Вопрос в том, как сделать это быстро и наверняка. Эмбер не спала всю ночь, строя планы побега. Если ее мать смогла сбежать отсюда с крохотным ребенком, то и она сможет. Правда, у ее матери был сообщник. Что ж, придется обойтись своими силами. Ясно, что она не может здесь оставаться. Конечно, незнание французского усложняет дело, но у нее достаточно денег и отваги, чтобы добраться до Англии. А если добавить к этому негодование, которое она испытывает, то можно отправляться хоть в Австралию.
— Мадемуазель? — обратилась к ней горничная, войдя в спальню и бросив взгляд на нетронутый поднос с завтраком. Она приподняла брови и указала на чашку с остывшим шоколадом и холодные рогалики.
— Нет, мерси, — уныло отозвалась Эмбер. — Заберите его. — Она подняла поднос и вручила его девушке.
Горничная сочувственно покачала головой. Затем улыбнулась и, примостив на бедре поднос, вытащила из кармана фартука толстый конверт.
— Pour vous, mademoiselle. Il est arrive le matin, — сказала она, протянув его Эмбер.
Эмбер вздохнула. Приятно, что хоть одна горничная улыбается ей, а еще приятнее получить весточку из дома. — Мерси, — сказала она, взяв у девушки письмо.
Вскрыв конверт, она с удивлением обнаружила внутри еще одно письмо, нераспечатанное.
Первое письмо было от Грейс и, как обычно, содержало сведения о ней самой, Тоби, мистере Тремеллине и о том, как им не хватает Эмбер. Грейс писала, что они с Тоби надеются: она приедет к ним на свадьбу весной.
Эмбер отложила письмо и вознесла короткую молитву, чтобы Грейс не пришлось навещать ее здесь. Затем взяла второе письмо. Хоть и нераспечатанное, оно было заляпано и помято, словно проделало длинный путь, и на конверте значилось «мистер Сент-Майклз». Эмбер нахмурилась. Странно, она никого не знает с таким именем. Затем ее лицо прояснилось. Наверное, это ответ на объявление, которая она поместила в газете, на этот раз от англичанина, где сообщается о ее настоящей семье! Она нетерпеливо развернула письмо и пробежалась по нему глазами. Затем прочитала его снова. А потом в третий раз, хотя почти ничего не видела от слез, застилавших глаза.
«Дорогая Эмбер.
Я был дураком, слепцом и трусом…»
После завтрака граф снова принял Эмбер по ее просьбе. Он был поражен метаморфозой, произошедшей с девушкой. Эмбер просто светилась. Золотистое платье подчеркивало яркий оттенок ее великолепных волос, голубые глаза сияли. Она так живо напомнила ему покойную жену, что он вздрогнул.
— Вижу, сон пошел тебе на пользу, — сказал он, улыбнувшись, — и ты одумалась.
— О нет, — отозвалась она. — Совсем наоборот. Я получила письмо из дома. Сэр, мне сделали предложение! Мужчина, которого я люблю. Он из Лондона, а не Сент-Эджита. Я не могу дождаться, когда встречусь с ним. — Но вначале она напишет ему и сообщит, что нужно говорить ее новоявленным родственникам, подумала Эмбер и добавила: — Он имеет капиталовложения в Англии и Австралии и чрезвычайно богат.
— Как удачно для него, — сухо заметил граф. — Но об этом не может быть и речи. Ты обручена с Луи и выйдешь за него замуж.
Эмбер покачала головой, продолжая улыбаться.
— Я уверена, Эймиас богаче. Вы не прогадаете, если он станет вашим зятем.
— Не прогадаю? Но дело не только в деньгах. Это вопрос семейной чести. Мы должны выполнять свои обязательства. Выкинь этого англичанина из головы. И, пожалуйста, избавь меня от разговоров на эту тему.
— Вы не можете отказать ему просто так! — сердито воскликнула она.
— Уверяю тебя, могу, — сказал он и переключил внимание на бумаги, лежавшие на столе.
Эмбер лихорадочно размышляла. Будь ее воля, она покинула бы этот дом, не оглядываясь. Но поскольку этого нельзя сделать, нужно сказать что-то такое, что заставило бы его передумать. Она хорошо представляла себе, что могло бы отвратить мистера Тремеллина от любой девушки, которую он считал своей подопечной, и заставить его умыть руки. Жаль, конечно, что граф сочтет ее распущенной, но Эмбер не видела другого способа добиться нужного эффекта.
— Я… мы… мы были любовниками! — произнесла она вызывающим тоном.
— Неужели? — Он выгнул бровь. — Поздравляю. Ты полагаешь, что это что-то меняет? Среди буржуазии — возможно. Но не для представителей нашего класса. Луи не станет возражать, если его невеста не девственница, лишь бы она не была беременна. После того как ты родишь Луи наследника, вы, возможно, придете к какому-нибудь соглашению, чтобы ты могла видеться со своим любовником. Если пожелаешь. Это твое личное дело. А мое дело — выдать тебя замуж.
У Эмбер перехватило дыхание. Она была унижена, оскорблена и слишком рассержена, чтобы ответить ему должным образом. Ничего, не видя перед собой, она шагнула к двери, когда граф заговорил снова:
— А если ты намерена пойти по стопам своей покойной матери, не советую. Я не повторяю одних и тех же ошибок дважды. Ты останешься здесь, пока я не вручу тебя мужу. А теперь можешь идти. Кстати, — добавил он, — отныне ты не будешь ни получать, ни отправлять писем. В конце концов, это мой дом. А ты моя дочь и, как таковая, являешься моей собственностью. До тех пор, разумеется, — добавил он прохладным тоном, — пока не станешь собственностью Луи.
Глава 20
Мари, горничная Эмбер, пожала плечами, вздохнула и печально покачала головой.
Эмбер сжала губы и нахмурилась.
Мари снова вздохнула и взялась за свое шитье.
Эта пантомима без слов сказала Эмбер, что ей по-прежнему не разрешено покидать комнату и что Мари сочувствует ей. Эмбер знала всего лишь несколько французских слов, усвоенных, очевидно, еще в младенчестве, а Мари не говорила по-английски. Но они отлично понимали друг друга.
С тех как Эмбер сообщила графу о своем намерении уехать, прошло четыре дня, и ей уже начало казаться, что ее жизнь уходит вместе с тиканьем позолоченных часиков на каминной полке. Мари приносила ей еду, поскольку она отказалась обедать с графом. Впрочем, он не настаивал. В результате хорошенькая юная горничная оказалась единственным человеком, с которым она общалась. Чему Эмбер была только рада, так как Мари явно сочувствовала ей.
Они прогуливались по саду, восхищались хорошей погодой, любовались цветами и неплохо понимали друг друга, строя одинаково угрюмые гримасы, когда шел дождь. Играли в карты, чтобы скоротать вечера, и, поскольку обе были молоды, часто смеялись и поддразнивали друг друга, с одинаковым удовольствием проигрывая и выигрывая. Эмбер позволяла Мари примерять свои платья и пыталась подарить ей некоторые из них, но девушка явно побаивалась что-либо брать, видимо, из опасения, что ее обвинят в воровстве.
Они научились угадывать настроение друг друга, и порой, когда Эмбер становилось грустно, Мари брала щетку и расчесывала ее яркие волосы, вздыхая с преувеличенной завистью. Тогда Эмбер начинала не менее завистливо вздыхать, поглядывая на каштановые локоны Мари, пока обе не заливались смехом. Когда Эмбер выглядела особенно печальной, Мари спускалась вниз и возвращалась с изысканными сладостями. У Эмбер не было аппетита, но она ела, чтобы сделать приятное Мари. Иначе личико горничной принимало такое несчастное выражение, что приходилось либо есть, либо чувствовать себя чудовищем.
Эмбер довольно быстро поняла, что у ее маленькой тюремщицы романтичная натура. Тем не менее, Мари неуклонно следовала всем указаниям хозяина и никогда бы не согласилась нарушить его волю. Возможно, она считала, что отец вправе подвергать свою дочь наказанию. А может, с грустью предположила Эмбер, она просто боится потерять работу в этом великолепном доме. Увы, она этого никогда не узнает. Не так уж много можно сообщить друг другу с помощью пантомимы.
И вот теперь Эмбер стояла у окна, наблюдая за восходом солнца. Ей разрешали гулять в парке после завтрака и перед обедом, но под наблюдением лакеев или садовников. Они казались праздношатающимися, но стоило ей сделать хотя бы шаг в сторону от усыпанных толчеными ракушками дорожек, как они мгновенно настораживались.
Прошлой ночью, услышав посапывание Мари, которая спала в гардеробной, Эмбер предприняла попытку побега. Набросив плащ, она взяла туфли в руки и с отчаянно бьющимся сердцем направилась к двери. Она собиралась потихоньку выбраться из дома и спуститься на берег. На то, чтобы открыть без звука тяжелую дубовую дверь, ушло добрых пять минут. Окрыленная успехом, Эмбер выскользнула из комнаты и на цыпочках двинулась по коридору.
При виде ее лакей, сидевший на лестничной площадке, встрепенулся, довольный, что нашлось что-то, чтобы развеять его скуку. Кивнув ему, Эмбер вернулась в свою комнату и закрыла дверь. До сих пор она не сознавала, что за ней следят днем и ночью. Похоже, она здесь на положении заключенной.
Интересно, мог бы Эймиас с его тюремным опытом ускользнуть из золотой клетки, в которой она оказалась? При этой мысли его образ возник перед ней так же ясно, как и солнечное утро, которым она любовалась.
Прижавшись лбом к оконному стеклу, Эмбер рассеянно смотрела вдаль. Внезапно она резко выпрямилась, распахнула створки и высунулась наружу, вглядываясь в одинокого всадника, скакавшего по направлению к дому.
— Non, mаdemoiselle! — вскрикнула Мари, кинувшись к ней, чтобы закрыть окно.
— Что за глупости! — раздосадовано воскликнула Эмбер. — Я не собиралась выпрыгивать наружу, просто пыталась рассмотреть… — Она прищурилась, снова уставившись в теперь уже закрытое окно, затем широко распахнула глаза. Не может быть! Наверное, она сходит с ума…
Прижав руку к груди, Эмбер затаила дыхание, наблюдая за всадником. Мысли вихрем проносились у нее в голове. Неужели судьба так жестока, чтобы сделать неизвестного Луи, за которого она должна выйти замуж, похожим на Эймиаса? Или она и вправду лишилась рассудка?
Ее комната находилась на втором этаже, и, когда всадник приблизился к дому, Эмбер смогла наконец разглядеть его. Словно завороженная, она смотрела на знакомую фигуру, разрываясь между сомнением и безудержным восторгом. Неужели он и в самом деле явился, чтобы спасти ее, как виделось ей в мечтах? Он повернул голову, представив ее взору профиль со сломанным носом и подсвеченные солнцем кончики золотистых волос, видневшиеся из-под высокой касторовой шляпы.
Эмбер наблюдала за ним, пока он не подъехал к парадному входу и скрылся из виду. Затем кинулась к двери и попыталась повернуть ручку, та не поддалась, и она принялась, как безумная, колотить в дверь кулаками.
— О nоn! — воскликнула Мари, уронив свое шитье и просившись к ней. — Arretez! Ne faites pas cela! C'est impossible, la port est verrouille.
— Но я должна его видеть! — вскричала Эмбер. — Он… мой… возлюбленный! Il est mon amour!
— Ah, — сказала Мари со слезами на глазах, схватив ее за руки. — Quelle tristesse! Je suise si desole, mais j'ai mes orders. Ah, la pauvre fille.
Он приехал! Эмбер с трудом сдерживала слезы. Она не знала, зачем он приехал, но это было не важно, по крайней мере, сейчас. Нужно как-то дать ему знать, что она здесь. Теперь она понимала Эймиаса, как никогда раньше. Она полагала, что потерять свободу — худшее, что может случиться с человеком. Но теперь она знала, что бывают вещи и похуже. Это быть пленником, сознавая, что твоя свобода и все, чем ты дорожишь, находится в шаге от тебя и, тем не менее, недостижимо.
— Мистер Сент-Айвз, — сказал граф, когда Эймиаса проводили в его кабинет, — чем могу быть полезен?
Эймиас поклонился. Он устал и чувствовал себя больным. Он терпеть не мог морские путешествия, и все еще страдал от последствий, потому что прискакал прямиком с побережья, на котором высадился прошлой ночью. Не то чтобы он страдал от морской болезни в обычном смысле этого слова. Пребывание на море причиняло ему не просто физические неудобства. Каждый раз, ступая на борт корабля, он вспоминал свое первое путешествие, в которое отправился не по собственной воле. Заточенный в трюме огромного судна, он слышал плеск волн и крики чаек, вдыхал воздух, пропитанный вонью десятков мужчин, многие из которых были больны, другие умирали или уже умерли. Он помнил это так живо, что, даже стоя на палубе корабля, начинал задыхаться, как в тот первый вояж, когда он, четырнадцатилетний мальчишка, валялся в трюме и ждал смерти. Порой ему требовалась вся его выдержка, помощь Даффида и мальчика с мужчиной, с которыми они подружились, чтобы сохранить рассудок.
Его до сих пор подташнивало. Но еще больше Эймиаса терзал стыд и сознание собственной ничтожности. Опять он свалял дурака! Как он посмел явиться в этот величественный дом и надеяться, что ради него Эмбер откажется от знатности и богатства. Как можно было ожидать, что она оставит свою семью и всю эту роскошь, чтобы уйти с бывшим преступником? С человеком, который обманул ее доверие. С безродным сиротой, который не может предложить ей даже честного имени.
В какое-то мгновение, когда он несся во весь опор к дому, Эймиасу показалось, что он уловил сияние ярких волос Эмбер в одном из верхних окон, но он не был уверен, что это не игра воображения. Тем не менее, его сердце воспарило. Однако теперь, видя великолепие и размеры поместья, Эймиас погрузился в уныние и размышлял о том, не двинуться ли ему назад, к побережью. Но он проделал слишком длинный путь. И потом — сказал он себе — он еще не настолько отошел от предыдущего плавания, чтобы снова ступить на борт корабля.
Но правда состояла в том, что ему необходимо было увидеть Эмбер. Даже если она только рассмеется ему в лицо, он заслужил все, что бы она ни сказала. Эймиас сомневался, что его поездка увенчается успехом, о чем, собственно, и сказал Даффиду, когда покидал Англию. Но если у него есть хоть малейший шанс, он должен воспользоваться им, невзирая на стыд и унижение. Он и раньше знавал вкус поражения. С этим он как-нибудь справится. Куда хуже неизвестность. Разве можно обрести душевный покой, когда тебя терзают сомнения?
— Месье граф, — произнес он, глядя в холодные голубце глаза хозяина дома, — я приехал из Англии, чтобы справиться о здоровье и благоденствии вашей дочери Женевьевы, которую я знал под именем Эмбер. Видите ли, мы с ней друзья.
— Вам следовало написать, — сказал граф.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35