— Тео, расскажи, — сказал Джэнсон, отстраняя таблетки и снова доставая чертежи, — как поживает твоя милая?
Теперь, когда они остались вдвоем, он снова обращался к своему другу по имени.
— Милая? Она знает, что ты ее так зовешь?
— Слушай, я познакомился с ней раньше тебя. Красавица Марина!
Катсарис рассмеялся.
— Ты даже не представляешь себе, какая она красивая. Мало ли, что вы с ней встречались, — это было давно. А сейчас Марина прямо-таки лучится красотой!
Он произнес последнее слово с особым выражением.
— Подожди-ка, — встрепенулся Джэнсон. — Неужели она...
— Ну, еще на ранней стадии. Только первый триместр. По утрам легкое недомогание. А в остальном у нее все просто замечательно.
У Джэнсона мелькнуло перед глазами лицо Хелен, и его сердце словно стиснула гигантская рука.
— А мы ведь правда красивая пара, да? — с деланым самодовольством похвастался Катсарис.
Однако он был прав на все сто. Тео и Марина Катсарисы принадлежали к любимцам Господа. Оба отличались безукоризненными пропорциями телосложения, какие можно встретить только среди уроженцев Средиземноморья. Джэнсон вспомнил неделю, проведенную у них дома в Миконосе, — в особенности тот день, когда они встретили заносчивую директрису парижского салона моды, охотившуюся на непреходящую красоту миниатюрных купальников, белого песка и лазурного моря. Француженка решила, что Тео и Марина фотомодели, и захотела узнать у них, в каком рекламном агентстве они работают. Она видела перед собой лишь ровные белоснежные зубы, гладкую оливковую кожу, блестящие черные волосы — и то, что такие внешние данные не оказались востребованы каким-либо коммерческим предприятием, показалось ей вопиющим расточительством природных богатств.
— Значит, ты скоро станешь отцом, — сказал Джэнсон. Тепло, нахлынувшее на него при этом известии, быстро остыло.
— Похоже, ты не слишком рад, — заметил Катсарис. Джэнсон ответил не сразу.
— Ты должен был меня предупредить.
— Зачем? — небрежно бросил Тео. — Это же Марина беременна, а не я.
— Ты сам все прекрасно понимаешь.
— Честное слово, мы собирались сообщить тебе в самое ближайшее время. Больше того, мы надеялись, что ты станешь крестным отцом.
Голос Джэнсона наполнился чуть ли не злостью.
— Ты должен был меня предупредить заранее. Тео пожал плечами.
— Ты считаешь, что будущему папочке нельзя рисковать. А я считаю, Пол, что ты напрасно беспокоишься. Меня еще не убили. Слушай, я прекрасно сознаю, на какой риск иду.
— Я сам не знаю, на какой риск мы идем, черт побери! Вот в чем дело. От нас мало что зависит.
— Ты не хочешь, чтобы мой малыш остался сиротой. И знаешь что — я тоже этого не хочу. Я собираюсь стать отцом, и эта мысль меня бесконечно радует. Но это событие никак не повлияет на мой образ жизни. На то, кто я такой. Марина это понимает. И ты понимаешь — именно поэтому ты и пригласил меня.
— Сомневаюсь, что я пригласил бы тебя, если бы догадывался...
— Я имел в виду не этот раз. Я говорил о прошлом. Об Эпидаврусе.
* * *
Это случилось всего восемь лет назад, когда подразделение греческой армии в количестве двадцати человек проводило занятия в полевых условиях под наблюдением Отдела консульских операций. Цель занятий состояла в том, чтобы научить греков эффективно бороться с контрабандой стрелковым оружием, осуществляемой греческими торговыми судами. Для учений был выбран наугад корабль, находящийся в нескольких милях от берега в районе Эпидавруса. Однако по прихоти судьбы оказалось, что этот корабль битком набит наркотиками. Что хуже, на борту находился турецкий наркобарон в сопровождении хорошо вооруженной личной охраны. Невезение плюс недопонимание привели к тому, что события стремительно приняли самый дурной оборот. Не имеющие боевого опыта люди обеих сторон запаниковали: наблюдатели из отдела Кон-Оп могли все видеть и слышать — с помощью цифрового телескопа и прослушивающих устройств, закрепленных на скафандрах аквалангистов, — сознавая с мучительной болью, что они находятся слишком далеко и не могут вмешаться, не поставив под угрозу жизнь греческих солдат.
Джэнсон, следивший за происходящим с борта небольшого фрегата, стоящего на якоре в полумиле от турецкого судна, с ужасом наблюдал за катастрофическим разворотом событий; больше всего ему запомнились двадцать насыщенных напряженностью секунд, в течение которых все могло повернуть в ту или в другую сторону. Две группы вооруженных людей, приблизительно равные по численности, застыли друг напротив друга. Каждый был готов выстрелить первым, чтобы максимально повысить свои шансы остаться в живых. Но как только в дело вступит автоматическое оружие, уцелевшие люди противоположной стороны не будут иметь другого выхода, кроме как открыть ответный огонь. Эта самоубийственная «честная схватка» запросто могла привести к полному уничтожению всех участвовавших в ней. В то же время не было никакой надежды на то, что телохранители-турки пойдут на попятную: их товарищи сочли бы такой поступок предательским отречением, за которое может быть только одно наказание — смерть.
— Не стреляйте! — вдруг крикнул молодой грек.
Он положил свое оружие на палубу, однако его движения выдавали не страх, а презрение. Джэнсону был хорошо слышен его голос, доносившийся из наушников с металлическим призвуком.
— Кретины! Болваны! Идиоты! Мы работаем на вас! Турки разразились громким хохотом, однако эта фраза была настолько странной, что они потребовали разъяснений. Разъяснение последовало тотчас же — смесь вымысла с действительностью, блестящим образом сочиненная на ходу, изложенная спокойно и уверенно. Молодой грек упомянул имя могущественного турецкого наркомагната Орхама Мюрата, к картелю которого принадлежал находившийся на борту корабля торговец. Он объяснил, что командование поручило их отряду досматривать подозрительные суда, но Мюрат щедро платит им за то, чтобы его корабли пропускали беспрепятственно.
— Это щедрый, очень щедрый человек, — говорил греческий офицер, и в его голосе звучали почтительность и алчность. — Мои дети не перестают благодарить его за то, что едят три раза в день. Что нам платит правительство? Ха!
Остальные греки сначала молчали, но их поведение было истолковано как трусость и смущение. Затем они начали кивать, осознав, что командир лжет ради их же блага. Опустив оружие, они стояли потупясь, всем своим видом показывая, что с их стороны не исходит угрозы.
— Если ты лжешь... — прорычал предводитель турецких телохранителей.
— Мы только просим вас ни в коем случае не говорить о случившемся по радио — наше начальство прослушивает переговоры всех судов, находящихся в территориальных водах, а ваши шифры нам известны.
— Ложь! - рявкнул седовласый турок.
Это был сам наркобарон, поднявшийся на палубу.
— Поверьте, я говорю правду! Нам помогли американские специалисты. Если вы хотите передать о случившемся по радио, то лучше сразу расстреляйте нас, потому что, когда мы вернемся, нас и так казнят за предательство. Больше того, умоляю в этом случае расстрелять нас, прямо здесь и сейчас. В этом случае командование решит, что мы погибли геройской смертью, и наши семьи получат пенсию. Ну а насчет того, насколько щедр будет Орхам Мюрат к вашим вдовам и детям, когда узнает, что вы сорвали операцию, на проведение которой он потратил столько времени и денег, — это уж вы сами решайте.
Наступила долгая, напряженная тишина. Ее нарушил торговец.
— Твои россказни нелепы! Если ваше командование прослушивает все наши переговоры...
— Если? Если? Как ты думаешь, мы случайно получили приказ досмотреть ваше судно? — Греческий офицер презрительно фыркнул. — Задам тебе всего один вопрос. Ты действительно веришь в случайные совпадения?
Этими словами он обеспечил спасение своего отряда. Ни один контрабандист — по крайней мере, из тех, что давно занимаются своим ремеслом, — не верит в случайности.
Молодой грек приказал своим аквалангистам прыгнуть обратно в воду, и они вернулись на американский фрегат. Потери: никаких. Через семь часов флотилия морских кораблей окружила турецкое судно; на него были направлены стволы орудий. Столкнувшись с такой впечатляющей демонстрацией силы, наркобарон и его охрана предпочли сложить оружие.
Впоследствии Джэнсон лично отыскал молодого греческого офицера, у которого хватило смекалки и находчивости отказаться от правды — той, что судно было выбрано наугад, — и заменить ее правдоподобной ложью. Оказалось, что этот офицер, Тео Катсарис, обладает не только хладнокровной выдержкой, умом и храбростью; кроме того, он отличался недюжинной физической силой и получат высшие отметки во всех видах боевой учебы. Знакомясь с ним ближе, Джэнсон поражался его уникальности. В отличие от своих сослуживцев, Тео Катсарис был родом из зажиточной семьи; его отец, дипломат средней руки, в свое время занимал должность в греческом посольстве в Вашингтоне, и Катсарис два года учился в престижной школе Святого Олбана. Джэнсон уже готов был отмахнуться от молодого грека, как просто от еще одного любителя острых ощущений — и это отчасти было верно, — но Катсарис искренне горел желанием сделать мир, в котором жил, лучше.
Несколько дней спустя Джэнсон встретился в кафе со знакомым греческим генералом, выпускником американского военного колледжа в Карлайле, штат Пенсильвания. За коктейлем Джэнсон объяснил, что обнаружил в греческой армии молодого офицера, чей потенциал не может быть полностью раскрыт в вооруженных силах Греции. Он предложил взять Катсариса под свое крыло и лично следить за его подготовкой. В то время руководство Отдела консульских операций как раз начинаю прислушиваться к требованиям «стратегического партнерства» — под этим подразумевались совместные операции с союзниками по НАТО. По мнению Джэнсона, от этого предлагаемого сотрудничества Кон-Оп получат в свое распоряжение талантливого сотрудника. Греция же в перспективе приобретши специалиста, способного передать навыки и опыт борьбы с терроризмом своим согражданам. Соглашение было заключено после третьего коктейля.
* * *
И вот сейчас, сидя в хвостовой части «БА-609», Джэнсон бросил на Катсариса стальной взгляд.
— Марина знает, куда ты отправился?
— Подробностей я ей не рассказал, а она не стала настаивать, — рассмеялся грек. — Успокойся, у Марины больше мужества, чем во всей 18-й дивизии греческой армии. И тебе это хорошо известно.
— Да, известно.
— Так что позволь мне самому принимать решения. К тому же, если эта операция действительно такая рискованная, разве ты смог бы со спокойной совестью предложить другому занять мое место?
Джэнсон молча покачал головой.
— Я тебе нужен, — сказал Катсарис.
— Я мог бы пригласить кого-то другого.
— Кого-то хуже.
— Не стану отрицать. Они больше не улыбались.
— И мы оба понимаем, что значит для тебя эта операция. Я хочу сказать, сейчас ты не просто выполняешь задание по найму.
— Это я тоже не стану отрицать. От нашего успеха слишком многое зависит во всем мире.
— Я говорю о Поле Джэнсоне, а не о планете Земля. Сначала конкретные люди, потом отвлеченные понятия, хорошо? Об этом мы уже давно договорились. — Взгляд его карих глаз не дрогнул. — Я тебя не оставлю, — тихо закончил Катсарис.
Джэнсон поймал себя на том, что его неожиданно тронули эти простые слова.
— Лучше бы сказал мне что-нибудь такое, чего я еще не знаю, — попытался пошутить он.
* * *
По мере приближения времени "Ч" молчаливая напряженность нарастала. Были приняты все меры предосторожности. Самолет летел с погашенными огнями, и его черный матовый фюзеляж не отражал свет от внешнего источника. Катсарис и Джэнсон, устроившись у обильно смазанного машинным маслом хвостового люка, сделали с собой то же самое: избавились от всех светоотражающих предметов. При подлете к зоне сбрасывания они надели черные нейлоновые комбинезоны и выкрасили лица черной краской. Сделать так, заранее было нельзя из-за опасности вызвать перегрев. Комбинезоны оттопыривались боевым снаряжением, уложенным в жилеты, но иного выхода не было.
Приближался момент первого невозможного события. Они с Катсарисом на двоих выполнили больше трех тысяч прыжков с парашютом. Но то, что требовалось совершить сегодня, выходило за рамки их предыдущего опыта.
Джэнсон обрадовался, когда его впервые осенила догадка, что единственным уязвимым местом крепости является верх — единственная возможность появиться никем не замеченным состоит в том, чтобы спуститься с ночного неба во внутренний двор. С другой стороны, осуществимо ли это, оставалось под большим вопросом.
Для того чтобы появиться незаметно, им предстояло бесшумно упасть на землю, пролетев по беззвездному, безлунному небу, которое должен был обеспечить сезон муссонов. Карта погоды, полученная со спутника, подтверждала, что в четыре часа утра, а также в течение последующего часа облачность над местом действия будет сплошной.
Но они живые люди, а не персонажи компьютерной игры. Для успешного выполнения операции им необходимо приземлиться с небывалой точностью. Что хуже, погода, обусловившая пелену туч, породила также непредсказуемые ветры — еще одного врага точности. В нормальной обстановке любого из этих соображений хватило бы Джэнсону, чтобы он отказался от своей затеи.
Это был во всех отношениях прыжок в неизвестность. Однако другого способа спасти Петера Новака не существовало. Гонвана открыл люк на заранее условленной высоте: двадцать тысяч футов. На этой высоте воздух ледяной, градусов тридцать ниже нуля. Однако контакт с холодом окажется относительно коротким. Помогут очки, перчатки и шлемы строго по размеру головы, напоминающие шапочки пловцов, а также нейлоновые комбинезоны.
Была еще одна причина, по которой Джэнсон хотел совершить прыжок над водой, более чем в одной морской миле от Каменного дворца. Спустившись до небольших высот, надо будет избавиться от таких предметов, как выпускное кольцо парашюта и перчатки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15