В геологических партиях царит строгий сухой закон, и спирт в отряде использовали только как лекарство от простуды. Чейвын выпил четверть кружки, поблагодарил, затем перевернул кружку вверх дном: хватит. Константину это понравилось.
Геолог вырвал из тетрадки листок, что-то быстро написал на нем. Затем передал листок Чейвыну и сказал:
– Ваш совхоз поставляет нашей экспедиции продукты, в том числе и оленину. Я написал директору, что по недоразумению убил твоего олешка и прошу тушу списать за счет последующих поставок экспедиции. Ты уж прости. Так нелепо получилось.
Чейвын посмотрел на Константина и сказал:
– Ты сесный таньга.– И это было высшей похвалой для русского в устах чукчи.
Чейвын курил и молчал. Чукчи не любят поддерживать беседу вынужденным пустым разговором. Они умеют говорить молча. Потом он сказал:
– Стам олешков – в отпуск на месяс поету. К внуку, в Анатырь. Внук па-альшой там селовек.
– Исполкомовское начальство? – предположил Константин.
Пастух этак небрежно махнул рукою: бери, мол, выше. И ответил со значением:
– Супы лесит. Хоросо лесит.
Выше всякого начальника ставил пастух человека конкретной специальности, мастера своего дела: плотника, стоматолога, охотника.
В палатку, вдоволь налаявшись на оленей и даже укусив вожака за ногу, прибежал Пират. Он был в полном недоумении: почему хозяин убил одного оленя, а когда появилось целое стадо, прекратил охоту?
– Место, Пиратка! – приказал Константин.
Пес послушно отправился в угол палатки, на ходу обнюхал Чейвына. Вообще-то к посторонним он был настроен воинственно, недоверчиво-злобно – в его крови текла кровь свирепого Фараона – и однажды даже порвал штанину прилетевшего в отряд главного геолога экспедиции. Но к чукче он почему-то сразу проникся симпатией.
– Хороший пес. Ему только полгода, а все понимает с полуслова. И охотится как взрослый,– неожиданно для себя похвалил геолог.
Чейвын с некоторым сомнением посмотрел на Константина, затем отстегнул патронташ-браслет и швырнул его за полог:
– Принеси, сопака!
Пират сорвался с места и принес патронташ-браслет не пастуху, а своему хозяину.
Потом чукча извлек из ранца маленькую лепешку и протянул ее псу. Пират не проявил ни малейшего интереса к еде, даже зевнул.
– Возьми, возьми,– разрешил хозяин.
Пират мгновенно выхватил из руки лепешку и проглотил.
– Умный сопака,– заключил Чейвын.
«А если?...– подумал Константин.– Вот у кого Пират будет в надежных руках!»
– Возьми моего пса, отец,– сказал он.– Бери, не пожалеешь.
Чукча осуждающе глянул на геолога. Две вещи нельзя передавать в чужие руки: собственное ружье и прирученную собаку. Дарить можно щенка-несмышленыша, но не прирученную и подросшую собаку.
Чтобы развеять сомнения пастуха, Константин объяснил, почему не может оставить Пирата себе, рассказал, как относятся к собакам соседи по квартире.



– Тот, кто не люпит сопак, не люпит и лютей,– сказал Чейвын.
Мысль чукчи показалась Константину мудрой.
... Пастух принял подарок. Условились так. Пока Пират побудет с хозяином. Чукча слетает на месяц в отпуск к внуку, вернется домой в Урему. К тому времени закончатся полевые работы, и Константин тоже прилетит в поселок. Там он и передаст ему Пирата.

В середине сентября снег уже прочно лег на землю. Стояли легкие морозы. Купалось в яркой голубизне белое зимнее солнце. Невесомая снежная пыль разноцветными блестками кружилась в прозрачном воздухе. Все помолодело вокруг в сверкающих снегуркиных нарядах: старые, замшелые деревья, древние валуны, морщинистые скалы.
Сезон охоты на пушного зверя еще не начался, рановато, но Константин решил натаскать Пирата, чтобы подарить Чейвыну уже «готовую» охотничью собаку.
...– Ищи, Пират!
Хозяин не показывает след. Пират бежит широкими кругами, жадно нюхает воздух, чутко вскидывает острые ушки. Под снегом прошелестела жухлыми листьями мышка-полевка, но собака не обратила на нее внимания. Полевка никогда не интересовала хозяина. С ветки кустарника порхнула цветастая птаха. Пусть себе летит.
Но чу! Пират вдруг задрал голову, замер. Ему послышался слабый звук. Будто кто-то скреб коготками по коре дерева. «Белка»,– решил Константин. Но где же сама хозяйка?... Может, ищет одну из своих бесчисленных кладовых, в которой лежат сушеные грибы, насекомые, семена деревьев? Пират тянет ноздрями морозный воздух, чует пахучую струйку, исходящую от зверька, и начинает звонко лаять, подзывать хозяина. Подбегает Константин. Человек и собака осматривают сук за суком, но ничего не замечают. Тогда Константин стучит палкой по стволу дерева. Раздается цоканье. Северная белка темна шубкой, так ей сподручнее маскироваться. Ах, как зверьку хочется жить! Движения его порывисты, вертки, цоканье прямо-таки паническое. И Константин опускает «тозовку». Лет десять назад он не знал подобной жалости...
– Ладно, Пиратка, успокойся, не дрожи. День-то какой, все так и искрится. Нельзя осквернять такой день убийством, никак нельзя...
... На снегу тянется след. Он то и дело пропадает возле деревьев. След свежий, собака изредка нюхает его и взлаивает от возбуждения. Константин бегом еле успевает за Пиратом. Вдруг пес резко останавливается. На снегу гроздьями переспелой рябины цветут кровавые пятна. Возле дерева распластался краснобровый глухарь. У птицы съедена только грудка. Тушка глухаря еще теплая. Константин стучит палкой по стволам деревьев, внимательно осматривает кроны. Есть! Стряхнув на землю искрящийся ком снега, с ветки срывается притаившаяся куница. Она стремительно прыгает с ветки на ветку, далеко подбрасывает свое гибкое тело с пушистым хвостом. Резкое желтое пятно на горле и груди зверька суживается возле передних лап. По кровожадности с ней сравнится разве что волк. Дичь она убивает не только ради еды – ради убийства. Прикончит жертву, напьется кровушки, выест самое вкусное, а остальное бросит. Сущий вампир! А случается, что даже не притронется к добыче.
Кровожадный хищник вполне заслужил пулю, и Константин, щелкнув затвором, начал преследование.

VIII

В начале октября закончились полевые работы, и безотказный трудяга «МИ-4», незаменимый воздушный извозчик геологов, перебросил отряд в Урему. Через несколько дней аэрогеологическая экспедиция (шесть партий, тридцать четыре отряда) спецрейсами должна была лететь домой, в Москву.
В первый же день приезда Константин с Пиратом разыскал дом, где жил бригадир оленеводов Чейвын.
Дом – рубленая русская изба – был большой, светлый. Константин вошел в незапертую калитку. Во дворе стояла яранга. Чумы или яранги стояли и в других дворах.
Геолог постучал в дверь. Никто не ответил. Он вошел в избу.
Горница была убрана богатыми коврами. Мебель – не примитивная самоделка, а полированный заморский гарнитур. Все как в комфортабельной городской квартире. Здесь же стояли почему-то два телевизора и три радиоприемника.
Позади скрипнула дверь. Константин оглянулся. На пороге стоял Чейвын.
– Мать сесная! Костька-хеолох! Трастуй!...– хлопнув себя по ляжкам, радостно сказал пастух.
– Здорово, отец! – ответил Константин и обнял старика.
Чейвын уткнулся коричневым лунообразным лицом геологу в живот, потому что Константин был ровно в два раза выше чукчи.
– Пойтем в том, большим хостем путешь.– И с этими словами пастух вышел из избы.
Константин растерянно посмотрел на дверь, за которой исчез хозяин. Куда он ушел?... И лишь теперь припомнил, что старые пастухи по вековой стойбищенской привычке продолжают жить в ярангах и в поселках, несмотря на то что каждой семье совхоз выстроил избу. Зарплата у пастухов оленей раз в десять превышает оклад инженера. Куда девать деньги? Вот и обставляют горницу, в которой не живут, шикарной мебелью, полдюжиной телевизоров, радиоприемников, украшают коврами.
Они прошли в ярангу. На оленьих шкурах в стороне от дымящегося камелька сидела старуха с длинными серыми волосами, с погасшей трубкой в зубах. Поверх кухлянки, расшитой ярким национальным орнаментом, на шее висели два ожерелья: одно из серебряных старинных монет, другое ширпотребовское, из плексигласа; в правом ухе болталось большое серебряное кольцо. Старуха набивала патроны. Константин наметанным охотничьим глазом сразу подметил, что дробь и порох она засыпала в папковые гильзы «на глазок».
– Сена,– представил старуху Чейвын.– Хотов тватсать насат лусей охотнисей пыла. Сесяс стара стала, у камелька ситит.
– Трастуй,– приветливо сказала старуха, не вынимая трубки из морщинистого рта.
После сытного угощения – вкуснейших национальных лепешек, вкусно приготовленного оленьего мяса – Константин заспешил к товарищам. Чейвын никак не хотел его отпускать, оставлял ночевать. Но геолог не мог допустить, чтобы его отряд ночевал в экспедиционной «гостинице» – на нарах в большой круглой палатке, а он в тепле, со всеми удобствами. Старик, очевидно, понял то, что тревожило гостя, и предложил привести в избу всех «хеолохов». Через полчаса отряд геофизиков в полном составе ввалился в пустующую избу Чейвына. Кто устроился на тахте, кто на кровати, а кто на полу, на оленьих шкурах, принесенных из яранги. И впервые за полгода геологи всласть отоспались в тепле. Даже странным казалось, что не надо было просыпаться ночью и подкармливать дровами «буржуйку». В гостях у пастуха отряд провел оставшиеся три дня до отъезда.
Пират привык с геологами перелетать с места на место. Что поделать, уж такие непоседливые эти двуногие существа! И последний перелет в поселок он сначала расценил как очередную привычную необходимость. Но постепенно сомнение закралось в голову пса... Отчего это хозяин перестал давать ему пищу, ходит такой грустный и взгляд у него, как у нашкодившей собаки? Зачем старик с лунообразным лицом и глазами-щелочками, от которого пахнет оленем, стал кормить его, трепать по загривку, отдавать команды – словом, вести себя хозяином? Что-то здесь не так... И Пират на заботу пастуха отвечал не привязанностью, а злобным рычанием, отказывался принимать из его рук пищу. И ни на минуту не оставлял хозяина.
Однажды утром геологи вышли с рюкзаками во двор, пожали руки старику и старухе. Хозяин сделал то же самое и даже прижал старика к груди. Затем подошел к Пирату, накинул на его шею пахнущий чужой собакой ошейник с толстым кожаным поводком. Привязал поводок к стояку крыльца, присел на ступеньку.
– Вот, брат... Пришла пора расставаться...
И все отводил виноватые глаза. А Пират, наоборот, старался заглянуть в глаза хозяина. «Что с тобой?» – как бы спрашивал взгляд пса.
– Ты уж прости меня, подлеца, а?...
Сказав это, хозяин прижал к своему лицу собачью морду. Потом поднялся, рывком закинул за плечо рюкзак и пошел. И ни разу не оглянулся. Пират некоторое время лежал возле крыльца, терпеливо поджидал своего хозяина. Но тот не возвращался. Тогда пес начал рваться на поводке, рычать и лаять. Из яранги вышел старик. В руках у него была миска с кусочками оленьего мяса.
– Покусай, сопака,– сказал он и протянул Пирату миску.
Пес в прыжке выбил головой миску из рук пастуха – кусочки мяса разлетелись в разные стороны – и продолжал метаться на поводке и лаять, лаять... Чейвын постоял возле собаки, сокрушенно покачал головою и вернулся в ярангу.
Пират вдруг перестал бесноваться. Он лег на ступеньку, передними лапами натянул поводок и принялся перегрызать его. Ремень был крепок, жесток; клыки увязали в толстой коже, но никак не могли перегрызть ее. Тогда пес рванул поводок с такой силой, что от боли в горле упал и на мгновение потерял сознание. Пришел в себя и тотчас проделал то же самое. Лишь с четвертой попытки продырявленный клыками поводок оборвался. Пират стремглав выбежал из распахнутой калитки.
Запаховый след хозяина привел сначала к длинному дощатому бараку. Это был штаб экспедиции, сюда частенько захаживал хозяин. Дверь барака, обычно всегда распахнутая настежь, сейчас была плотно закрыта. Пират постоял недолго, неотрывно глядя на дверь. Прильнул ухом к доскам: не слышно ли шагов геологов? Нет, не слышно. Тогда пес обежал вокруг дома. Окна были низкие; опершись передними лапами о стену, он поочередно заглянул в каждое окно. Но все кабинеты были пусты. Пират вернулся к ступенькам крыльца, тщательно обнюхал все следы. Замечательное чутье собаки выхватило из десятка чужих, ненужных запахов тот, который был ей дороже всего. След хозяина от крыльца повел задворками на окраину Уремы. Там находился аэродром.
В аэровокзале – большом бревенчатом тереме с застекленной будкой-диспетчерской на крыше – было полно народу, но чужие следы не успели затоптать свежего следа хозяина. Он привел к зарешеченному окошку кассы, затем перешел зал ожидания и пересек порожек двери, выходящей на перрон аэродрома. С перрона след вел на взлетную полосу, где стоял ослепительный красавец «ЯК-40» с вытянутыми назад крыльями.
А Константин тем временем поднимался по трапу в салон самолета. Возле дверцы его встретила стройная, красивая, белозубо улыбающаяся, будто сошедшая с рекламного проспекта Аэрофлота, стюардесса. Но геолог не засмотрелся на нее, как другие пассажиры. Потом он расположился в удобном мягком кресле. Стосковавшиеся по дому геологи были радостно возбуждены, речисты, шумливы. Константин же глядел сентябрем. Такое было у него чувство, будто он навсегда расставался с любимым другом. Одно немного успокаивало – Пиратка в надежных руках, ему будет хорошо с новым хозяином...
Невеселые мысли Константина прервал истошный женский визг. Геолог быстро обернулся. Визжала упавшая на выходе насмерть перепуганная стюардесса. С ног ее сбил Пират – она пыталась преградить псу путь в салон. Прыжок, другой, и собака на коленях хозяина. Поскуливая, уткнулась носом под мышку.
Медлить было нельзя. Самолет вот-вот должен отправиться в рейс. Константин прижал к груди Пирата, побежал к выходу. Мелькнуло перекошенное злобой лицо стюардессы.
– Рразвели тварей, ссволочи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16