Перед глазами у него стояли сладостные картины истязаний, и вопли музыкой звучали в ушах. Он возьмет женщину первым и будет резать ее раскаленным ножом. Чресла его возбужденно напряглись.
А Рек... Ну и рожу он скорчит, увидев, что они пришли!
Ужас застынет у него в глазах! Ужас, от которого цепенеет разум и кишки опорожняются сами собой!
Однако Рейнард ошибся.
Рек вышел из хижины, взбешенный и дрожащий. Он не мог вынести презрения на лице Вирэ. Только гнев помог бы ему позабыть об этом, да и то вряд ли. Но не может же он перемениться, верно? Одни рождаются героями, другие трусами. Какое право она имеет судить его?
— Регнак, дорогой! Правда это, что у тебя там женщина?
Рек оглядел собравшихся разбойников. Больше двадцати человек выстроилось полукругом позади высокого плечистого атамана. Рядом с Рейнардом стоял могучий Груссин, сжимая в руках обоюдоострый топор.
— Доброе утро, Рейн, — сказал Рек. — Что привело тебя сюда?
— Да вот прослышал, что у тебя завелась подружка, и подумал, что старина Рек не откажется поделиться с нами. Я приглашаю вас ко мне в лагерь. Где она?
— Рейн, она не про тебя. Хочешь выкуп? Караван идет...
— Провались он, твой караван! Тащи сюда бабу.
— Специи, драгоценные камни, меха. Большой караван.
— Расскажешь по дороге. Мое терпение на исходе. Тащи ее сюда!
Рек, вспыхнув от гнева, выхватил из ножен меч.
— Идите и возьмите ее сами, подонки!
Вирэ встала рядом с ним со шпагой в руке, разбойники тоже обнажили оружие и приблизились.
— Стойте! — вскинул руку Рейнард и вышел вперед, растянув губы в улыбке. — Послушай меня, Рек. Это бессмысленно. Против тебя мы ничего не имеем. Ты был нам другом.
Ну что тебе в этой женщине? Она убила моего брата — для меня это дело чести, сам понимаешь. Положи свой меч — и можешь ехать. Но она нужна мне живой. — «И ты тоже», — подумал Рейнард.
— Если она тебе нужна — бери ее. И меня заодно. Смелее, Рейн. Не забыл еще, для чего служит меч? Или ты, по своему обычаю, отойдешь за деревья и предоставишь другим умирать за тебя? Ну так уползай, гад! — Рек ринулся вперед, и Рейнард поспешно отступил, наткнувшись на Груссина.
— Убейте его — но не женщину! — приказал атаман. — Женщину взять живой.
Груссин выступил вперед, взмахнул топором. Вирэ снова подошла к Реку и встала рядом. Груссин остановился в десяти шагах от них и встретился с бесстрашным взглядом Река. И женщина... Молодая, храбрая — не красотка, но славная девочка.
— Ну, чего ждешь, остолоп! — взревел Рейнард. — Бери ее!
Груссин повернулся и зашагал обратно. Все вокруг стало каким-то странным и зыбким. Он вспомнил себя молодым, откладывающим деньги на собственный клочок земли; плуг у него был еще отцовский, и соседи охотно помогли бы ему выстроить домик близ вязовой рощи. Что сделал он со своей жизнью?
— Предатель! — вскричал Рейнард, выхватывая меч.
Груссин с легкостью отразил его удар.
— Брось это, Рейн. Пошли домой.
— Убейте его! — приказал Рейнард. Разбойники переглянулись. Одни нерешительно сунулись вперед, другие остались на месте. — Ублюдок! Подлый изменник! — завопил Рейнард, снова вскинув меч.
Груссин набрал в грудь воздуха, перехватил топор обеими руками и разнес меч на куски. Лезвие топора, отскочив от разбитого эфеса, врезалось атаману в бок. Тот упал на колени, скрючившись пополам. Груссин еще раз взмахнул топором, и отрубленная голова Рейнарда покатилась по снегу.
Бросив свое оружие, Груссин повернулся к Реку.
— Он не всегда был таким, каким ты его знал, — сказал он.
— Почему? — спросил Рек, опуская меч. — Почему ты это сделал?
— Кто знает? Не только из-за тебя — или из-за нее. Может, что-то внутри просто сказало мне — довольно. Где твой караван?
— Я наврал про караван.
— Ладно. Больше мы не увидимся. Я ухожу из Гранена.
Это твоя женщина?
— Ты неплохо держался.
— Да.
Вернувшись к атаману, Груссин подобрал свой топор.
— Долгой была наша дружба. Слишком долгой.
И Груссин, не оглядываясь, повел разбойников обратно в лес.
— Просто не верится, — сказал Рек. — Это настоящее чудо.
— Давай-ка закончим свой завтрак, — предложила Вирэ. — Я заварю чай.
В хижине Река затрясло. Он сел, уронив меч на пол.
— Что с тобой? — спросила Вирэ.
— Замерз, — ответил он, стуча зубами. Опустившись на колени, она стала растирать ему руки.
— Чай тебе поможет. Сахар есть?
— Есть — в котомке, завернут в красную бумагу. Хореб знает, какой я сластена. Обычно я не так чувствителен к холоду — ты уж прости!
— Ничего. Отец говорит, что сладкий чай хорошо помогает против.., холода.
— Понять не могу, как они нас нашли? Снег должен был завалить все следы. Странное дело.
— Не знаю. На, держи.
Он пригубил чай, держа свою обшитую кожей манерку обеими руками. Горячий напиток плеснул ему на пальцы. Вирэ собрала вещи, выгребла золу из очага и сложила дрова для новых путников.
Горячий сладкий чай успокоил Река.
— Что ты делаешь в Дрос-Дельнохе? — спросил он.
— Я дочь князя Дельнара. Я там живу.
— Он услал тебя из-за войны?
— Нет. Я отвезла письмо Абалаину, а теперь должна доставить еще одно. Сделаю это и вернусь домой. Тебе полегчало?
— Да. Намного. — Рек, помявшись, посмотрел ей в глаза. — Меня трясло не только от холода.
— Я знаю, но это не важно. После боя всех бьет дрожь.
Главное — как человек ведет себя в бою. Отец мне рассказывал, что после Скельнского перевала его месяц мучили кошмары.
— Тебя вот не трясет.
— Это потому, что я все время чем-то занимаюсь. Хочешь еще чаю?
— Да. Спасибо. Я уж думал, нам конец. И мне вдруг стало все равно — восхитительное чувство. — Он хотел сказать, как хорошо ему было стоять рядом с ней, — и не смог. Ему хотелось подойти и обнять ее — но он знал, что не сделает этого. Он только смотрел, как она наливает ему чай и размешивает сахар.
— Где ты служил? — спросила Вирэ, чувствуя на себе его взгляд, но не понимая его значения.
— В Дрос-Кортсвейне. Под началом у гана Джави.
— Теперь он умер.
— Да, от удара. Отменный был командир. Он предсказывал, что будет война. Абалаин, должно быть, жалеет, что не послушал его.
— Его не один Джави остерегал. Все северные военачальники доносили об этом. А отец годами держал шпионов в надирском стане. Всем было ясно, что надиры готовятся напасть на нас. Абалаин глупец — он и теперь все шлет Ульрику свои договоры. Не может понять, что война неизбежна. Знаешь ты, что у нас в Дельнохе всего десять тысяч войска?
— Я слышал, что даже меньше.
— А ведь нам надо оборонять шесть городских стен. В военное время людей требуется вчетверо больше. Да и дисциплина уже не та, что раньше.
— Почему?
— Потому, что все они заранее обрекли себя на гибель! — гневно ответила Вирэ. — Потому, что отец мой лежит при смерти, а в гане Оррине твердости, что в гнилой картофелине.
— Оррин? Впервые слышу.
— Племянник Абалаина. Он командует гарнизоном, но вождь из него никудышный. Будь я мужчиной...
— Я рад, что ты не мужчина.
— Почему?
— Не знаю, — смутился он. — Просто так сболтнул. Рад, и все тут.
— Так вот, будь я мужчиной, я взяла бы командование на себя. И справилась бы куда лучше, чем Оррин. Чего ты так смотришь на меня?
— Я не смотрю, я слушаю, черт возьми! Почему ты все время ко мне придираешься?
— Может, мне разжечь огонь?
— Что? Разве мы остаемся?
— Если хочешь.
— Решай сама.
— Давай останемся еще на денек. Так мы сможем.., лучше узнать друг друга. Начали мы неважно, хотя ты уже трижды спас мне жизнь.
— Нет, только однажды. Ты слишком крепкая, чтобы замерзнуть. А в третий раз нас обоих спас Груссин. Но я согласен остаться до завтра. Только мне неохота больше спать на полу.
— Тебе и не придется.
Настоятель улыбнулся смущению молодого альбиноса, разомкнул мысленную связь и вернулся к своему письменному столу.
— Поди ко мне, Сербитар, — сказал он вслух. — Ты не жалеешь, что принес обет безбрачия?
— Иногда жалею, — честно ответил юноша, поднимаясь с колен. Он отряхнул свое белое одеяние от пыли и сел напротив настоятеля.
— Девушка достойна, — сказал он, — мужчина мне непонятен. Они станут слабее, познав друг друга?
— Сильнее. Они друг другу нужны. Вместе они — единое целое, как в Священной Книге. Расскажи мне о ней.
— Что я могу сказать?
— Ты входил в ее разум. Расскажи мне о ней.
— Она княжеская дочь. У нее нет уверенности в своих женских чарах, и смутные желания владеют ею.
— Почему так?
— Она не знает почему.
— Это я понял. Но ты-то знаешь?
— Нет.
— А что ты скажешь о мужчине?
— В его разум я не входил.
— Знаю — но все-таки?
— Его снедает страх. Он боится смерти.
— Ты считаешь это слабостью?
— В Дрос-Дельнохе — да. Там почти всех ждет верная смерть.
— А быть может, в этом его сила?
— Не понимаю, как так может быть?
— Что говорил о трусах и героях философ?
— "По самой природе определения только трус способен на высочайший героизм".
— Ты должен созвать Тридцать, Сербитар.
— Неужто главой буду я?
— Да, ты будешь Голосом Тридцати.
— Кем же тогда будут мои братья?
Настоятель откинулся на спинку стула.
— Арбедарк — Сердцем. Он силен, бесстрашен и правдив.
Менахем — Глазами, ибо наделен даром. Я же буду Душой.
— О нет! Я не могу приказывать тебе, учитель.
— Ты должен. Остальных назначишь сам. Я полагаюсь на твое решение.
— Но почему я? Глазами следовало бы стать мне, а главой — Арбедарку.
— Доверься мне. Все откроется после.
— Я выросла в Дрос-Дельнохе, — говорила Вирэ, лежа с Реком перед жарким огнем. Он подложил под голову свой свернутый плащ, ее голова покоилась у него на груди. Он молча гладил ее волосы. — Это величественное место. Ты бывал там?
— Нет. Расскажи мне о нем. — Реку не особенно хотелось слушать этот рассказ, но и говорить он не хотел.
— Его ограждает шесть стен, и в каждой двадцать футов ширины. Первые три возвел Эгель, Бронзовый Князь. Но город рос, и пришлось построить еще три. Крепость загораживает собою Дельнохский перевал. Только этим путем может армия пройти через горы, если не считать Дрос-Пурдола на западе и Кортсвейна на востоке. Мой отец перестроил старый замок и сделал его своим домом. С башен открывается прекрасный вид. На юге простирается Сентранская равнина, летом она вся золотая от злаков. А от севера и вовсе глаз нельзя отвести. Ты меня слушаешь?
— Да. Золото хлебов. Глаз нельзя отвести.
— Тебе правда хочется это слушать?
— Да. Расскажи мне побольше о стенах.
— Что тебе рассказать?
— Насколько они крепки?
— В них шестьдесят футов вышины, и через каждые пятьдесят шагов стоят сторожевые башни. Любая армия, которая попытается взять Дрос, понесет страшные потери.
— А ворота? — спросил Рек. — Стена крепка воротами.
— Бронзовый Князь подумал и об этом. Все ворота снабжены железными решетками, створки — многослойные, сделаны из дуба, бронзы и стали. Узкие проходы за воротами выводят в пространство между стенами. В этих проходах можно сдерживать малым числом несметные вражеские силы. Крепость выстроена с большим умом — вот только город все портит.
— Как так?
— По замыслу Эгеля, между стенами должна простираться пустая убойная полоса. Каждая последующая стена стоит чуть выше предыдущей — это замедляет продвижение врага. При достаточном количестве лучников можно устроить настоящую бойню. Притом это устрашает: враг будет знать, что за другой стеной, если он ее возьмет, его будет ждать новая убойная полоса.
— Чем же мешает город?
— Да тем, что он растет. Теперь между всеми стенами вплоть до шестой построены дома, и убойной земли больше не существует. Напротив, врагу обеспечено хорошее прикрытие.
Рек повернулся и поцеловал Вирэ в лоб.
— Ты зачем это?
— Разве обязательно должно быть «зачем»?
— Всему есть причина.
Он поцеловал ее снова.
— Тогда за Бронзового Князя. Или за скорую весну. Или за тающий снег.
— Ты говоришь вздор.
— А зачем ты отдалась мне?
— Это еще что за вопрос?
— А что?
— Не твое дело!
Он засмеялся и поцеловал ее опять.
— Верно, прекрасная дама. Не мое.
— Ты смеешься надо мной, — сказала она, попытавшись встать.
— Ничего подобного, — удержал ее Рек. — Ты прекрасна.
— Я никогда не слыла красавицей. Ты надо мной смеешься.
— Никогда я не стал бы смеяться над тобой. Ты на самом деле прекрасна — и чем дольше я на тебя смотрю, тем красивее ты мне кажешься.
— Ты глупый. Дай мне встать.
Он поцеловал ее снова, придвинувшись к ней поближе.
Поцелуй затянулся, и Вирэ вернула его.
— Расскажи мне еще о Дросе, — попросил Рек потом.
— Не хочу я говорить о нем сейчас. Ты дразнишь меня, Рек, так не годится. Не хочу я в эту ночь думать о Дросе. Ты веришь в судьбу?
— Да, теперь верю. Почти.
— Я серьезно. Еще вчера я была полностью готова вернуться домой и достойно встретить надиров. Я верила в дренайское дело и с радостью умерла бы за него. Вчера я ничего не боялась.
— А сегодня?
— А сегодня скажи мне «не возвращайся домой» — и я не вернусь, — сама не зная зачем солгала Вирэ. Ей стало страшно, когда Рек закрыл глаза и лег на спину.
— Нет, вернешься. Это твой долг.
— А ты?
— Бессмысленно это.
— Что бессмысленно?
— Не доверяю я своим чувствам. Никогда не доверял. Мне скоро тридцать, и я знаю свет.
— О чем ты говоришь?
— О судьбе. О роке. О безглазом старце в синих лохмотьях. О любви.
— О любви?
Он открыл глаза и погладил ее по щеке.
— Не могу выразить, что я испытал, когда ты встала рядом со мной нынче утром. Это была вершина моей жизни. Все остальное утратило значение. Я видел небо — оно было голубее, чем когда-либо раньше. Все представлялось мне ярким и четким. Я чувствовал, что живу, сильнее, чем за все свое прошлое. Ты понимаешь, о чем я?
— Нет, — мягко ответила она. — Не совсем. Ты правда находишь меня красивой?
— Ты самая красивая женщина, когда-либо носившая доспехи, — со смехом сказал он.
— Это не ответ. Почему я красива?
— Потому что я люблю тебя, — ответил он, сам изумившись легкости, с которой это произнес.
— Значит, ты поедешь со мной в Дрос-Дельнох?
— Расскажи мне еще разок об этих славных высоких стенах.
Глава 5
Монастырские земли были разбиты на учебные ристалища — мощенные булыжником, засеянные травой, песчаные или выложенные предательски скользкими каменными плитами.
1 2 3 4 5 6 7