Хотя барон понял бы, что ее влечет туда. Он, вероятно, облазил места куда более скандальные, чем Сохо, но ему и в голову не придет, что Кизия Сен-Мартин тоже может бывать там.
Подобно другим мужчинам, барон искал иных приключений и по иным причинам… но, может быть, различие не столь уж велико? Кто она — бедная богатая маленькая девочка, убегающая в Сохо, чтобы заняться любовью и порезвиться со своими богемными друзьями? Да воспринимала ли она их как нечто настоящее? Порой она задавалась этим вопросом. Вечеринка была настоящей. Уит был настоящим. Барон тоже был настоящим. Таким настоящим, что временами ее охватывала тоска. Позолоченная клетка, из которой не выбраться. Нельзя избавиться от своего имени и своего лица, от своих предков, от отца и матери — неважно, что они давно умерли. Нельзя избавиться от всего, что именуется «положением в обществе». Или все-таки можно? Просто с улыбкой на лице и жетоном в руках раствориться в подземке и никогда не возвращаться обратно… Таинственное исчезновение достопочтенной Кизии Сен-Мартин. О нет, если уж человек решает уйти, он должен делать это открыто и элегантно. Сохраняя стиль, а не просто скрывшись в метро и не сказав никому ни слова. Если она предпочтет Сохо, то должна так и сказать, хотя бы ради уважения к себе. Это она понимала. Но действительно ли она этого хочет? В самом ли деле Сохо лучше, чем все это? То же самое, что спагетти вместо суфле из креветок. Ни тем, ни другим не наешься. Ей нужен хороший, настоящий бифштекс. Ей просто хочется жить в обоих мирах, чтобы каждый из них дополнял другой, и хуже всего то, что Кизия отлично понимала это. Цельности не было ни в том. ни в другом… А в ней самой? Незаметно для себя она задала этот вопрос вслух.
— В вас — что? — проворковал на ухо барон.
— О, извините, пожалуйста. Я наступила вам на ногу?
— Нет, моя красавица. Всего лишь на сердце. Танцуете вы как ангел.
Тошнотворно… Она приятно улыбнулась, продолжая кружиться в его объятиях.
— Благодарю вас. Манфред.
Еще один круг, и наконец вальс, слава Богу, подошел к концу. Ее глаза встретились с глазами Уита. Слегка отстранившись от барона, она еще раз поблагодарила его.
— Может быть, они сыграют еще один? — Барон выглядел разочарованным, как ребенок.
— Вы прекрасно танцуете вальс, сэр. — Унт был уже рядом. В знак одобрения он слегка поклонился обливающемуся потом барону.
— Зато вам ужасно везет. Уитни.
Кизия и Унт обменялись влюбленными взглядами. Кизия еще раз улыбнулась барону, и они устремились прочь от него.
— Жива?
— Вполне. Я ужасная лентяйка. До сих пор еще ни с кем не пообщалась. — Надо работать. Вечер только начинается.
— Хочешь задержаться и поболтать с кем-нибудь из друзей?
— Почему бы и нет? С тех пор как вернулась, никого еще не видела.
— Тогда вперед, миледи. Отдадим себя на съедение львам. Кто первый?
Еще при входе Кизия заметила, что приехали абсолютно все. Обойдя дюжину столиков и задержавшись около шести-семи стоящих вдоль стены танцевального зала групп, она с радостью заметила двух своих приятельниц. Уитни подвел ее к ним и отправился выкурить сигару со своим старшим партнером. Небольшой доверительный разговор с «Монте-Кристо» в руках никогда не повредит. Он помахал ей на прощание и исчез среди черно-белой компании, выпускающей дым лучших гаванских сигар.
— Привет обеим! — Кизия присоединилась к двум высоким худым молодым женщинам, которые, казалось, были удивлены ее появлением.
— Не знала, что ты вернулась! — Их щеки почти соприкоснулись, когда они обменялись почти поцелуями. Дамы смотрели друг на друга с явным удовольствием. Тиффани Бенджамин была прилично пьяна, но Марина Уолтере выглядела бодрой и оживленной. Тиффани — жена Уильямса Паттерсона Бенджамина IV. человека номер два в самой большой брокерской конторе Уолл-стрита. Марина разведена. И ей это нравится. По крайней мере по ее собственным словам. Хотя у Кизии совсем другие сведения.
— Когда ты вернулась из Европы? — С улыбкой одобрения Марина разглядывала ее платье. — С ума сойти, какое платье. Сен-Лоран?
Кизия кивнула.
— Я так и думала.
— Ваше, полагаю, тоже, мадам Зоркий Глаз. — Марина, довольная, кивнула, но Кизия знала, что платье всего лишь копия. — Знаешь, я вернулась два дня назад, но чувство такое, будто никуда и не уезжала. — Поддерживая беседу, Кизия время от времени оглядывала зал.
— Мне это знакомо. Я вернулась на прошлой неделе, чтобы отдать детей в школу. После того как мы побывали у ортодонта, заказали школьную форму и обувь, посетили три дня рождения, я уже забыла о том, что куда-то ездила. Я готова к новому летнему сезону. Где ты была в этом году Кизия?
— На юге Франции, а два последних дня — у Хилари в Марбелья. А ты, Марина?
— Целое лето в Хэмптоне. Ужасно скучно. У меня бывали летние сезоны и получше. Кизия приподняла бровь.
— А в чем дело?
— Никаких мужчин, вообще ничего такого…
Ей вот-вот исполнится тридцать шесть, и пора уже побеспокоиться о мешках под глазами. Прошлым летом «восхитительный врач» в Цюрихе подтянул ей грудь. Кизия намекнула на это в своей колонке, и Марина была вне себя от ярости.
Тиффани ездила на лето в Грецию, а еще несколько дней провела у дальних родственников в Риме. Биллу надо было вернуться домой пораньше. «Буллок и Бенджамин» требовала постоянного внимания своих директоров. Но Биллу это очень нравилось. Работа заставляла его забывать о еде, о сне и о любви. Само сердце его билось в такт колебаниям рынка. Так писал Мартин Хэллам в своей колонке. Но Тиффани его понимала: таким же был и ее отец. Президент фондовой биржи лишь за месяц до инфаркта, что свел его в могилу, удалился от дел, занявшись игрой в гольф. Смерть настигла его между биржей и курсами гольфа. Жизнь матери Тиффани была менее напряженной. Как и дочь, она пила. Но гораздо меньше.
Тиффани гордилась Биллом. Он был значительным лицом. Даже более значительным, чем ее отец. Или брат. А брат, черт возьми, работал не меньше Билла. Так говорила Глория. Брат был одним из юристов фирмы «Уиллер, Споулдинг и Форбс», принадлежавшей к старейшим на; Уоллстрит. Но самым важным учреждением Уолл-стрит была фондовая биржа «Буллок и Бенджамин». Это придавало значительности и самой Тиффани. Миссис Уильям Паттерсон Бенджамин IV. И она не возражала против того, чтобы оставаться одной во время отпускного сезона. На Рождество она возила детей в Швейцарию, в феврале — на Палм-Бич, на весенние каникулы — в Акапулько. Летом они проводили месяц у матери Билла в Вайнарде, а затем уезжали в Европу: Монте-Карло, Париж, Канны, Сен-Тропез, Уап-д'Антиб, Марбелья, Скопио, Афины, Рим. Это божественно! У Тиффани все божественно. Настолько, что она напивалась до смерти.
— Более божественного вечера никто не давал, правда? — Тиффани, слегка покачиваясь, наблюдала за приятельницами. Марина и Кизия обменялись быстрыми взглядами, и Кизия кивнула. С Тиффани она вместе училась в школе. Та, когда не напивалась, была очень приятной девушкой. Вот о ней Кизия ни за что не стала бы писать в своей колонке. Все знали, что она пьет, и больно было видеть Тиффани в этом состоянии. Читая о таких вещах за завтраком, вряд ли развеселишься. Это не подтяжка Марининого бюста. Больно и горько. Самоубийство шампанским.
— Чем теперь собираешься заняться, Кизия? — Марина зажгла сигарету, а Тиффани снова уткнулась в свой бокал.
— Не знаю. Может, устрою прием… После того как закончу статью, о которой сегодня договорилась.
— Ну, ты смелая. У меня все это вызывает содрогание. Мег готовила вечер восемь месяцев. В этом году ты по-прежнему останешься в Комитете помощи больным артритом?
Кизия кивнула.
— Еще они хотят, чтобы я занялась балом в пользу детей-калек.
При последних словах Тиффани встрепенулась.
— Дети-калеки? Какой ужас!
Слава Богу, хоть это не божественно.
— Что в этом ужасного? Обычный бал. — Марина встала на защиту праздника.
— Но ведь дети-калеки… Кто же сможет на них спокойно смотреть?
Марина с раздражением пожала плечами.
— Тиффани, дорогая, ты видела хоть одного больного артритом на балу в их пользу?
— Нет… Не думаю…
— Значит, никаких детей-калек и на этом балу ты тоже не увидишь. — Марина говорила вполне здравые вещи, Тиффани, казалось, успокоилась, но у Кизии почему-то тоскливо засосало под ложечкой.
— Ты, наверное, права, Марина. Итак, ты будешь устраивать в их пользу бал, Кизия?
— Пока не знаю. Еще не решила. Если честно, я немного устала от всей этой благотворительной беготни. Занимаюсь этим уже Бог знает сколько.
— Как и мы все, — уныло отозвалась Марина, стряхивая пепел в беззвучно предложенную официантом пепельницу.
— Ты должна выйти замуж, Кизия. Это божественно. — Тиффани блаженно улыбнулась и взяла еще один бокал с плывущего мимо подноса. Только за то время, что Кизия присоединилась к ним, это был уже третий. В дальнем конце зала опять заиграли вальс.
— Этот танец, девочки, приносит мне несчастье. — Кизия внутренне застонала. Куда, к черту, подевался Уит?
— Несчастье? Почему?
— Вот почему. — Кизия быстро кивнула в сторону приближающегося барона. Вальс исполняли по его просьбе, и он рассчитывал наслаждаться ее обществом около получаса.
— Ну и везет же тебе! — злорадно ухмыльнулась Марина, а Тиффани изо всех сил постаралась сосредоточиться.
— Вот и объяснение, милая Тиффани, почему я не выхожу замуж.
— Кизия! Наш вальс! — Протестовать бесполезно. Она грациозно кивнула приятельницам и унеслась в объятиях барона.
— Ты думаешь, он ей нравится? — Тиффани была ошарашена. Он действительно очень уродлив. Даже сквозь алкогольные пары это очевидно.
— Нет, конечно… Эх ты… Она хочет сказать, что, когда за тобой все время увиваются подобные образины, просто нет времени найти нормального мужика. — Марине это было знакомо, как никому. Она охотилась за вторым мужем уже почти два года… Если в ближайшее время не появится хоть кто-то худо-бедно приемлемый — дела ее плохи. Подтянутая грудь вновь обвиснет, ягодицы станут похожи на вафли. В течение года кого-то надо найти, иначе все пропало.
— Не знаю, Марина. Может, он ей и нравится. Знаешь, Кизия ведь со странностями. Иногда мне кажется, что на нее плохо подействовали эти деньги, которые она получила так рано. Я думаю, это повлияло бы на любого. Вряд ли можно вести нормальную жизнь, когда ты одна из богатейших…
— Христа ради, Тиффани, умолкни ты! Почему бы тебе не пойти домой и хоть немного не протрезветь?
— Как мерзко говорить такое! — В глазах Тиффани выступили слезы.
— Нет, Тиффани, на это мерзко смотреть. — Марина повернулась на каблуках и направилась в сторону Хэлперна Медли. Она слышала, что он и Люсиль только что разошлись. Самое благоприятное время. Несчастный, пришибленный перспективой самому решать все жизненные проблемы, скучает по детям, одинок по ночам… У нее трое детей, и она знает, чем занять Хэлперна. Он — подходящая добыча.
На танцевальной площадке Кизия медленно кружилась в объятиях барона. Уитни был занят серьезным разговором с молодым брокером — обладателем длинных, изящных кистей. Часы на стене пробили три.
Почувствовав головокружение, Тиффани опустилась на красную бархатную банкетку в углу комнаты. Где Билл? Он сказал что-то про звонок во Франкфурт. Франкфурт? При чем здесь Франкфурт? Она никак не могла вспомнить. Но он вышел в коридор… Сколько же часов прошло?.. Разрозненные обрывки мыслей теснились и путались. Билл? Она не могла припомнить, приехала ли она сюда с ним или его нет в Нью-Йорке, а приехала она с Марком и Глорией. Черт, почему же так трудно вспомнить? Надо постараться. Она ужинала дома с Биллом и детьми… или только с детьми?.. Кажется, впрочем, дети все еще в Вайнарде с матерью Билла… Так что же?.. Что-то в ее желудке начало медленно кружиться в такт медленному кружению вещей вокруг, и она поняла, что сейчас ее стошнит.
— Тиффани? — Это был ее брат Марк, а за ним стояла Глория. Целая стена попреков отделяла ее от туалета, где же он, черт бы его побрал, находится? Что за отель?.. Или они у кого-то дома? Проклятие, ни черта она не помнит.
— Марк… Я…
— Глория, отведи Тиффани в дамскую комнату. — Он не стал тратить время на объяснения с сестрой, а сразу воззвал к жене. Тиффани прекрасно все воспринимала. Это было еще хуже. Сколько бы она ни выпила, всегда все понимала. Она слышала, каким тоном с ней говорят. Алкоголь не мог заглушить этого.
— Я… Прости меня… Марк, Билла нет в городе, и если бы ты отвез меня домой… — Она громко рыгнула, и Глория нервно бросилась к ней. Марк, наоборот, с отвращением отшатнулся.
— Тиффани? — Это был Билл, с его обычной неопределенной улыбкой.
— Я думала… ты… — Марк и Глория исчезли в глубине комнаты, а муж взял ее за руку и как можно быстрее повел прочь из зала, где затухала вечеринка. В редеющей толпе она очень бросалась в глаза.
— Я думала…
Они шли уже по коридору, и тут Тиффани вспомнила, что оставила сумочку на банкетке. Кто-нибудь может унести ее.
— Моя сумка, Билл… моя…
— Все в порядке, дорогая. Я о ней позабочусь.
— Я… О Боже, как мне паршиво. Мне нужно сесть. — Голос ее опустился до шепота, и о сумке она уже забыла. Билл шел слишком быстро, от этого ей стало еще хуже.
— Тебе надо просто подышать воздухом. — Крепко держа ее под руку, он улыбался проходящим мимо. Господин директор по дороге в свой офис… Доброе утро… Привет… рад вас видеть… Улыбка не исчезала, а глаза не теплели.
— Я только… Я… ой…
Прохладный ночной воздух ударил ей в лицо, и в голове слегка прояснилось, но желудок по-прежнему бунтовал.
— Билл…
Она повернулась и на мгновение посмотрела на мужа. Она хотела задать ему ужасный вопрос. Что-то побуждало ее сделать это. Спросить. Как ужасно. О Господи, взмолилась она. пожалуйста, не надо. Иногда, сильно напившись, она хотела спросить то же самое у брата. Однажды спросила у матери, и та дала ей пощечину. Изо всех сил. Каждый раз, когда Тиффани напивалась, этот вопрос начинал ее жечь. От шампанского это случалось всегда, а иногда и от джина.
— Сейчас мы посадим тебя в симпатичное уютненькое такси, и все будет хорошо, правда, дорогая?
1 2 3 4 5 6 7 8