– Подбросить? – спросил Хатч.
– Ой, а как ты догадался? – откликнулась Бонтьер, забрасывая сумку на палубу и запрыгивая следом. – Меня уже тошнит от твоего мерзкого старого острова.
Малин отчалил и развернул лодку, чтобы узким проливом пройти мимо рифов.
– Как там твоё пузико, заживает?
– На моём прелестном во всех отношениях животике теперь уродливая короста.
– Не волнуйся, она не навсегда, – заметил Хатч и ещё раз глянул на её грязный комбинезон. – Лепила пирожки из глины?
Бонтьер нахмурилась.
– Из глины… пирожки?
– Ну, я имел в виду – возилась в грязи?
Она фыркнула и расхохоталась.
– Ещё бы! Именно этим археологи занимаются лучше всего.
– Понятненько, – ответил Малин. Теперь они приблизились к неплотной пелене тумана, и он сбавил обороты, пока они её не миновали. – Не видел тебя среди аквалангистов.
Бонтьер ещё раз фыркнула.
– Я, прежде всего, археолог – и лишь во-вторых, аквалангист. Я завершила самую важную часть работы – провела разметку старой дамбы. Серджио с друзьями теперь могут заниматься трудом животных.
– Надо бы не забыть передать ему твои слова, – сказал Хатч.
Он провёл лодку по проливу Олд-Хамп и развернул её вокруг острова Хермит. В поле зрения оказалась пристань Стормхавэна – сияющая полоска белого и зелёного на фоне тёмно-синего океана. Опёршись на поручни на корме, Бонтьер тряхнула головой – взвился блестящий каскад чёрных волос.
– А чем можно заняться в этом хилом городишке? – спросила она, кивком указывая на берег.
– Не слишком многим.
– Никаких дискотех до трёх ночи? Merde , что же делать одинокой женщине?
– Признаю, это очень тяжёлая проблема, – ответил Малин, подавляя импульсивное желание ответить на флирт.
Не забудь, от этой женщины наверняка будут одни неприятности!
Она бросила на него взгляд, и уголки губ загнулись в слабой улыбке.
– Ну, к примеру, я могла бы поужинать с доктором…
– С доктором? – с притворным удивлением воскликнул Хатч. – А почему бы и… Полагаю, доктор Фразир будет польщён. Для шестидесятилетнего он вполне себе живчик.
– Фу, какой ты противный! Я имела в виду этого доктора, – сказала она, шаловливо пихая его в грудь.
Хатч посмотрел на неё. Почему бы и нет? – подумал он. – Какие проблемы могут возникнуть из-за ужина?
– В городе всего два ресторана, ты же знаешь. Естественно, оба с рыбной кухней – но в одном к тому же подают неплохой бифштекс.
– Бифштекс? Тогда это для меня. Я убеждённая хищница. Пусть овощи жрут свиньи и обезьяны! А что касается рыбы…
Она свесилась за борт и весьма правдоподобно притворилась, что её тошнит.
– Я думал, ты выросла на Карибах.
– Ну да, и мой отец был рыбак, так что рыба – всё, что мы ели, без конца и края. Кроме Рождества – тогда у нас была chuvre .
– Козлятина? – переспросил Хатч.
– Да. Обожаю козлятину. Когда её восемь часов вялят в песке на пляже, а потом заливают внутрь домашним пивом «Понлак»…
– Восхитительно, – со смехом сказал Малин. – Ты остановилась в городе, так?
– Да. Везде было уже занято, поэтому я повесила объявление на доске, на почте. Женщина за стойкой увидела его и предложила мне комнату.
– Комната наверху? У Паундкуков?
– Naturellement naturellement (фр.) – естественно. – прим. пер .

.
– Начальница почты и её муж. Тихая пара, хорошие люди.
– Ага. Временами даже кажется, что они умерли – внизу так тихо!…
О, да, – подумал Хатч. – Посмотрим, что ты скажешь, если попробуешь привести в дом мужчину. Или даже если просто вернёшься после одиннадцати.
Они приблизились к гавани, и Хатч подвёл лодку к стоянке.
– Мне нужно переодеться, сбросить эти грязные тряпки, – сказала Бонтьер, забираясь в ялик. – И, конечно, ты тоже одень что-нибудь получше, чем этот скучный старый блэйзер.
– Но мне он нравится! – запротестовал Хатч.
– Вы, американцы, не имеете совершенно никакого понятия о том, как надо одеваться. Что тебе действительно нужно, так это хороший костюм из итальянского льна.
– Ненавижу эту ткань, – сказал Малин. – Вечно она мнётся.
– В том-то и суть! – со смехом заявила Бонтьер. – Какой у тебя размер? Сорок второй?
– Откуда ты знаешь?
– А я хорошо разбираюсь в мужчинах.

23

Хатч встретил её у почты, и они направились по мощёной мостовой в направлении ресторана «Причал». Стоял прекрасный нежаркий вечер; облака сдуло прочь, и над гаванью раскинулся необъятный звёздный шатёр. Жёлтые огоньки подмигивали из окон домов и горели над входными дверьми. Без дымки, в сумерках Стормхавэн показался Малину чем-то словно вернувшимся из далёкого дружелюбного детства.
– Это правда очаровательное местечко, – промолвила Бонтьер, обхватывая его руку своей. – Сан-Пьер на Мартинике, где я выросла, тоже прекрасен, но – alors – совершенно иначе! Он весь – сплошные огни и краски. Не так, как здесь, где всё такое чёрно-белое. И там можно так здорово оторваться – классные ночные клубы и всё такое.
– Не люблю клубы, – сказал Хатч.
– Какой ты скучный, – добродушно заметила Бонтьер.
Они вошли в ресторан, и официант, узнав доктора, моментально предложил им столик. Уютное местечко: два разбросанных зала и барная стойка, украшенная сетями, деревянными котелками для лобстеров и стеклянными буйками. Усевшись, Хатч осмотрелся. Чуть ли не треть посетителей – сотрудники «Талассы».
– Que de monde! que de monde (фр.) – каков мир. – прим. пер .

– прошептала Бонтьер. – Никуда не денешься от наших людей. Жду не дождусь, когда Жерар отправит их по домам.
– Таковы маленькие городки. Единственный способ убраться прочь – уплыть в море. И даже в этом случае, в городе обязательно окажется кто-нибудь, кто наблюдает за тобой в подзорную трубу.
– Значит, никакого секса на палубе, – заметила археолог.
– Нет, – подтвердил Хатч. – Здесь, в Новой Англии, мы всегда занимаемся им в каютах.
Он увидел, как она заулыбалась и поразмыслил, какие шуточки будет отпускать среди мужской части команды в следующие несколько дней.
– Так что же сегодня заставило тебя так вымазаться в грязи?
– У тебя за навязчивые мысли о грязи? – нахмурившись, сказала она. – Грязь – друг археологов.
И, перегнувшись через стол, добавила:
– Так вышло, что я сделала небольшое открытие на твоём грязном старом острове.
– Расскажешь?
Бонтьер отпила из стакана глоток воды.
– Мы нашли стоянку пиратов.
Хатч посмотрел на неё.
– Ты шутишь.
– Mais non! Сегодня утром мы направились для обследования наветренной части острова. Знаешь то место, где огромный утёс стоит сам по себе, метрах в десяти от скал?
– Знаю.
– Прямо там, где он начал разрушаться, оказался замечательный почвенный профиль. Вертикальный срез, очень удобный для археологов. Я сумела найти линзу древесного угля.
– Что? – нахмурившись, переспросил Хатч.
– Ну, в общем, чёрная линза из древесного угля. То, что осталось от старого костра. Так что мы принесли туда металлодетектор и сразу стали находить всякую всячину. Картечь, мушкетную пулю, несколько гвоздей для лошадиных подков.
Перечисляя, она загибала пальцы.
– Для подков?
– Да. Для тяжёлых работ они использовали лошадей.
– А где они их брали?
– Вы что, намеренно игнорируете морскую историю, monsieur le docteur ? В те дни было обычным делом держать на кораблях скот. Лошадей, коз, кур, свиней.
Им принесли ужин – пароварку с лобстерами для Малина, филе с кровью для Бонтьер. Археолог с ошеломляющим проворством зарылась в еду, и Хатч с изумлением смотрел, как она ела – с подбородка капал соус, лицо хранило серьёзное, настойчивое выражение.
– Как бы то ни было, – продолжила она, нанизав на вилку совершенно необъятный кусок бифштекса, – когда открыли всё это, мы прорыли контрольную траншею прямо у скал. И – что ты думаешь? Ещё древесный уголь, круглый отпечаток от палатки, несколько переломанных костей индеек и оленей. У Рэнкина есть несколько затейливых сенсоров, он хочет проверить их на том месте – на тот случай, если мы что-нибудь упустим. Но суть в том, что мы провели съёмку лагеря, и завтра начнём раскопки. Мой малыш Christophe превращается в первоклассного землекопа.
– Сен-Джон копается в земле?
– Ну, конечно! Я заставила его снять эти ужасные туфли и пиджак. Стоило грязи коснуться его рук, как он сразу показал, на что способен. Теперь это мой главный землекоп. Шагает за мной по пятам и несётся на свист со всех ног, – сказала Бонтьер и добродушно рассмеялась.
– Не слишком-то налегай на беднягу.
– Au contraire , я оказываю ему услугу. Ему нужен свежий воздух и физические упражнения, иначе он останется всё таким же белым и жирным. Погоди, когда я с ним разделаюсь, он превратится в сплошные жилы и хрящи – как la petit homme au contraire (фр.) – напротив; la petit homme (фр.) – маленький мужчина. – прим. пер .

.
– Как кто?
– Ну, ты знаешь. Маленький мужчина, – сказала Бонтьер, и уголки губ проказливо опустились. – Стритер.
– А, вот как, – сказал Хатч, догадавшийся, по тому как она произнесла эти слова, что прозвище дано не от избытка нежных чувств. – Кстати, а что ты о нём знаешь?
Бонтьер пожала плечами.
– О некоторых вещах просто узнаёшь. Сложно сказать, что правда, а что нет. Он служил под началом Найдельмана во Вьетнаме. Это же правильное выражение, non ? Мне сказали, что однажды Найдельман спас ему жизнь во время боя. И я этому верю. Ты видел, как он предан Найдельману? Словно пёс своему хозяину. Он единственный, кому капитан по-настоящему доверяет, – поведала она и, устремив взгляд на собеседника, добавила: – Кроме тебя, конечно.
Хатч нахмурился.
– Ну, полагаю, это хорошо, что он заботит капитана. Кто-то же должен это делать. Я хочу сказать, этот парень – не вполне Мистер Выдающаяся Личность.
Бонтьер приподняла брови.
– Certainement . И я вижу, что вы друг другу не по тому нраву.
– Не по нраву, – поправил Хатч.
– Неважно. Но ты ошибаешься, когда говоришь, что он заботит Найдельмана. Капитана заботит лишь одно, – продолжила она и коротко кивнула в направлении острова Рэгид. – Он редко об этом говорит, но только imbecile этого не заметит. Ты знаешь, что всё время, пока мы с ним знакомы, на столе в его офисе лежит крошечная фотография твоего острова?
– Нет, откуда мне знать? – ответил Хатч.
И мысленно освежил в памяти первую поездку с Найдельманом на остров. Что там сказал капитан? Я не хотел его видеть, если у меня не будет шансов на нём поработать .
Казалось, Бонтьер что-то расстроило. Едва Хатч открыл рот, чтобы сменить тему, как почувствовал нечто, кого-то – незримое присутствие, дотронувшееся до него с противоположного конца зала – и когда бросил туда взгляд, там оказалась Клэр, выходящая из-за угла. Так и не начатая фраза умерла у него на губах.
Клэр оказалась именно такой, какой он её себе представлял: высокая и стройная, с той же россыпью веснушек на вздёрнутом носике. Она увидела его и остановилась как вкопанная – и её личико сморщилось в том самом выражении удивления, которое он запомнил.
– Здравствуй, Клэр, – сказал Хатч, неловко поднимаясь на ноги и пытаясь заставить голос звучать ровно.
Она подошла к нему.
– Здравствуй, – ответила она, пожимая ему руку. В тот же миг, как его кожа соприкоснулась с её, на щеках женщины занялся румянец. – Я слышала, ты в городе.
И издала самоуничижительный смешок.
– Конечно, кто об этом не слышал? Я хотела сказать, со всем этим… – продолжила она и, не закончив фразу, неявным жестом указала за плечо, будто указывая на остров Рэгид.
– Ты замечательно выглядишь, – сказал Хатч.
И это правда: годы сделали её лишь тоньше и окрасили тёмно-синие глаза в интенсивный серый цвет. Шаловливая улыбка, некогда постоянно прописавшаяся на её губах, уступила место серьёзному, интроспективному выражению. Почувствовав на себе его взгляд, она невольным жестом разгладила плиссированную юбку.
В дверях ресторана возникло движение, и потом внутрь вошёл священник, Вуди Клэй. Он посмотрел по сторонам, и его взгляд упал на Малина. По болезненному лицу стремительно пронеслась тень неудовольствия, и он сделал шаг вперёд. Только не здесь! – подумал Хатч, готовясь к очередной лекции о жадности и этике при поиске сокровищ. Но, конечно же, пастор остановился у их стола, переводя взгляд с Малина на Бонтьер и обратно. Хатч спросил себя, хватит ли у того наглости прервать их ужин.
– О, – сказала Клэр, бросая взгляд на пастора и касаясь своих длинных светлых волос. – Вуди, это Малин Хатч.
– Мы встречались, – кивнув, ответил Клэй.
Малин с облегчением понял, что под взглядами двух женщин Клэй едва ли примется за свои тирады.
– Это доктор Изобель Бонтьер, – сказал Хатч, когда к нему вернулось самообладание. – А это Клэр Норскатт и…
– Преподобный и миссис Вудраф Клэй, – твёрдо поправил пастор, протягивая руку Бонтьер.
Хатч застыл в потрясении. Его разум наотрез отказался принимать этот неожиданный сюрприз.
Бонтьер промокнула губы салфеткой и медлительно поднялась. Она сердечно пожала руки Клэр и Вуди, выставив напоказ ряд ослепительных зубов. Настала неловкая пауза, и затем Клэй, отвесив Малину краткий кивок, повёл жену прочь.
Бонтьер перевела взгляд с удаляющейся фигуры Клэр на Малина.
– Старые друзья? – спросила она.
– Что? – пробормотал Хатч.
В глаза бросилась левая рука пастора, которую тот собственнически опустил Клэр на талию.
Лицо Бонтьер осветилось улыбкой.
– Нет, я ошиблась, теперь поняла, – сказала она, перегнувшись через стол. – Старые любовники. Как это неловко – встретиться ещё раз! Однако, как сладко…
– А ты наблюдательная, – промямлил Хатч, ещё слишком потрясённый встречей – и откровением, что за ней последовало, – чтобы отрицать.
– Но ты и её муж, вы не старые приятели. На самом деле, мне показалось, что ты ему совершенно не нравишься. Эта скучная нахмуренность, большие чёрные мешки под глазами. Такое впечатление, будто у него выдалась nuit blanche .
– Что выдалось?
– Nuit blanche . Э… – как правильно сказать? – бессонная ночь. По той или иной причине, – пояснила она и насмешливо ухмыльнулась.
Вместо ответа Хатч взялся за вилку и попытался занять себя лобстером.
– Вижу, ты до сих пор к ней неравнодушен, – с весёлой улыбкой вкрадчиво продолжила Бонтьер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54