«Большей любви не бывает»: Эксмо; Москва; 2004
ISBN 5-04-004038-5
Оригинал: Danielle Steel, “No Greater Love”
Перевод: И. Бельская, А. Синодов
Аннотация
Скрылся в глубине океанских вод непотопляемый «Титаник», унося жизни сотен пассажиров. Юная Эдвина Уинфилд потеряла в ту страшную ночь родителей и жениха.
Долгие годы ее мучает вопрос — почему ее мать предпочла умереть рядом с мужем, оставив сиротами шестерых детей. И только когда к самой Эдвине приходит наконец большая любовь, она понимает мать и прощает ее.
Даниэла Стил
Большей любви не бывает
Глава 1

10 апреля 1912 года
Тишину в столовой нарушало лишь тиканье больших резных часов на каминной полке да позвякивание столовых приборов. В огромной комнате, где за длинным столом сидели одиннадцать человек, было так холодно, что Эдвина едва шевелила озябшими пальцами. Она взглянула на сверкнувшее на солнце обручальное кольцо и улыбнулась родителям. Она заметила, как отец слегка улыбнулся, хотя вроде бы смотрел в тарелку. Эдвина была уверена, что под столом он сжимает мамину руку.
Когда родители были вместе, они вечно подшучивали друг над другом, о чем-то шептались, и их друзья любили повторять, что ничего нет удивительного в том, что у Уинфилдов шестеро детей.
В свои сорок один год Кэт Уинфилд выглядела все еще молодо. Она была гибкая, с тонкой талией и легкой походкой, и со спины, особенно на расстоянии, нелегко было отличить Кэт от ее старшей дочери, Эдвины, — тоже высокой и стройной, с блестящими черными волосами и большими голубыми глазами. Мать и дочь были очень близки между собой.
Уинфилды слыли удивительно дружным семейством и все в жизни делили поровну — радости и печали.
Эдвине было трудно сохранить серьезность, когда она взглянула на покрасневший нос брата Джорджа. Их дядя Руперт, лорд Хикэм, любил, чтобы в доме было почти так же холодно, как на Северном полюсе. Дети Уинфилдов чувствовали себя в этих ледяных чертогах неуютно. Они привыкли к своему дому в Америке, к его комфорту и к теплому калифорнийскому климату.
Месяц назад все семейство прибыло из Сан-Франциско, чтобы погостить у родственников, а заодно сообщить о помолвке Эдвины.
Казалось, их связь с Англией не прерывается. Сестра Кэт двадцать четыре года назад вышла замуж за лорда Руперта Хикэма и уехала в Англию, чтобы стать второй виконтессой, хозяйкой Хавермура Мэнора. Элизабет было двадцать один год, когда она встретила лорда Хикэма, приехавшего в Калифорнию с друзьями. Она влюбилась в немолодого виконта.
Теперь, спустя двадцать с лишним лет, ее племянникам и племянницам было довольно сложно понять, чем же он так привлек их тетю. Лорд Хикэм был холодным и резким, на редкость суровым человеком, казалось, он никогда не улыбался. Всем было ясно, что присутствие многочисленной родни в доме не доставляет ему ни малейшего удовольствия. Он не то чтобы не любил шумную молодежь с ее выходками и проказами, объясняла тетя Лиз, а просто не привык к ней, так как своих детей у них не было.
Именно поэтому, наверное, лорд Хикэм разозлился, когда Джордж бросил пару головастиков в его пиво, пока они со старшим Уинфилдом, отцом Джорджа, были на охоте.
Много лет назад Руперт подумывал о наследнике, которому он бы оставил Хавермур Мэнор и другое имущество. Но после того как у его первой жены случилось несколько выкидышей, а рождение на свет очередного бездыханного младенца стоило бедняжке жизни, лорд Хикэм смирился со своим одиночеством и семнадцать лет прожил вдовцом.
Женившись на молодой американке, он вновь обрел надежду на появление потомства, но Лиз не оправдала его ожиданий. Правда, ему не хотелось иметь детей столько, сколько их было у Кэт и Бертрама, и, разумеется, не таких горластых и нахальных. Это совершенное безобразие, уверял он жену, что этим детям все сходит с рук. Впрочем, что возьмешь с американцев?! Никакого чувства собственного достоинства, ни воспитания, ни образования, ни дисциплины. Он с большим облегчением воспринял сообщение о том, что Эдвина выходит за молодого Чарльза Фицджеральда. «Может, хоть теперь-то эта девица из семейства Уинфилдов угомонится», — сказал он жене.
Лорду Хикэму было семьдесят, и он не особенно обрадовался, когда Лиз пригласила Уинфилдов к себе. Американские родственники собирались в Лондон, чтобы встретиться с Фицджеральдами и объявить о помолвке, но Руперт совершенно не желал их видеть в Хавермуре.
— Что, они приедут всем выводком? — с ужасом спросил Руперт, когда Лиз осторожно сообщила ему эту новость.
Это было под Рождество, а Уинфилды хотели приехать в марте. Лиз надеялась, что к тому времени Руперт свыкнется с мыслью об их приезде. Сама она давно мечтала о встрече с сестрой и надеялась, что приезд дружного большого семейства скрасит ее унылые дни.
За двадцать четыре года жизни с Рупертом она успела возненавидеть Хавермур и скучала по сестре, вспоминая счастливые годы, проведенные с нею в Калифорнии.
С Рупертом, который был на четверть века старше Элизабет, было трудно ладить, вовсе не о такой семейной жизни она мечтала перед замужеством. Поначалу на нее производили впечатление его величавые манеры, его титул, безукоризненная вежливость в обращении и его рассказы о «культурной жизни», которую они будут вести в Англии.
Но когда Лиз приехала в Хавермур, она с ужасом обнаружила там унылое запустение и жуткий беспорядок. В то время Руперт имел еще один дом в Лондоне. Однако лорд Хикэм не любил шумную столицу, и через четыре года, так ни разу и не переступив порог лондонского дома, Руперт продал его своему другу. Лиз казалось, что, если бы у них были дети, все было бы иначе, и она страстно желала иметь большую семью и услышать звонкие детские голоса и веселый смех в этих мрачных стенах.
Но шло время, и с каждым годом надежды Лиз стать матерью таяли, и она жила только радостью видеть детишек Кэт во время редких поездок в Сан-Франциско.
Вскоре и в этих маленьких радостях ей было отказано, так как Руперт стал с трудом переносить утомительные путешествия и в конце концов объявил, что он для этого слишком стар. Ревматизм, подагра, да и вообще возраст превратили его в домоседа, и, поскольку он требовал, чтобы жена денно и нощно о нем заботилась, Лиз вынуждена была безвылазно сидеть в Хавермуре. Гораздо чаще, чем она желала бы признать, Лиз мечтала уехать в Сан-Франциско, но в течение многих лет у нее не было возможности осуществить эту мечту. Потом ей так хотелось, чтобы Кэт с мужем и детьми приехала погостить в Англию, и она была страшно благодарна Руперту, когда тот наконец сказал, что они могут остановиться в Хавермуре, но желательно, чтобы визит американских родственников не затянулся.
После стольких лет разлуки Лиз была совершенно счастлива. Лиз приятно поразило то, что Кэт так молодо выглядит и красота ее сохранилась и что она по-прежнему влюблена в Берта. Лиз не однажды раскаивалась, что вышла замуж за Руперта. Она часто думала, как бы у нее сложилась жизнь, если бы она вышла замуж за другого мужчину и осталась в Америке.
Молоденькими девушками они с Кэт были такими беззаботными, такими счастливыми, живя в доме с любящими родителями. В восемнадцать лет их обеих стали вывозить в свет, и они наслаждались жизнью, разъезжая по балам и званым обедам.
Но веселье и развлечения продолжались недолго — слишком скоро появился Руперт, Лиз сделала свой выбор и уехала с ним в Хавермур. И почему-то, хотя она прожила в Англии больше чем полжизни, Лиз никогда не чувствовала себя здесь дома. Ей не удалось изменить порядки, которые установил в Хавермуре Руперт. Она чувствовала себя в нем гостьей, гостьей без всякого влияния и даже не слишком желанной. А поскольку еще и не было детей, не было наследника, самое ее присутствие здесь, казалось, теряло всякий смысл.
Жизнь Элизабет была абсолютно не похожа на жизнь ее сестры. Сможет ли Кэт понять это? У нее статный темноволосый муж, с которым она счастливо прожила двадцать два года, и шесть красивых детей. В семье Уинфилд было трое сыновей и три дочери — веселых, здоровых, унаследовавших от родителей ум, красоту и чувство юмора. И что странно: хотя казалось, что Кэт и Берт уж слишком обласканы судьбой, любой, кто их знал, был абсолютно уверен, что они этого заслуживают. И сама Лиз по-хорошему завидовала сестре. В случае с Уинфилдами судьба была справедливой. Кэт с Бертом — хорошие, добрые и благородные люди, и такие прекрасные дети были им достойной наградой. Глядя на счастливое семейство сестры, Лиз сожалела о том, что ей не суждено познать радости материнства и таких теплых отношений, какие царили между Кэт и ее мужем.
Годы жизни с Рупертом сильно изменили Лиз, она стала замкнутой, неуверенной в себе, и Руперт никогда особенно не интересовался ее мнением. Его внимание было поглощено поместьями, утками, куропатками и фазанами, лошадьми и собаками, когда он был помоложе и страстно увлекался охотой. Жена и раньше мало что для него значила, а теперь, когда он все время страдал от подагры, она могла подать ему вина, позвать слуг, помочь ему улечься поудобнее, но не больше того. Их спальни находились в разных концах дома уже много лет, с тех пор как Руперт понял, что ему не дождаться детей. Супруги жили как чужие, испытывая только чувство сожаления да холод одиночества. Приезд Уинфилдов был для Лиз лучом света, прорвавшимся сквозь темные ставни, глотком свежего воздуха калифорнийской весны.
Вдруг на дальнем конце стола кто-то икнул, и послышалось приглушенное хихиканье.
Лиз и Кэт сидели за столом по обе стороны от лорда Руперта. Он, казалось, ничего не заметил. Женщины с улыбкой переглянулись. С момента приезда сестры Лиз будто помолодела лет на десять. У нее всегда поднималось настроение при виде Кэт, Берта, племянников и племянниц.
Однако Кэт было ужасно тяжело обнаружить, как постарела сестра, как одиноко ей живется в этой мрачной дыре, в ненавистном доме, с мужем, который ее не любит и скорее всего никогда не любил. И теперь ей было больно думать о предстоящей разлуке с Элизабет. Меньше чем через час они уедут, и только богу известно, что ждет их всех впереди и когда они приедут снова в Англию. Кэт приглашала сестру в Сан-Франциско, чтобы она помогла в приготовлениях к свадьбе Эдвины, но Лиз сказала, что не сможет оставить Руперта надолго одного, и обещала приехать в августе к началу торжества.
Хихиканье на другом конце стола отвлекло Кэт от грустных мыслей, она взглянула на шестилетнюю Алексис. Джордж что-то шептал сестренке, а та давилась от смеха.
— Ш-ш-ш, — успокаивающе прошептала Кэт и, улыбнувшись, посмотрела на Руперта.
У них дома за завтраком обычно бывало шумно, но здесь дети должны были вести себя тихо, и они очень старались соблюдать все установленные Рупертом правила.
Кэт отметила про себя, что лорд Хикэм с годами стал мягче и терпимее. Он часто брал с собой на охоту шестнадцатилетнего Филипа, и хоть Филип и признавался отцу, что терпеть не может это занятие, однако был очень вежлив с дядей и благодарил за то, что он приглашает его с собой. Филип всегда хотел всем угодить, он был добрым, воспитанным и поразительно чутким подростком. Невозможно было поверить, что ему всего шестнадцать лет: Филип был самым ответственным из всех детей Уинфилдов.
Кроме, конечно, Эдвины, но ей исполнилось двадцать лет, она уже совсем взрослая, и через пять месяцев у нее будут муж и собственный дом. А еще через год, как она надеялась, и ребенок.
Кэт все не могла привыкнуть к мысли, что ее старшая дочь такая взрослая и что скоро она выйдет замуж и, возможно, тоже станет матерью.
Они собирались домой, чтобы начать приготовления к свадьбе, и Чарльз тоже возвращался в Штаты вместе с ними. Ему было двадцать пять лет, и он был по уши влюблен в Эдвину. Чарльз встретил ее случайно в Сан-Франциско и ухаживал за ней с прошлого лета.
Свадьбу собирались играть в августе. Уинфилды везли с собой отрез чудесной светлой материи, купленной в Лондоне Эдвине на подвенечное платье. Кэт хотела, чтобы портной расшил ее маленькими жемчужинками, а фату делала французская модистка, недавно переехавшая в Лондон из Парижа. Леди Фицджеральд собиралась привезти ее с собой в конце июля, когда семья жениха прибудет в Сан-Франциско.
А тем временем предстояло сделать еще кучу дел. Бертрам Уинфилд был одним из самых видных людей в Калифорнии. Ему и его семье принадлежала чуть ли не самая авторитетная газета Сан-Франциско, и на свадьбу надо было пригласить множество людей. Кэт и Эдвина уже месяц составляли список, в котором набралось более пятисот человек. Но Чарльз только смеялся, когда Эдвина грозилась, что гостей будет еще больше.
— В Лондоне все равно было бы больше, — говорил он. — На свадьбе моей сестры два года назад присутствовало семьсот человек. Слава богу, я в это время был в Дели.
Чарльз много путешествовал последние четыре года. Прослужив около двух лет в Индии, он целый год провел в путешествиях по Кении, и Эдвина любила слушать рассказы о его приключениях. Она высказала желание провести медовый месяц в Африке, но Чарльз в данном случае отдавал предпочтение более цивилизованным местам в Италии и Франции, а в Лондон планировал вернуться к Рождеству.
Эдвина втайне надеялась, что к тому времени уже будет беременна. Она безумно любила Чарльза и хотела, чтобы у них была такая же большая семья, как у ее родителей, и такие же чудесные отношения, как у них. Не то чтобы родители совсем не ссорились — бывало, да еще как: люстры дрожали, когда мама выходила из себя, но за гневом всегда следовало примирение. Нежность, и прощение, и сочувствие, и, что бы ни случилось, все всегда знали: любви Кэт и Бертрама ничто не угрожает. Эдвина хотела, чтобы и они с Чарльзом жили так же. Ее не привлекали титулы, положение в обществе, большое поместье. Ничего из того, что так глупо толкнуло тетю Лиз к дяде Руперту. Эдвина мечтала о человеке добром, чутком, остроумном и великодушном, с которым она могла бы делить все радости и тяготы жизни, жить в счастливой праздности или трудиться, если потребуется.
1 2 3 4 5 6