.. а все Инвы с тех пор – люди, разбойники. Авл увидит сквозь щель разведенный костер и сам придет без вызываний.
Вулкаций не обманулся. Очень скоро после освещения пещеры несколько камней ее задней стены провалились внутрь, снятые прочь богатырской рукой силача, образовав дыру, похожую на логовище медведя.
– Жертва?! – раздался оттуда насмешливый голос и вслед за ним из недр земли покатился такой хохот, что можно было думать, его издают тысячи адских чудовищ, вопиющих: жертва!.. Жертва!..
У Вулкация дрогнуло сердце, хоть он и привык к этим отголоскам Палатинского грота, знал, что его дед и другие жрецы лишь играют комедию ужаса ради иных особ, приносящих с ними жертвы, которые верят в Инву. Вулкаций стоял на своем месте, опираясь на секиру с длинным древком вместо трости.
– Я уйду, – повторила Диркея. – Он не будет говорить при мне, но я не покину тебя, спрячусь тут поблизости. Марк!.. Покинь деда и Тарквиния! Делай лишь вид, будто исполняешь их приказы, не то погибнешь.
В тоне ее голоса слышалась угроза.
– Но дед приказал мне настаивать, чтобы леший скорее погубил всю семью Грецина, а это совпадает с желанием твоей матери.
– Моей матери! – повторила Диркея и злобно и тоскливо. – Разве я должна желать непременно того же, чего желает моя мать?! Я не злюсь на Амальтею, она мне на дороге не стоит, я ненавижу не ее, а Туллию, ненавижу и тебя.
Вулкаций отвернулся от колдуньи к провалу грота и стал вызывать Инву. Едва затих его голос, как из провала раздался прежний вопрос:
– Жертва?..
И снова хохот отголосков понесся оттуда, варьируясь на тысячи ладов. Обитатель подземных недр горы зашевелился в своем логовище и его приближающиеся шаги походили на аплодисменты целой толпы неистовых корибантов сирийской Цибелы.
– Ива здесь, – произнес голос незримого в провале. – Кому нужен обитатель недр Палатина в этот полночный час?
– Невольник Вераний вейент прислан с жертвою от царевича Люция Тарквиния.
Леший захохотал столь дико, что Вулкацию показалось, будто своды пещеры затряслись при этом громоподобном звуке, в котором ясно слышалась радость торжествующей удачи, но в отголосках это исказилось на минорный тон, как будто дети плачут и воют собаки внутри горы.
Вулкаций подошел к провалу и стал передавать мнимому Авлу желания своего деда.

ГЛАВА XII
Глаза змеи

– Молву, будто Арпина убил его внук Виргиний, распускает Фламин, так как посланный Скавром в Самний гонец вернулся с ответом, что его невольника у матери нет, но на самом деле фламин уверен, что Арпина убил ты.
– Арпина убил я!.. – повторило чудовище в провале и запрыгало, хлопая в ладоши, с неистовым хохотом. – То-то, небось, высокородный Руф обрадовался! Да, Арпина убил я. Благородному Вулкацию не придется биться с ним.
– Вот тебе кошелек за это, тут 100 сестерций серебряной монетой.
– Только за одно это дело? А за другие все?
– За то, что ты зарыл в Турновой свинарне, фламин и царевич полагают, что достаточно наградили тебя.
– О, да! В моей пещере много денег всяких и ваших и чужих, но ты скажи мне, Вераний, где мы этот клад зарыли? В коем месте свинарни? Я уже забыл; ночью, ведь, обратно; виделось плохо.
– Забыл? Тем лучше! – воскликнул мнимый невольник. – Не к чему тебе помнить.
Арпин пожалел, что сделал промах, свойственный юности и неопытности его в сравнении с хитрым Вулкацием, но, не зная, что тот едет на войну, надеялся узнать место тайного клада после, посредством более искусных выведываний.
Он закрыл камнями провал.
Вулкаций оглянулся, чтобы идти домой, но вздрогнул и оцепенел на месте, не в силах отвести глаз от освещенной пламенем костра растрепанной фигуры Сивиллы. Ему мерещились глаза змеи в ее взоре, змеи хищной, ядовитой, готовой, подобно удаву, броситься ему на шею, чтобы вместе с женской лаской задушить отвергнувшего ее возлюбленного.
Он был уверен, что Диркея все еще любит его, но ее страсть не походила на тихое идиллическое чувство Амальтеи к Виргинию. Это была не голубка, не звездочка ясной ночи, а огнедышащая гора, змея.
– Пойдем отсюда! – раздался ее голос, и Вулкаций в паническом страхе отпрянул в глубь пещеры, прижался к камням ее стены около того места, где был исчезнувший провал.
Но так как выход был только один, занятый стоявшею там колдуньей, то ему поневоле пришлось вступить с этим врагом в переговоры, притом будучи в уверенности, что «Инва», которого он считает отъявленным негодяем Авлом, бывшим сторожем Турна, несомненно подслушивает сквозь щели провала.
Вулкаций никогда не клял внутренне своего деда со всеми его интригами так яростно, как в эту страшную ночь, попавши между двумя особами, общество которых едва ли могло быть желательным кому-либо из хороших людей. Вулкацию вдруг пришло в голову, что брошенная им Диркея могла в отместку стакнуться с Авлом на его жизнь.
– Марк! – снова заговорила она, не дождавшись ответа на свой первый зов, – пойдем отсюда, но прежде дай мне клятву... Дай честное слово римского сенатора... Теперь ты стал богат, после смерти отца, почти самостоятелен. Дед твой тоже скоро умрет. Тогда ты будешь главой своего отдельного рода, старшим. Марк, ты волен жениться на ком хочешь, но клянись мне, что ты не женишься на царевне Туллии.
– Мне жениться на царской дочери? С чего это тебе вздумалось? Я лишь в шутку дразнил тебя этим.
– Клянись, что не женишься, если бы она сама навязалась, если бы даже царь сватал и дед приказал.
– Поступать против деда и царя, сама знаешь, я не могу.
– А я не могу отдать тебя Туллии... кому хочешь, только не ей... ее я ненавижу.
– Я сам ненавижу ее, но клясться не стану.
– Ты ненавидишь... Я этому не верю, если и так, то не зли, не раздражай меня, если ты хоть раз выразишь даже притворное согласие на брак со вдовою Арунса, ты погибнешь... Помни это, погибнешь!.. Прощай, Марк! Ты меня теперь долго не увидишь, но я буду следить за тобой.
Пока длился их разговор, разведенный в пещере маленький костер успел прогореть и тускло чадил от сырости подброшенных веток, так что стало темно.
Вулкаций, собрав все силы духа, направился к выходу, полагая, что колдунья ушла.
В этот момент, когда он готовился перешагнуть камни пещерного устья, яркая молния осветила Палатинский холм. Вулкаций на месте Диркеи увидел пред собою сухую, сморщенную старуху, с длинною, жидкою косицей седых волос, со взглядом еще более злой, ядовитой змеи, больших круглых глаз, желтого цвета, как у кошки; этот взгляд и жег и леденил совесть запутавшегося помощника интриг; это была мать Диркеи, Стерилла.
– Обольститель, погубил, свел с ума, сбил с толку мою дочь! – говорила она, загораживая дорогу. – Теперь хочешь обольщать царевну... ненавидишь ее!.. Так я и поверю этому! Ой, Марк Вулкаций! Играешь ты, играешь женскими-то сердцами, и доиграешься до беды! Диркея давно говорит мне, что леший совсем не Авл, повадка не его, голос не его. Ой, мнится мне, что настоящий-то Инва разозлился на вас, что вы чествуете, как его, простого человека, морочите деревенских, разозлился да и сожрал Авла.
Вулкаций захохотал.
– Брось ты все это, милый мой! – продолжала старуха уже грустно. – С моей дочерью тебе, конечно, век не свековать, возьмешь другую... Но ведь жаль тебя... За прошлое жаль... Не таким ты был, помнится...
– А если я женюсь на дочери Сервия, то в цари могу попасть; возвеличу тогда и тебя и дочь твою.
– Возвеличишь! Не кичись раньше времени! Царем будешь! С Туллией! Ее народ ненавидит! На части вас разорвут, в Тибр бросят. Над рыбами царствовать станешь в подводном дворце, это пожалуй сбудется скорее. А уж в Риме-то царем тебе не быть никогда, никогда! Слышишь, дочь-то моя поет...
Вдали раздавалось мрачное пение полоумной девушки:

Когда в полдень солнце
Не даст нам лучей, -
Погибнет изменник
От острых мечей...

– Она поет предвещание гибели, – сказал Вулкаций мрачно. – Но мне все равно до этого, когда бы не сгинуть... Я все равно погиб... Все равно мне и до того, кто является в шкуре Инвы – Авл или другой... не разведывай и ты ничего, няня!.. Только внушай лешему, чтобы он скорее сгубил Грецина, требовал его себе в жертву.
– Диркея говорила, будто он об этом обещал стараться и помимо ваших денег... еще бы ему не стараться!.. Ведь, Грецин его отдал в жертвенную корзину деревенским на праздник Терры.
– Я навел Грецина на эту мысль, навел и моего двоюродного братца Виргиния при суде над разбойником.
– Но ты же и спас Авла... ах, Марк!.. Если это не Авл...
– А настоящий леший, ха, ха, ха!.. Поди ты прочь, Стерилла!.. Поди и уйми твою полоумную дочь!.. Она спать не дает горожанам своим напеванием, дождется, что отколотят ее.
– Скажи ты мне только одно: чего надо твоему деду?
– Разве я это знаю? Надоели мне эти интриги до отвращения!.. Надоело ходить к Грецину под именем невольника Верания и сетовать о сближении его дочери с Виргинием...
– С которым ты сам ее сблизил.
– Сам или нет, все равно...

ГЛАВА XIII
Без ума от страха

Стерилла, не отвечая больше, убежала искать свою дочь, завывавшую на берегу реки мрачные предвещанья.
Страшные удары грома потрясали своды грота Инвы. Вулкацию, сквозь весь его напускной скептицизм, невольно мнилось, что настоящий гений рамнийских лесов может оскорбиться и отомстить за свое поругание дерзким смертным. Он услышал голос чудовища изнутри пещеры сквозь щели заложенных камней:
– Невольник Вераний, я согласен погубить Грецина только с тем условием, если ты мне позволишь унести к себе его дочь.
– Этого фламин не позволит, – возразил Вулкаций, вздрогнув, – если ты похитишь Амальтею, Виргиний убьет себя с горя.
– Ха, ха, ха!.. Виргиний тоже придет ко мне за нею следом, тебе же станет лучше без него, одному быть наследником деда. Этим я вознагражу тебя, Вераний, за все, что ты сделал для меня.
– Я передам фламину твою просьбу, Инва, но не уверен в успехе.
В гроте было почти совсем темно при едва тлеющих последних угольях костра. Вулкацию показалось, что чудовище отнимает камни внутрь провала, готовится зачем-то вылезти, – пожалуй, кинется на него, станет мучить, вымогать пыткой разные обещания, чего не смело делать при колдунье, могшей позвать людей на помощь. Вулкаций знал, что Авл силач, ему с ним не бороться, а теперь в его мысли заронились подозрения, что это другой человек, если не сам мифический леший.
Вулкаций бросился бежать без ума от страха, сам не сознавая, куда и зачем, спотыкаясь в выбоинах и на камнях. Деревья били его сучьями, репейник и терн цеплялись за его платье; летучие мыши пищали, спугнутые в своем полете этим несущимся человеком, за спиною которого его плащ раздувался наподобие их кожаных крыльев. Вулкацию мерещилось, что они впиваются в его всклокоченные, вставшие дыбом волосы.
Деревья поредели, какой-то широкий луг расстилался перед бегущим, вдали мерцали огоньки в домах бедняков, встающих раньше света.
Вулкаций очутился в деревне, точно принесенный туда вихрем зимней грозы.
– Кто тут болтается? – раздался сердитый окрик человека, спавшего на земле.
Не узнав, что это сторож Турновой пасеки, Вулкаций побежал еще шибче без оглядки. После нового окрика вслед за бегущим просвистела стрела.
Наклонная почва помогала бегу юноши. Ему слышалось, что к сторожу на помощь пришел кто-то и кричит: «Вор! Помогите!..» Он не признал, что это голос Прима, сына управляющего. В эти минуты новая мысль поразила Вулкация: у него нет оружия при себе; оно потерялось во время его бега по роще. Он огляделся и с удивлением увидел себя во владениях Турна, подле самой усадьбы. Задыхаясь от усталости, а еще сильнее от нервного волнения, он быстрыми шагами подошел к забору, перелез в сад помещика, подошел к окну строения, где светился огонь утренней стряпни.
Вулкаций влез на дерево и притаился в его густой листве, чтобы слушать и смотреть сквозь окно, что делается среди погубленной им семьи.
Он увидел жену Грецина Тертуллу, главный предмет зависти и ненависти Стериллы с ее дочерью.
Тертуллу прозвали в околотке «Хищная сова» за крючковатый нос при круглом лице и большие глаза, а также за ее злость и постоянное брюзжание на все и всех.
Убитая неприятностями, давно больная каким-то внутренним недугом, эта старуха теперь доживала свои последние дни.
Она качала в люльке ребенка Амальтеи, напевая ему про ждущие его беды рабской доли:

Счел господин наш
Осенний приплод:
Дали коровы
Двенадцать бычков;
Дали рабыни
Мальчишек пяток;
И приказанье
Дает господин:
К праздникам резать
Всех новых телят,
Выделать шкурки
Для тонких ремней,
Свить из них много
Треххвостых бичей,
Бить ребятишек
За всякий пустяк.
Пред господином
И скот и рабы
Участью равны
По воле судьбы.

Ее муж Грецин зевал, с трудом протирая кулаками глаза, слипающиеся от пьянства до полночи с приятелями из деревенских.
– Старуха, полно ныть! – перебил он невольничью песню жены над внуком. – К чему напоминать и себе и другим то, чего и так не забудем?! Эх, рабская доля!..
И шибко раскачав люльку, он затянул насмешливую рапсодию про гибель Сибариса Полагают, что Сибарис разорен в 10-м году, но это не достоверно, как и вся хронология тогдашней эпохи, а для беллетристического произведения важного значения не имеет.

, откуда вел свое происхождение:

Вы проснитесь, сибариты,
Бросьте гибельную лень!..
Ваши стены без защиты...
Враг разрушит в черный день...
Но напрасно волхв пророчит...
Не проснулся сибарит
И впросонках лишь бормочет:
Не разрушит... погодит...

В комнату вбежала Амальтея, ходившая в полутьме наступающего утра в огород за кореньями. Она дрожала от ужаса, едва выговаривая слова.
– Я видела его... Верания... там... на дереве...
– Померещилось тебе, – возразила мать, – что вы, друзья мои, ни говорите, – принялась она рассуждать с сердитым ворчаньем, – а я верю деревенской болтовне, что это оборотень... где там на дереве?
– Вон там... там...
Амальтея указала; все выглянули в окно, но никого не видели, потому что Вулкаций успел спрыгнуть и убежать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15