протяженность стен, которые им придется оборонять. Видимо, следует призвать на стены горожан, выдав им оружие.
Епарх быстро спустился со стены, поразив расторопностью многочисленную свиту. И годы уже не те у почтенного Мануила, и телом он дороден, а вот нужда приспела, и побежал, словно мальчишка.
– Коня мне, – рявкнул епарх, задохнувшийся от быстрого бега.
Коня ему подвели в мгновение ока и даже помогли на него взгромоздиться. Мануил подобрал поводья и огляделся по сторонам. Жители Константинополя уже знали о надвигающейся грозе и гудели как пчелы в растревоженном улье. Да и мудрено было не догадаться, глядя в почерневшее от пожаров небо. Два всадника, облаченных в тяжелые доспехи, скакали впереди разъяренного Мануила, зычными голосами распугивая прохожих. Зазевавшихся они просто топтали конями. Проклятья горожан летели вслед епарху, но он не обращал внимания на крики возмущения и боли. Страх подступал к самому горлу Мануила, и он затравленно хрипел, пугая многочисленную свиту.
Магистр Варда встретил епарха, ворвавшегося в его покои, удивленным взглядом. Дядя императора возлежал на ложе, две полуголые рабыни колдовали над его прической. На лице магистра была написана скука, зато в его прищуренных глазах зажглись огоньки гнева.
Судя по всему, его рассердил столь ранний визит, но магистр Варда обуздал свой гнев и обратился к незваному гостю почти спокойно:
– В чем дело, Мануил? Почему ты врываешься в мои покои без разрешения?
– Русы жгут предместья Константинополя, великий, – склонился в поклоне Мануил. – Я спешил донести до тебя столь горестную весть.
– Какие еще русы? – приподнялся на локте Варда. – Ты в своем уме?
Епарх побурел от обиды, но сдержался. Магистр Варда отличался мстительным нравом и в гневе не щадил ни ближних, ни дальних. Словом, это был достойный дядя своего непутевого племянника-императора. Мануил невысоко ставил того и другого, но Михаилу многое можно было простить по младости лет, а магистру Варде уже перевалило за пятьдесят. В его немалые годы пора уже научиться шевелить мозгами.
– По меньшей мере десять тысяч русов высадились на побережье, великий. По всем приметам выходит, что они собираются штурмовать город.
– Ну, это не так много, – пренебрежительно махнул рукой магистр. – У нас достаточно «бессмертных» , чтобы отразить натиск глупых варваров.
– Смею возразить тебе, великий. Двадцати тысяч «бессмертных» будет недостаточно. Русы могут обнаружить слабое место в нашей обороне и сосредоточить именно там свои силы. Мы не успеем подтянуть резервы. Я прошу тебя отправить гонца к императору. Только появление нашего флота охладит пыл варваров.
– Мне не хотелось бы выглядеть трусом в глазах императора, – поморщился Варда. – Тебе придется отбросить русов своими силами, епарх.
– Тогда разреши мне раздать оружие горожанам, великий.
– Ты в своем уме, епарх Мануил! – разъяренный Варда вскочил с ложа. – Нельзя доверять черни, тем более на виду у неприятеля. В Константинополе достаточно честолюбцев, способных обратить это оружие против нас.
Конечно, магистру Варде было чего бояться. В Константинополе не было человека более ненавидимого, чем дядя императора, и эту всеобщую ненависть Варда заслужил неслыханным коварством и жестокостью. Многие знатные патрикии лишились жизни вместе с имуществом только потому, что не сумели угодить этому человеку, волей случая вознесенного к вершинам власти. Он не пощадил евнуха Феоктиста, которого император Феофил назначил опекуном своего малолетнего сына. Да что там Феоктист. Варда отравил родного дядю, а родную сестру, мать малолетнего императора Михаила, упек в монастырь. Многим казалось, что император, вступивший в пору совершеннолетия, сумеет обуздать своего коварного дядю, но, увы, юный Михаил слишком любил вино, женщин и зрелища, чтобы разумно Управлять Византией, вверенной ему богом. Бессмысленные казни продолжались, и теперь, кажется, настал час расплаты. Божий гнев обрушился на Царственный град мечами краснолицых русов.
– Ты должен вывести своих «бессмертных» за стены города, епарх, и сбросить варваров в море.
– Это невозможно, великий, – в ужасе воскликнул Мануил. – Клянусь всеми святыми!
– Я все сказал, епарх, – надменно вскинул голову Варда. – Иди.
Епарх покинул императорский дворец на подрагивающих ногах. Его душили гнев и страх. Он не сомневался в том, что вылазка «бессмертных» за стены города обернется для Константинополя катастрофой, но и не выполнить приказ магистра Барды не мог. Последней надеждой Мануила оставался патриарх Фотий. Возможно, ему удастся вразумить неразумного патрикия, возомнившего себя непогрешимым.
Увы, надежды епарха не оправдались. Патриарх Фотий был напуган бесчинствами русов, но все-таки полагал, что бессмертные смогут нанести варварам значительный урон, который отобьет у них охоту лезть на стены. Мануил даже зубами заскрипел, выслушав патриарха. Фотий всегда был разумным и осторожным человеком, но в данном случае разум сыграл с ним злую шутку, ибо, пытаясь сохранить хорошие отношения с дядей императора, он губил Константинополь.
– Это ведь язычники, – попробовал вразумить патриарха Мануил. – Они разорят и сожгут не только дворцы, но и храмы.
– Все в руках божьих, – воздел к небу холеные руки Фотий. – Я не верю, что варвары способны захватить самый большой град ойкумены. Русы слишком слабы для великих дел. Всевышний не допустит поругания наших святынь.
Фотий принял монашеский сан уже в зрелом возрасте и за считанные годы прошел путь от простого монаха до патриарха. Разумеется, сделать это ему удалось не без помощи сильных мира сего, в частности того же Барды. Ждать, что он именно сейчас возвысит голос против всесильного временщика, было бы наивно.
– Об одном только прошу тебя, патриарх Фотий. Извести императора от своего имени о нападении русов и передай ему, что положение наше отчаянное. Я умоляю тебя, сделай это хотя бы во имя нашей прежней дружбы и убеди Варду раздать горожанам оружие, в противном случае наша участь будет решена очень скоро.
Лицо Фотия, заросшее густой черной бородой, дрогнуло, а из карих глаз плеснул страх.
– Ты действительно думаешь, что наше положение столь серьезно, Мануил?
– Наше положение отчаянное, Фотий. И я хочу, чтобы ты это знал.
– Хорошо, епарх. Я сделаю все, о чем ты просишь. Сегодня же я пошлю к императору гонцов. Думаю, они сумеют проскочить мимо дозоров русов.

Князь Аскольд с интересом наблюдал, как «бессмертные», вышедшие из ворот города, перестраиваются в фалангу. Было их не менее десяти тысяч. Какая досада, что под рукой у великого князя не более четырех тысяч человек. Все остальные разбросаны по предместьям, где богатая добыча сама плывет русам в руки. Золота и серебра уже взято столько, что ладей не хватит, чтобы все это увезти. Ромейской крови тоже пролито немало. Византия дорого заплатила за свое коварство. За смерть киевских купцов взята большая вира, но и это еще не конец. Надо на веки вечные отбить у ромеев охоту ссориться со славянами.
– Казимир, пошли гонцов к воеводам. Пусть они ведут людей под стены Царьграда.
Русы Листяны Урса, поднятые по тревоге, железной стеной встали на пути фаланги «бессмертных». Во фланг ромеям ударили конники бека Богумила, почти сплошь состоящие из кубанских славян, умеющих биться как в конном, так и в пешем строю. Натиск их был столь силен, что бессмертные дрогнули и начали пятиться к воротам. Аскольд боялся наскока ромейской конницы, но его опасения оказались напрасными. Никто не пришел на помощь византийской пехоте, «бессмертные» медленно отступали к воротам, теряя своих товарищей, но у Аскольда под рукой было слишком мало сил, чтобы довершить разгром ромеев еще одним решительным броском. Превосходство «бессмертных» в численности начинало сказываться. Натиск русов ослаб, что позволило ромеям отступить в город, не потеряв строя.
– Еще две тысячи мечников, и мы ворвались бы в Царьград на их плечах, – досадливо крякнул боярин Казимир.
– Кто ж знал, – вздохнул боярин Гвидон, один из самых близких к князю Аскольду людей.
– Ромеи сотворили глупость, – подвел черту под случившимся воевода Олемир. – Только зря людей погубили.
Аскольд был согласен с воеводой. Поведение ромеев было более чем странным. Шли они в битву словно из-под палки и при первом же ответном ударе покатились назад, как будто были заранее уверены в своем неизбежном поражении.
– Похоже, среди ромейских воевод нет единодушия, – высказал свое мнение подошедший бек Богумил.
Меч хазара был красным от крови, и он передал его отроку для чистки.
– И что ты предлагаешь? – спросил его Аскольд.
– Я предлагаю взять и разграбить этот город.
Боярин Казимир бросил взгляд на высоченные каменные стены, окружающие столицу ромеев, и огорченно присвистнул. Прошибить такие стены тараном нечего и думать. Лезть на них – себе дороже. Добыча манила, но ведь в этом походе русы и так уже хапнули немало. Целую седмицу они грабили окрестности Константинополя практически безнаказанно, разрушили подчистую до полусотни городков и сел, а количество разоренных поместий местных патрикиев никто не удосужился посчитать. Пора бы и честь знать.
Аскольд был согласен с боярином Казимиром. Уж слишком велик был город. Так велик, что десять тысяч русов могли без труда заблудиться среди его домов, величественных дворцов и храмов. И драться им в городе придется не с «бессмертными», а с горожанами, которые, надо полагать, не захотят отдать свое добро за просто так.
– Горожанам в Царьграде запрещено носить оружие, гостям – тем более, – возразил бек Богумил.
Аскольд не верил хазарскому беку. Нет, неспроста Богумил настаивает на продолжении войны. Хазарам зачем-то нужно, чтобы киевляне как можно дольше задержались у стен Царьграда. Уж не затем ли, чтобы византийский флот и войско успели вернуться и наказать русов, слишком много возомнивших о себе? Или дело вовсе не в киевлянах, а в арабах, которых этот внезапный налет северных варваров спасает от византийского нашествия? Беки в последнее время сблизились с эмирами, и хотя основу этой дружбы составляет корыстный торговый расчет, ухо следует держать востро и с теми и с другими. Князь Аскольд не настолько глуп, чтобы позволить кому-то загребать жар чужими руками. Нет, ссориться с хазарами Аскольду сейчас не следует, и дело здесь вовсе не в ромеях, а в варягах Воислава Рерика, который, похоже, чувствует себя полным хозяином Северной Руси.
Аскольд не сомневался в том, что рано или поздно Варяжский Сокол потянется к Киеву. Лучше остановить его на дальних подступах, чем потом слушать рев озверевших викингов под стенами града, который сын кудесника Гордона и княгини Синильды уже считал своим.
– Я бы попытался, – сказал Листяна Урс. – Если мы не возьмем город, то хотя бы потребуем выкуп.
Сына князя Искара неожиданно поддержали почти все воеводы. Видимо, многим из них было обидно уходить от стен богатого города, не сделав даже попытки покорить его. Добыча манила к себе и знатных, и простых славян. За эту почти призрачную надежду они готовы были лить свою и чужую кровь.
– А если вернется император с войском и флотом? – попытался охладить пыл соратников боярин Казимир.
– Время у нас еще есть, – возразил бек Богумил. – Успеем уйти, причем с большой добычей.

Магистр Варда пришел в ярость, узнав о поражении «бессмертных» под стенами Константинополя. Весь его гнев обрушился на смиренно склоненную голову епарха Мануила, и если бы не присутствие патриарха Фотия, то магистр, скорее всего, не ограничился бы словесными оскорблениями и прибег бы к рукоприкладству. Епарх Мануил не считал себя виновным в поражении. Да, он потерял почти четыре тысячи «бессмертных», но все-таки не позволил русам оседлать ворота и ворваться в город на плечах отступающих. А это непременно случилось бы, если бы епарх следовал указаниям самоуверенного магистра Варды.
– Русы вооружены лучше моих пехотинцев, – попробовал урезонить расходившегося Варду Мануил. – Они сражаются за добычу, а «бессмертным» уже полгода не выдавали жалования. Никто не хочет умирать даром, великий.
Варда бросил на епарха уничтожающий взгляд, но не рискнул опровергнуть его утверждение, обидное для верховной власти. Казну Византии опустошали не только неудачные войны, но и безумное мотовство императора и его временщиков, среди которых магистр Варда занимал далеко не последнее место. Задержка жалования «бессмертным» была целиком на совести Варды, это знали и патриарх Фотий, и епарх Мануил, и сам магистр.
– Жалование придется уплатить, – негромко, но веско произнес Фотий. – Я уже послал гонцов к императору. Но войско и флот придут нам на помощь в лучшем случае дней через семь-восемь. А пока мы должны держаться. Думаю, нам придется вооружить горожан и выставить их на стены.
1 2 3 4 5 6 7