Его переполняла ненависть к ментам, которые уничтожили такой хороший бизнес и теперь стремились уничтожить его самого.
И Тараканов решил поднять на воздух все здание вместе с ментами.
Но Ростовцев успел оказаться внизу раньше, чем Тараканов добрался до гранат и взрывчатки.
Ростовцев всегда умел хорошо стрелять и не боялся рисковать. А риск был велик. Стрелять в переполненном боеприпасами арсенале — все равно, что курить около бочки с порохом.
Ростовцев видел только спину человека, бегущего к гранатам. Он не знал, Тараканов это или нет — но сейчас было важно только одно: не дать ему добежать, не позволить выдернуть чеку.
Бегущий уже схватил в руки лимонку, но как раз в этот момент Ростовцев выстрелил.
Пуля ударила Тараканова в голову.
Граната откатилась в сторону.
Ростовцев отпрянул за угол, на лестницу — но он прекрасно понимал, что это не спасет, если взорвется весь арсенал. Он молился только об одном — чтобы чека осталась в гранате. Молился и считал секунды.
Прошли не только положенные четыре секунды — прошло не меньше минуты, прежде чем Ростовцев выглянул из-за угла.
Тараканов лежал неподвижно.
Граната в двух шагах от него валялась целехонькая, с невыдернутой чекой.
Тут на лестницу ворвались собровцы с криком «Лежать, руки за голову!»
— Свои! — крикнул им Ростовцев. — Не стрелять, тут взрывчатка!
— Бросай оружие, руки за голову! — продолжали надрываться собровцы.
Что с них возьмешь — грубая сила.
Грубая, но зато эффективная.
Ростовцев бросил пистолет, заложил руки за голову, и пока собровцы спускались вниз, успел настроить их на мирный лад.
К счастью, командир группы уже видел его наверху и узнал вблизи, так что телесных повреждений Ростовцев не получил.
Он вытер пот со лба, забрал у собровцев удостоверение и пистолет и, махнув рукой вглубь помещения, сказал:
— Там Тараканов. Хотел взорвать все к чертям, — и добавил с законной гордостью. — Вы, ребята, мне по гроб жизни обязаны.
* * *
— Значит, у вас и в «Ястребе» и в «Глобусе» было такое разделение труда: директор занимается легальным бизнесом, а один из заместителей ведает наркотиками? — спросил у Михаила Борисовича Заборина Ростовцев.
На этот допрос собрались обе оперативно-следственные бригады — и по делу о «смешинках», и по убийству Лесникова. Предстояло решить, надо ли объединять эти два дела в одно или с убийством Лесникова уже все ясно, и можно одно дело просто закрыть в связи со смертью обвиняемого.
Заборин, не задумываясь, подтвердил, что у них было такое разделение труда, и Ростовцев задал следующий вопрос:
— И у вас таким заместителем был Лесников, а у Балабеева — Тараканов?
— Да.
— И что эти заместители не поделили между собой?
— Я думаю, Лесников хотел быть главным. Они всегда не доверяли друг другу. Лесников хотел убрать Тараканова и занять его место.
— Место старшего менеджера «Ястреба»?
— Нет. Место руководителя организации.
— Но Тараканов успел убрать Лесникова первым?
— Да. Видимо, так.
— А кто, по вашему, был непосредственным исполнителем? Кто стрелял в Лесникова?
— Возможно, сам Тараканов. Он ведь начинал киллером. И самые ответственные дела не доверял никому, все делал сам.
Есть такое выражение: «Валить, как на мертвого». Коллеги Тараканова, узнав, что Тараканов умер, и месть с его стороны им не грозит, действительно валили на мертвеца все, что только можно. А Ростовцев спокойно задавал всем одни и те же наводящие вопросы:
— Как вы думаете, Тараканов не мог лично убить Лесникова?
И все бывшие подчиненные старшего менеджера по боевой подготовке в один голос отвечали:
— Конечно, мог.
И даже подробности в деле появились. Кому-то Тараканов говорил, что убьет Лесникова. А кому-то другому уже после убийства хвастался, что именно он его и застрелил. Один боевик даже вспомнил, как Тараканов поручил ему утопить пистолет. Только не вспомнил, где.
Совместный допрос Заборина двумя оперативно-следственными бригадами был заключительной частью всего этого расследования. А когда Михаила Борисовича увели, обе бригады насели на одну Свету Кораблеву и обстоятельно разъяснили девушке, что дело об убийстве Лесникова можно уверенно закрывать. Убил его Тараканов и сделал он это лично. Покойный Алексей Барчук мог быть его сообщником, работающим за пару таблеток — но это уже не имеет значения. Оба — и Тараканов, и Барчук — мертвы, а это является достаточным основанием для прекращения расследования.
Светлана, однако, настояла на том, чтобы допросить еще Ирину Лесникову. Та первой подала идею о том, что ее мужа убил именно Тараканов, и теперь последней ее подтвердила.
А потом спросила, но не Кораблеву, а следователя Туманова, который вел дело о «смешинках» и присутствовал при допросе:
— Скажите, а меня будут еще вызывать? На допросы или на суд? А то я хочу пару месяцев отдохнуть на Кипре. С тех пор, как мне сказали, что Тараканов заказал мое убийство, мне здесь как-то неуютно.
— Об этом не беспокойтесь, — ответил Туманов. — Киллер мертв, заказчик у нас. Бояться вам нечего. А на Кипр езжайте, конечно. Дело об убийстве закрывается, а в деле о наркотиках ваши показания ключевой роли не играют. До суда еще далеко — думаю, вы успеете съездить и вернуться. А если нет — то ничего страшного. На суде можно зачитать показания, данные на предварительном следствии. Так что все в порядке. Нам от вас больше ничего не нужно.
Радость Ирины по поводу того, что дело об убийстве закрыто, была неподдельной. Расследование мешало оформлению наследства — а теперь все формальности удалось провернуть легко и быстро. Правда, с «Глобусом» были неясности: почти все пайщики, кроме Ирины, оказались в тюрьме. Ликвидация фирмы представлялась неизбежной, и надеяться на дивиденды не имело смысла. А имущество «Глобуса» было арестовано, и Ирина не могла прямо сейчас забрать свой пай.
Однако ждать она тоже не захотела. Просто поручила своему адвокату отсудить положенную долю, когда это будет возможно, и отправилась на Кипр вместе с Толиком и его неизменной джинсовой сумкой.
Костюмы он иногда менял — Ирина купила ему несколько новых, но тоже джинсовых: имидж есть имидж. А вот сумку он поменять отказался. Толик считал ее талисманом, приносящим счастье. Так и улетел — в новом костюме, с новой гитарой и со старой сумкой через плечо.
Сажин и Ростовцев провожали их в аэропорту. На этом настоял Толик, и аргументы его были неотразимы.
— Вы нам не чужие! — заявил он. — Юрик два дня нас охранял, а ты, Шура, убрал этого Таракана. Если бы не вы — черт знает, что бы могло случиться. Может, мы сегодня не летели бы на Кипр, а лежали в братской могиле на Северном кладбище.
Ростовцев и Сажин, вообще-то, благодарили за все случай — тех упрямых гаишников, которые очень вовремя затеяли свой рейд по выявлению нарушителей. Но они благоразумно не стали скромничать и отказываться от приглашения. Эти ребята в нерабочее время всегда были не прочь выпить на халяву.
Ну и выпили. Вспомнили историю своего знакомства, убийство Лесникова, смерть Афанасьева и последние события, помянули умерших, порадовались за живых — тех, которым не придется много лет просидеть в тюрьме, а потом попрощались тепло и разошлись — одни на самолет, другие — на автобусную остановку.
Когда самолет взлетел, а нетрезвые сыщики все никак не могли дождаться автобуса и кляли себя, что не воспользовались для этого личного дела служебной машиной, Сажин пробормотал:
— Что-то не верится мне, что Тараканов сам убил Лесникова. Он для этого слишком большая шишка.
— Какая разница, кто его убил? — парировал Ростовцев. — Главное, что мы смогли дело закрыть. А Лесникову туда и дорога. Сколько малолеток этими «смешинками» травится — уму непостижимо. Теперь, может, этой дряни меньше станет.
— А вот это черта с два. Через неделю новая мафия появится. Уже сейчас кто-нибудь сидит и радуется, что мы ему место расчистили. Так что дряни меньше не станет.
— Это ты прав. На наш век дряни с лихвой хватит и еще детям останется.
— Слава Богу, что у меня нет детей.
* * *
«Жучок», пристроенный в неизменной потрепанной сумке Толика Кленова — в сумке, которую он считал своим талисманом, — великолепный японский жучок, не замеченный даже на таможне, продолжал работать и в самолете, и на Кипре. Он питался от микроскопической атомной батарейки — почти как сердечные стимуляторы, которые вживляются прямо в тело человека. Много лет он мог посылать в эфир свои сигналы — слабые, но достаточные, чтобы уловить их с расстояния в несколько сот метров.
И на Кипре, среди пальм и пляжей, «жучок» продолжал передавать в эфир радиоволны, заключавшие в себе все, что говорилось поблизости от сумки. Только некому было ловить эти волны, некому было слушать разговоры. «Жучок», который стоил дороже приличного автомобиля, работал впустую.
— А знаешь, как страшно было падать там, на лестнице. Я ведь и правда могла разбить себе голову и переломать все кости.
— Фигуристка должна уметь падать.
— Я умею. Но ты только представь, как трудно правильно упасть, когда тебя колотит, истерика, и ноги подкашиваются на самом деле.
— А с чего это у тебя была истерика? Ты боишься мертвецов или тебе было жалко мужа?
— Дурак! Я боялась, что они поднимутся в квартиру и увидят тебя с пистолетом.
— А кто тебе сказал, что у меня был пистолет? Пистолет давно лежал на соседнем балконе.
— Все равно страшно. Пришлось бы объяснять, то ты такой.
— А удачно потом получилось со знакомством на глазах у толпы ментов. Этот лох Сажин так до самого конца ничего и не заподозрил.
— Толька, ты гений! Я до сих пор не верю, что у нас все получилось.
— У меня всегда все получается.
* * *
Толик Кленов перевернулся на спину, подставив грудь и живот солнцу.
Он закрыл глаза и вспомнил, как в тот день, в одиннадцать вечера, вошел в первый подъезд тринадцатого дома по улице Гагарина с заранее заготовленной байкой про Костю, который продает гитару.
Он поднялся на лифте до пятого этажа. Вернее, это была промежуточная лестничная клетка между четвертым и пятым.
Если бы на лестнице кто-то был, Толик пошел бы вверх и позвонил в дверь семнадцатой квартиры. Ирина говорила, что она необитаема. Днем агентство недвижимости иногда приводило туда клиентов, но крайне маловероятно, что в этой квартире кто-то может оказаться в одиннадцать часов ночи.
Однако подниматься туда не пришлось. Лестница была пуста, и Толик просто спустился на четвертый этаж и проскользнул в квартиру Лесниковых.
С Ириной он познакомился давным-давно, на областной спартакиаде. Юная фигуристка и молодой биатлонист получили максимум удовольствия от быстротечного романа и расстались, даже не думая о новой встрече. Кажется, Толик тогда мечтал эмигрировать, а Ира — найти богатого мужа.
Мечта Ирины сбылась, а у Толика ничего не вышло. Его идея пристроиться где-нибудь в зарубежном кабаке музыкантом оказалось несостоятельной, а уехать за границу в качестве биатлониста он даже не пытался — из спортсменов там нужны чемпионы мирового уровня, а не призеры областного. и в конце концов, меняя одну работу за другой, Толик оказался охранником на автостоянке.
Там они с Ириной и встретились во второй раз — именно в тот момент, когда Ирине до смерти надоел ее богатый муж, а Толику вообще надоело все на свете.
Сначала они просто стали любовниками. Лесников об этом не знал, но у него с некоторых пор появилась дурная привычка распускать руки в профилактических целях.
Так бывает с людьми, которые слишком много пьют — а Юрий Павлович в последнее время стал пить чересчур много.
Он подписал себе смертный приговор, когда разбил Ирине губу так, что она долго не могла унять кровь, а потом несколько дней не выходила на улицу.
Пока Толик готовился, продумывал план и добывал оружие, все успело зажить. Но мужа Ирина не простила.
Может, если бы она выходила замуж по любви, то все было бы сложнее. Но она выходила замуж за кошелек, и теперь деньги сами плыли в руки.
Толик незамеченным проскользнул в квартиру, и начался обратный отсчет.
Из окна прекрасно была видна площадка перед подъездом. Когда машина Лесникова остановилась перед дверью, Толик убедился, что Лесников один, и вышел из квартиры, на ходу передергивая затвор пистолета.
Они встретились между вторым и третьим этажом, у лифта. Один на один. Никого на лестнице ни сверху, ни снизу, нигде не хлопает дверь и у лифта не горит огонек.
Два выстрела в грудь должны были уложить Лесникова наповал, но Толику показалось, что, уже упав, он застонал — и для гарантии Толик послал третью пулю в голову.
Толику уже приходилось убивать раньше. Он служил срочную во внутренних войсках, в лагерной охране, и однажды предотвратил побег двух зэков, положив обоих очередью из автомата. Тогда было муторно — а теперь ничего. Толик даже картинно подул на ствол «Макарова», как заправский суперагент из голливудского боевика — но тут его спугнула сигнализация, которая ни с того ни с сего взвыла на улице.
Когда Толик обсуждал с Ириной отход, вариантов было ровно два. Первый — бегом на улицу, за угол и в сквер. Но в этом случае велик риск — могут заметить и запомнить, а Толик собирался продолжить отношения с Ириной.
Второй вариант — вернуться назад, в квартиру. Но милиция наверняка захочет побеседовать с женой потерпевшего. Обыскивать квартиру, конечно, не будут, и можно отсидеться хотя бы в шкафу. Но все равно опасно, и Ирина очень не хотела использовать этот вариант.
Толик тоже склонялся к уходу через улицу — однако сигнализация спутала все карты.
Вот тут Толик слегка запаниковал и, не зная, куда кинуться, ударил ладонью по кнопке вызова лифта. И дверцы сразу открылись. Лифт стоял именно на этой площадке.
Когда Толик уже был в лифте, внизу, над входом в подъезд, лопнула лампочка. Ее разбил Леша Барчук, который мгновением позже вошел в подъезд, но не заметил отъезжающего лифта. Он был в таком состоянии, что не замечал вообще ничего вокруг себя.
К тому времени, когда отставной начальник медвытрезвителя Николай Иваныч Афанасьев выскочил на лестницу и схватил Барчука за грудки, Толик уже благополучно добрался до квартиры Лесниковых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11