грязь залепила ему все лицо.
Он не видел своего спасителя, но чувствовал его присутствие.
Ответом ему стали удаляющиеся шаги. Олег наконец протер глаза, сел, и увидел мужскую фигуру в рубахе до колен, подпоясанной веревкой.
Человек шел по болоту, слегка сутулясь, но легко и непринужденно, словно посуху, и не по тропе, а напрямик. В руках он держал клюку. Вскоре его поглотил густой туман, который вдруг начал наползать на болото.
И тут снова раздалось уже до боли знакомое: «Хо-о, хо-о, хо-о…»
Олег долго не мог подняться на ноги. Он сидел, заворожено глядя в ту сторону, где исчез его странный спаситель. Больше всего художника поразило то, что им оказался старик, и у него были длинные седые волосы…
Дальнейший путь к жилищу Ожеги прошел без приключений. Вскоре тропа поднялась повыше, появились сначала сухие островки, а затем и озерка.
В одном из них Олег искупался и постирал одежду, потому что вид у него был как у болотной нечисти. День выдался солнечным, дул ветерок, и когда он, наконец, увидел жилище Ожеги, его одежда уже была почти сухой.
Жилище ведуньи и впрямь напоминало избушку на курьих ножках. Изба стояла не четырех столбах, и чтобы в нее войти, нужно было подниматься по лесенке, которая, кстати, могла убираться.
«Предусмотрительно… – подумал уже совсем оклемавшийся Олег; происшествие на болоте казалось ему дурным сном, который приснился не ему, а кому-то другому. – Так просто в избу не заберешься. Наверное, Ожега стережется медведей. Поди, ягод тут много, а косолапый до них весьма охоч. Что касается аборигенов, то, думаю, их сюда и калачом не заманишь. А чужие дорогу не найдут…»
Он остановился возле лестницы и начал топтаться, не зная, как ему поступить – сразу подняться или позвать хозяйку. Его сомнения прервал немного глуховатый женский голос:
– Тебе чего надо, милай?
Олег вздрогнул, поднял голову и увидел, что дверь избушки отворилась, а на пороге стоит та старуха, с которой он повстречался возле озера. Он мысленно улыбнулся, подумал скептически «А то ты, бабуля, не знаешь…», и ответил:
– Я к вам от Беляя.
Рекомендация оказалась высшего сорта. Ожега даже изобразила что-то наподобие улыбки и сказала:
– Входи. Милости просим…
Стукнувшись лбом о притолоку – больно, блин!… – Олег переступил через высокий порог и оказался внутри жилища, интерьер которого был знаком ему до мелочей. В свое время он увлекался стариной и писал картины про древних славян. Чтобы не попасть впросак, художник перелопатил горы специальной литературы, в которой историки и археологи реконструировали быт предков россиян.
Горница Ожеги была хрестоматийным примером славянского жилища: домотканые полосатые коврики на полу, изголовье-сундучок на полатях, застеленных грубошерстным рядном, массивные лавки, стол, расписной сундук – настолько старый, что роспись только угадывалась, печь каминного типа с горшками и противнями, старинная масляная лампа на столе (такую и в музее не найдешь), и наконец в красном углу располагалась языческая божница – много керамических фигурок идолов. Перед ними было насыпано просо, и стоял подсвечник с вполне современными восковыми свечами.
Но были и отличия.
Во-первых, на всех стенах горницы висели пучки лекарственных трав (что, в общем, вписывалось в картину древнерусской старины).
Во-вторых, неподалеку от печи стоял казан на массивном литом треножнике, украшенном грифонами. Под ним находилась жаровня, почти доверху наполненная тлеющими угольями. В котле что-то тихо булькало.
Пар от варева и приятный на запах дым уходили в конусообразное отверстие над казаном, притом создавалось впечатление, что там стоит электрическая вытяжка, потому как воздух в комнате был прозрачен и чист.
А в-третьих, в углу слева от двери (Олег глазам своим не поверил) находился стол, на котором разместилась вполне современная химическая лаборатория с колбами, ретортами, стеклянными трубками, склянками с химикалиями и каганцом для подогрева жидкостей во время проведения опытов; не хватало лишь компьютера и муфельной печи.
– Присаживайся, – приветливо сказала бабка, указав на лавку возле стола.
– Спасибо, – робко поблагодарил Олег, и сел с таким видом, словно под лавкой находилась, по меньшей мере, противопехотная мина на боевом взводе.
Он чувствовал себя очень скованно. Несмотря на приветливый тон, от старухи исходила какая-то неведомая сила, и он пока не мог понять, добрая она или злая.
Ожега была очень старой. Ее лицо покрывали даже не морщины, а рытвины и глубокие колеи, проложенные беспощадным временем. Но большие круглые глаза бабки блестели молодо и временами так неестественно и страшно, что у Олега вообще душа ушла в пятки.
Может, она наркоманка? – подумал художник. Например, мухоморит. Заварит грибки и пьет отвар. А затем балдеет… вместе с Дедком.
Олег, как вполне современный человек, продукт бездуховного общества, просто не мог поверить, что его спаситель (а это точно был Дедко) какой-то фантом, оживший языческий идол. Художник уверил себя, что Дедко всего лишь отшельник, поселившийся в этих краях с давних пор.
А много ли надо местным старушкам, чтобы обожествить странного, почти призрачного типа, шатающегося по ночам под окнами деревенских изб и вышагивающего по болотной трясине аки посуху?
В этом не было ничего необычного – за многие годы Дедко изучил топи, как свои пять пальцев, и знал все скрытые от непосвященного глаза болотные тропки. А приношения, которые старушки оставляли идолу, он с благодарностью забирал.
Жить в полном единении с природой, это, конечно, круто, но и отшельнику иногда хочется съесть чего-нибудь сладенького, да и домашние лепешки неплохо разнообразят его скудный стол.
– С чем пожаловал, милай? – спросила Ожега, царапнув острым взглядом по бледному лицу художника.
– Вот… это вам, – сказал он, протягивая ведунье узелок с харчами, который дал ему Беляй.
Хорошо, что Олег, зная, куда идет, упаковал его в полиэтиленовый пакет. А еще повезло, что узел с дарами для Ожеги он обронил на тропе, не потащил за собой в трясину. Иначе сейчас мед ели бы водяные и лешие, запивая его молоком и заедая свежеиспеченным караваем.
– Благодарствуем, – ответила Ожега, и приняла узелок с таким видом, словно Олег преподнес ей, по меньшей мере, драгоценный сосуд.
Художник смущенно улыбнулся.
На некоторое время в избе воцарилась тишина. Только сверчок где-то в углу пробовал настроить свою скрипку, но ее звучание оставляло желать лучшего.
– Сегодня я не ждала тебя… – наконец молвила Ожега, глядя на Олега каким-то отсутствующим взглядом.
«Сегодня! – мысленно воскликнул художник. – Выходит, что я на поводке? Вот влип… Фантасмагория. Если посмотреть на ситуацию со стороны, то она просто абсурдная, дикая, и вообще находится за пределами здравого смысла. А может, плюнуть на все и откланяться? Пока не поздно. На кой ляд мне бредни этой столетней грымзы? Скажи мне кудесник, любимец богов… бред! Что я хочу узнать? Когда дуба врежу? Мне это не нужно и неинтересно. И никому не нужно. Когда придет хромая, тогда и придет. Все там будем…»
– Верно, Мары Мара, Мора – воплощение смерти (слав. миф.)

бояться не надо, – вдруг сказала Ожега. – Она приносит человеку покой. Страшны нави Нави – бесы (слав. миф.)

. А они уже вьются над тобою.
Олег невольно вздрогнул. «Она что, умеет читать мысли?!» – подумал он в сильном смятении. Олег был достаточно образован и начитан, чтобы разбираться в славянской мифологии.
«Причем тут нави? – продолжал он размышлять в лихорадочном темпе. – И почему это им вздумалось барражировать над моей бедной головушкой? Им что, делать больше нечего, как изгаляться над бедным художником? И вообще – какого хрена?!»
– И это все, что вы можете мне сказать? – спросил он резко, с вызовом. – Тогда я пойду обратно. Стоило ли огород городить ради того, чтобы в очередной раз услышать общеизвестные сентенции и поприсутствовать на сеансе угадывания мыслей? Этого добра и в городе хватает. Там столько болтунов-чревовещателей и шарлатанов-экстрасенсов развелось, что для них уже нужно создавать отдельный рекламный листок, так как в обычных информационных изданиях для их рекламы места не хватает. Рад был с вами познакомиться. Приходите в гости к Беляю, чайку попьем, погутарим… о том, о сем. Он будет рад. И я тоже.
– Как раз этот огород просто необходимо городить… Хельги, – спокойно ответила Ожега, будто и не заметив некоторой взвинченности в поведении художника.
Олег решил, что ослышался:
– Как… как вы сказали?!
– Я назвала твое настоящее имя.
– Настоящее…
Художник оцепенел. Этим именем его называл только один человек во всем мире – родной дед.
При крещении Олег был записан в святцах под двойным именем – как Олег и как Хельги. Но это он узнал, будучи уже взрослым; как и то, что имя Олег происходит от немецко-скандинавского имени Хельги.
Дед сделал запись тайно, не поставив в известность даже родителей внука. (То же самое он когда-то проделал и со своим сыном, отцом Олега; на самом деле отца звали не Илья, а Элиас). Сам Олег тоже понятия не имел, что он наречен еще и иностранным именем до тех пор, пока дед не стал обучать его мастерству художника.
Мальчик, которому, в общем-то, было все равно, как его называют, долго считал, что Хельги – это просто ласкательное прозвище и никакого отношения к их семье не имеет. Пока однажды ему не попалась на глаза старая фотография, на которой были изображены прапрадед и его жена.
О прапрадеде в семье мало что было известно. Его жизнь – это сплошная тайна. Все знали только то, что он долго был холостяком, много путешествовал по миру, и, несмотря на юные годы, успел повоевать в Америке, когда там шла гражданская война. (Правда, неизвестно, на чьей стороне – южан или северян).
Потом прапрадед поступил на службу к британскому монарху, участвовал в многочисленных сражениях, получил большой чин и кучу орденов, затем (неизвестно, почему) переметнулся к французам; там он убил на дуэли какую-то важную шишку (может даже генерала), и бежал в Россию, где и поселился, приняв российское подданство.
Наверное, он совершил этот поступок не от большой любви к новой родине, а чтобы спасти свою бесшабашную жизнь бретера и авантюриста от преследований то ли французского, то ли британского, то ли обоих правительств сразу.
Правда, перед этим прапрадед, которому к тому времени стукнуло уже немало лет, успел жениться на двадцатилетней девушке по имени Луиза. Она была дворянских кровей из добропорядочной семьи немецких бюргеров Бюргер – горожанин.

.
Семейная легенда гласит, что прапрадед окрутил будущую жену лихим гусарским наскоком – всего за один день влюбил в себя невинную прелестницу, попросил ее руки у родителей и обвенчался.
Свадьба, увы, не состоялась, потому что ему пришлось срочно уносить ноги от своих недоброжелателей. Жених и невеста едва не на ходу вскочили в дилижанс, где дружно сплели своим попутчикам какую-то душещипательную амурную историйку (похоже, чистая и непорочная Луиза оказалась под стать ветреному суженому), и те устроили им свадебный пир в каком-то безызвестном яме Ям – почтовая станция, на которой проезжающие меняли лошадей (XVIII-XIX вв.)

, где им прислуживал за столом станционный смотритель.
Приехав в Россию, прапрадед срочно поменял свою фамилию на фамилию жены и стал Радловым. Наверное, он чересчур много нагрешил, и таким образом решил спрятать концы в воду.
Фотография супружеской четы Радловых, которую нечаянно нашел Олег, была наклеена на плотный картон, а внизу находилась подпись золотым тиснением – в углу картонной рамки фирменный знак фотоателье и имя фотографа «Karl Bulla» (мелким шрифтом), а имена изображенных на снимке – «Helge und Luise Radloff» – более крупным шрифтом с лихими завитушками.
Так Олег и узнал, что получил свое второе имя в честь прапрадеда.
– Откуда вам известно это имя? – опомнившись, требовательно спросил Олег.
– А каким образом ты определяешь, где и сколько нужно положить той или иной краски на холст, чтобы написанное тобой полотно было не мазней, а картиной?
– Понятно, – буркнул Олег. – Кто на что учился…
– Верно. Именно так.
Несмотря на архаический вид и весьма преклонные годы, старуха говорила вполне грамотно, почти по-современному, в отличие от Беляя.
«Может, это какая-нибудь ученая дама, которая ушла в отшельничество? – подумал Олег. – А что, вполне возможно. Обнаружила у себя нестандартные экстрасенсорные способности и предпочла удалиться от мира в глухомань. Такие случаи бывали. Почему не в православный монастырь? А потому, что ее дар по церковным канонам попахивает серой. Он не от Бога, а от дьявола. Интересно, сейчас мои мысли она прочитала?».
Он украдкой посмотрел на Ожегу. Но, похоже, в данный момент ей было не до чтения мыслей.
Она усердно орудовала пестом, растирая в ступке какие-то снадобья в порошок. Работала Ожега сосредоточенно, хмуря густые, сросшиеся у переносицы брови, при этом что-то тихо и напевно бормоча себе под нос.
Ожега совершенно не обращала внимания на Олега. Но он был не в претензии. Каким-то образом художник сообразил, что она готовится к сеансу ясновидения. А иначе, зачем старый прохиндей Беляй так настаивал, чтобы Олег обязательно пообщался с ведуньей.
– И долго мне так сидеть? – наконец не выдержал Олег чересчур затянувшейся паузы.
Ответом ему было молчание. Старуха продолжала свои манипуляции, совершенно не обращая внимания на художника.
Ему очень хотелось как можно быстрее покинуть эту избушку на курьих ножках. Он вдруг увидел себя как бы со стороны, глазами другого человека.
«Что делает вполне современный горожанин, не сильно обремененный предрассудками, в жилище отшельницы, возможно, полусумасшедшей? – вопрошал незнакомец. – Он хочет узнать свою судьбу… Какая чушь! Это по определению невозможно. Наверное, этот глупый малый не знает, что судьба человека на коленях богов. Так говорили древние. Ее можно в любой момент стряхнуть с колен, как пыль, и тогда любые предсказания окажутся всего лишь набором пустых, ничего не значащих фраз, сотрясением воздуха в колбе…»
Олег попытался освободиться от наваждения, но не смог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37