Очутись на станции больной, нам предписывается везти его туда. Рядом оказалась пассажирка, которая посоветовала нам махать чем-нибудь красным, чтобы окружающие машины пропускали нашу, как «скорую помощь». Я потом узнал от Тойоды, что она раньше работала в «Джей-ар». Но под рукой ничего красного не оказалось, и она протянула свой платок. Я махал им, высунув руку в окно, так мы добрались до больницы. Нет, платок был не красным. С каким-то простым узором.Дело было в девять утра, на дорогах — пробки. Я весь не в себе: время уходит, а «скорой» все нет. Не помню ни лица водителя той машины, ни женщины. Не до того было. Я даже не мог понять, что же творится вокруг. Помню только, как Оохори на заднем сиденье вырвало.Когда мы приехали в больницу, она оказалась еще закрытой. Который был час, совершенно не помню. Раз закрыта, значит, девяти еще нет. Опустив носилки, я пошел в регистратуру. Говорю, очень срочно нужна помощь. Вышел на улицу и жду возле Такахаси. Он неподвижен. Оохори сидит на корточках. Но из больницы никто не выходит.
Что, никто не вышел?
Такое ощущение, будто они не поняли, что ситуация безотлагательная. Я был в замешательстве, толком объяснить ничего не мог и лишь сказал: помогите, нужна срочная помощь. А в больнице решили, что не произошло ничего страшного. Сколько мы ни ждали, никто не выходил.Тогда я опять пошел в регистратуру и сказал уже резче: придите хоть кто-нибудь. У нас беда. Только тогда вышли несколько человек. Взглянув на состояние Такахаси и Оохори, они наконец-то поняли, что дело непросто, и тех двоих сразу же госпитализировали. Сколько прошло времени? Минуты две-три. Я, кажется, даже кричал. И выражений не выбирал.
Оставив Савагути присматривать, я вернулся вместе с водителем телекомпании назад на станцию. К тому же выходу — Al1. Я уже более-менее успокоился — по крайней мере, пытался. Оохори испачкал рвотой заднее сиденье, я сказал об этом водителю и извинился. Тот любезно ответил, мол, ладно, чего уж там. Не бери в голову. Наконец-то я смог сказать что-то связное, а потом ничего не помню.Когда я вернулся, Тойоду и Хисинуму уже, кажется, вынесли на поверхность. Они на пару даже не шевелились. Откуда-то взялась кислородная маска. Ее по очереди прикладывали ко рту того и другого и пытались сделать массаж сердца. Помимо них, там сидели на корточках несколько других работников станции, а также пассажиры. Сбоку от ворот Министерства внешней торговли есть изгородь, и все сидели, опершись на нее. Что к чему — я уже ничего не понимал.Затем наконец-то приехала неотложка. Я точно не помню — кажется, Тойоду и Хисинуму повезли на разных машинах. Двое-то в одну машину «скорой помощи» не помешаются, вот одного и повезли, кажется, на обычной машине. Они оказались единственными тяжелыми на нашем участке.К тому времени вокруг выхода Al1 скопилось немало зевак, набежала пресса, подтянулись пожарные и полиция. Помню, что народу было много. Пресса с микрофонами в руках брала интервью у работников станции и пассажиров. Сдается, к тому времени вход в станцию был уже перекрыт.Убедившись в этом, я пошел пешком в больницу «Эйч». Захожу внутрь, и вижу, как по телевизору в холле передают новости «Эн-эйч-кей». Показывают место происшествия в метро. Тогда я узнал, что Такахаси умер. Да, узнал из теленовостей. Эх, опоздали, не успели… к сожалению.Мое состояние именовалось примерно так — «сужение зрачков». Было темно в глазах. И подташнивало. Никакого обследования или анализов — только поставили капельницу. В таком духе, мол, первым делом — капельница. Все это время я не снимал форму. У меня было легкое состояние. Думаю, я пострадал меньше, чем кто-либо из тех, кто оказался ближе. Вот Оохори — тот пролежал в больнице очень долго. Мне повезло, что сразу вышел на поверхность.После капельницы я вернулся пешком на станцию с нашими сотрудниками. Поезда линии Тиёда следовали без остановок на Касумигасэки, и мы вернулись в офис линии Маруноути. То, се — вернулся домой только вечером. День выдался таким длинным-предлинным. Отдохнув следующий день, я вышел в ночную смену 22-го.
Если честно, помню это происшествие лишь местами. В некоторые моменты память очень отчетливая, во всех остальных — смутная. Очень много выпало. Видимо, потому, что я был на взводе. Помню, как стало плохо Такахаси, как везли его в больницу. Все остальное вспоминается с трудом.Нельзя сказать, что меня связывали какие-либо личные отношения с Такахаси, он — один из помощников начальника станции, я — молодой. Мы находились на совсем разных уровнях. Его сын тоже работает в метро, на станции N. Мы с ним примерно одного возраста. Таким образом, Такахаси мне в отцы годился. Но когда я общался с ним, этой самой разницы в возрасте не ощущалось. Такое чувство, что он не разделял сослуживцев на старших и младших. Был спокойный, все его уважали. С пассажирами всегда предельно вежлив и обходителен. Я обращался к нему по фамилии, но все звали его по прозвищу — Иссё-сан. Так, по-дружески.Хоть я и оказался вовлечен в этот инцидент, желания отсюда куда-нибудь перейти у меня совершенно нет. С самого прихода на работу я тружусь на этой станции. Сравнивать ни с чем другим не могу, но здесь мне очень нравится. Привязался я к этому месту, что ли.
В то время Такахаси еще был жив. Минору Мията (54 года)
Мията-сан работает в торговой фирме «Санва», лет шесть как водит машину «Телевидения Токио». Ожидает прямо в студии. Когда что-то происходит, гонит груженную техникой для прямого вещания машину прямо к месту происшествия. Не являясь при этом работником телекомпании. Я даже не знал о существовании такой системы. Что не умаляет его водительского профессионализма. Бывает, чуть ли не летит наперегонки с конкурентами, а дадут команду — как есть отправляется из Токио на Хоккайдо. Одним словом, работенка не из легких. Водительский стаж очень долгий, за баранкой — с середины шестидесятых. С детства любит машины, чуть заходит разговор о них — весь загорается. При этом ездит он без нарушений и аварий. Примерно раз в год бывает вынужден нарушить, отдавая себе отчет, а все остальное время — примерный водитель. Говорит, «если ехать, имея глаза не только впереди, но и на затылке, ничего страшного не произойдет». Но с места зариновой атаки ему пришлось везти пострадавших в больницу, не оглядываясь по сторонам. Родом из Токио, там же и вырос. Женат, имеет одного ребенка. Моложавый на вид, и пятидесяти пяти ему никак не дашь. Говорит отчетливо, не мямлит. Решителен. Эта быстрота принятия решений пригодилась на месте происшествия.
Я езжу на «тойотовском» «хай-эйсе», на борту крупными знаками выведено название телекомпании. Машина закреплена за мной. Телегруппа может меняться, а машина всегда одна и та же. Всегда наготове к выезду, как что-нибудь происходит, говорят — езжай. Работа, в общем, с полдесятого до половины седьмого, но нередко перерабатываем по вечерам, а бывает, и посреди ночи вызывают. Несколько раз в год, не так уж часто.Хорошие водилы всегда нужны. Поспеют другие телекомпании раньше на место происшествия — пиши пропало. Но машина — всего лишь машина, на ней особо не разгонишься. Чтобы подоспеть хоть немного раньше, приходится выбирать свободные дороги, в общем — учитывать за рулем все эти нюансы. В свободное время изучаю карту, запоминаю объезды. В пределах района Канто нахожу дорогу даже там, куда еду впервые.Какие-нибудь происшествия возникают практически каждый день. Такого, чтобы за весь день ничего не произошло, просто не бывает. Балду попинать никто не даст (смеется).
20 марта мы с оператором выехали из компании и направлялись на репортаж в фирму «Уэда Холлоу». Фирма эта расположена в финансовом квартале Кабуто и занимается коммерцией. Репортаж не носил срочного характера. Так, отснять для архива.Мы собирались пересечь перекресток перед станцией Камиятё и выехать на проспект Сева, когда заметили в районе перекрестка панику. Интересно, что там произошло, что случилось? Мы сбросили скорость, чтобы посмотреть, в чем дело. Кажется, это из того разряда, куда нас направят в первую очередь, сказал оператор. В машине находились я, оператор Икэда и видеоинженер Маки. И мы ехали не торопясь.Не успели нырнуть в тоннель перед Симбаси, как позвонили из офиса и направили нас к перекрестку перед станцией Касумигасэки. Маршрут изменился. Самое широкое место — угол министерств иностранных дел, финансов, внешней торговли и сельского хозяйства. Мы и подъехать не успели, видим: лежат на газоне четверо или пятеро служащих метро в зеленой форме. Двое-трое точно лежали, еще двое-трое сидели на корточках. Молодой служащий громко кричал: скорее вызовите неотложку.Мы оказались первой машиной СМИ, прибывшей на место происшествия. Там уже стояла одна машина «скорой помощи», в которую переносили нескольких пострадавших. Стоявший рядом полицейский орал в рацию, требуя поскорее направить сюда еще машины «скорой помощи», но в то время на Цукидзи и в других местах уже царила паника, и неотложки все никак не приезжали. Для транспортировки пострадавших использовали даже полицейские машины. Люди ревут, и все это снимает Икэда. Тут кто-то из пострадавших нам говорит: если у вас есть время на съемки, отвезли бы на своей машине хоть кого-нибудь. «Скорые» не едут, вот они к нам и обратились. Мол, раз есть машина — везите.Но машина полна всякой аппаратуры. Без нее — как без рук. Мы посовещались с Икэдой и видеоинженером. Что будем делать? Не везти нельзя. В конечном итоге я сказал, что поеду. И спросил кричавшего работника станции, куда ехать? Тот назвал больницу «Эйч» на Хибия. Я-то считал, что больница в районе Тораномон ближе. Думаю, странно. Но потом все выяснилось: оказывается, из метро положено везти в эту больницу.Я сказал, что все понял, и поехал в больницу «Эйч».Но как ехать быстро, если у нас нет красной мигалки? Тут молодой работник высунул из окна руку с красным платком и махал им, пока мы не доехали до больницы.Ему этот платок дала молодая женщина, по виду — медсестра. Она же сказала, чтобы им размахивали, чтоб было видно — машина оказывает помощь. Мы разместили в машине ныне покойного Такахаси и еще одного человека, имени которого я не знаю. Он тоже станционный работник. На вид лет тридцати. Его состояние было получше, чем у Такахаси, и он мог передвигаться без посторонней помощи. Вот их двоих поместили назад. Перед этим разложили сиденье.Молодой человек постоянно обращался к пожилому: господин Такахаси, с вами все в порядке? Так я понял, что его зовут Такахаси. Он был почти без сознания. На вопрос: «с вами все в порядке», лишь урчал что-то нечленораздельное. Говорить был не в состоянии. Я сгрузил всю аппаратуру — кто его знает, что может понадобиться.
Больница «Эйч» располагается рядом с гостиницей «Дайити» недалеко от станции Симбаси. Большое такое здание. Сколько мы ехали? Пожалуй, минуты три. Быстро. Все это время молодой работник размахивал платком. Как бы говоря: пропустите, мы торопимся. Ехали, не обращая внимания на красные сигналы светофоров. Пробирались по односторонним улицам против движения. Видя это, полицейские лишь говорили: можете ехать, езжайте поскорее. Я понимал, что тут вопрос жизни и смерти, и гнал, как мог.Но в больнице нас приняли не сразу. Вышла медсестра, сказала, что, похоже, на станции Касумигасэки прошла газовая атака, но врачей сейчас нет и… принять нас она не может. Какое-то время пострадавшие оставались брошенными на тротуаре. Может, не совсем прилично говорить так о больнице, но они оказались брошенными. Как так можно — не знаю.Молодой служащий умолял в регистратуре: они при смерти, сделайте что-нибудь. Я тоже пошел вместе с ним. В то время Такахаси еще был жив. Моргал. Он лежал на тротуаре после того, как его сняли с машины. Еще один сидел на корточках у обочины. Мы разозлились, кровь в голову ударила. Сколько прошло времени, точно не знаю. Кажется, достаточно долго… он был брошен на произвол судьбы.Потом уже вышел врач, их двоих занесли в больницу на носилках.Что же все-таки произошло, понять не могли: никакой информации о жертвах в больницу не поступало. И они ничего не знали. Вот и уклонялись. А времени уже половина десятого — то есть прошло больше часа после происшествия. Но в больнице так и не знали, что же произошло. Мы были первыми пострадавшими, кто обратился в эту больницу. Вот они ничего и не знали.В конце концов, поехали бы в больницу Тораномон, глядишь, удалось бы спасти. Как вспомню, кошки на душе скребут. Больница Тораномон была совсем рядом, прямо-таки виднелась поблизости. Персонал больницы «Эйч» весь такой расслабленный. В том духе, мол, ну ладно, посмотрим, что там у вас. Мы изо всех сил, а они… Минут на тридцать раньше — глядишь, удалось бы спасти. Такая жалость.Молодой служащий метро смотрел на все это, стоя рядом. На нем лица не было. Еще бы: старший товарищ у него на глазах балансирует на грани жизни и смерти. Он только кричал исступленно: осмотрите его скорее, посмотрите скорее. Я уже сам забеспокоился: что же это получается, мы ждем битый час. А от них — ни слуху, ни духу. Потом я вернулся на место происшествия. С тех пор ни разу не бывал в больнице «Эйч» и не виделся с тем молодым работником метро.Только узнал, что той же ночью Такахаси умер. Жаль его. Умер человек, которого я вез…
Гнев к «Аум Синрикё»? Это даже не гнев. Чего смеяться. Они говорят, что действовали по указке Асахары. Но это их рук дело, поэтому пусть знают, что им могут присудить смертную казнь.Я часто ездил по работе в деревню Камикуйсики. Из верующих, что там жили, словно вынули душу. На лицах нет выражения: не плачут, не смеются. Прямо как маски театра «Но». Это у них называется контроль над чувствами. А их руководство — совсем другое. У них есть и выражение, и мысли. Они плачут и смеются. И никакому контролю над чувствами не поддаются. Они дают указания. Сплотившись вокруг Асахары, хотят власть захватить в этом их государстве. Как бы они ни оправдывались, нет им оправдания. Будет правильно, если их всех казнят.По работе я объездил разные места.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10