Оно лежит на поверхности я беру на поверхности. В конце концов, многие берут свое добро там, где оно лежит. Некоторые даже берут не свое - там, где оно плохо лежит...
Я бы так и сказал, но это тоже лежит на поверхности.
Перестав ползать животом по пространству, я решил уйти в глубь веков и извлек фразу из адамовых времен: "Он вошел в костюме Евы".
Вроде бы ничего особенного: вошел голый молодой человек, но не в костюме Адама, что для него было бы естественно, а в костюме Евы. То есть, без одежды, но без одежды женской, а не мужской.
Кажется, смешно. Но специалисты сказали, что это уже было.
Когда было? У кого? Может, у тех же Адама и Евы? Может, у них на двоих был один костюм, - верней, на двоих не было одного и того же костюма?
Это никому не известно. Одно известно: мужчине в костюме Евы ходить не положено.
Не потому, что стыдно.
Не потому, что не принято.
А потому, что это уже было.
ЮМОР ЧУВСТВА
В чувстве юмора чувство должно быть на первом месте, а юмор на втором. Если будет наоборот, получится юмор чувства и человек сам станет посмешищем.
Острый ум, как правило, обоюдоострый. Как говорил один известный шут, собственного ума не замечаешь до тех пор, пока не споткнешься о него и не переломаешь ноги.
БАСНЯ ШЕКСПИРА
В басне Крылова трудяге псу несладко приходится, а комнатная собачка горя не знает. Одна у нее забота - на задних лапках ходить.
Тот, кто ходит на задних лапках, освобождает от работы передние.
Старая история. Она была старой еще до Крылова, и задолго до Крылова о ней рассказал Шекспир. "Правду, - сказал он, - всегда гонят из дому, как сторожевую собаку, а лесть лежит в комнате и воняет, как левретка".
Правда часто лает невпопад, поэтому ей достается. А лесть ходит на задних лапках - это всегда впопад.
Хотя еще до Шекспира было сказано: за битого двух небитых дают.
Давать-то дают. Да никак не дадут. Не отважатся.
Потому что лаять всегда найдутся охотники, а кто у нас будет на задних лапках ходить?
МАРТЫШКА И ШЕКСПИР
Если крыловская мартышка узнает себя в зеркале, плохо придется зеркалу, а не мартышке.
Таков закон отражения действительности. Чем сильнее литература отражает действительность, тем сильнее действительность отражает литературу.
Почему Шекспир писал о других странах и временах?
Увы, чтобы отразить действительность, от нее приходится отойти подальше.
КОРОЛЬ И ШУТ
В "Короле Лире" шут - антипод королю. Здравый смысл, прикрытый безумием, антипод безумию под прикрытием здравого смысла.
Но когда безумие короля выходит наружу, шут оказывается лишним. И в двух последних актах его нет.
Шекспироведы исчезновение шута считают загадкой. А он просто не нужен. Зачем в трагедии два шута?
Впрочем, это только кажется, что шут исчезает. Это король исчезает. Хоть он на сцене присутствует, но продолжает линию не короля, а шута.
Линию безумия, исполненного здравого смысла.
ПУТЬ ОТ ШУТКИ К ИСТИНЕ
Человек, окончивший жизнь на костре, начинал ее веселой комедией "Подсвечник". Путь от шутки к истине нередко путь от подсвечника к костру.
Что же делать? Отказаться от шутки?
Большинство предпочитает отказаться от истины.
Меньшинство проходит путь Джордано Бруно.
ПУСТЬ СВЕТИТСЯ!
Все радовались свету.
Все говорили: да будет свет!
Но прибор для включения света на всякий случай назвали _выключателем_.
В ЛАБОРАТОРИИ РЕДАКТОРА
Когда средство самосохранения становится главным средством редакторской деятельности, хранить уже нечего: испортился продукт.
ОКРУЖЕНИЕ ФОНТЕНЕЛЯ
Французский писатель Фонтенель, по свидетельству современников, никогда не смеялся. Он только улыбался - и в результате прожил сто лет.
Впрочем, не так важно, что говорят о Фонтенеле современники, как то, что говорит о современниках Фонтенель. "Фонтенель, посещавший литературные салоны на полвека дольше всех прочих сочинителей XVII столетия, получил тем самым возможность отомстить напоследок многим недругам своей молодости".
Сент-Бев прав: прожить сто лет - это действительно редкое везение. Тут можно отомстить не только недругам, но и друзьям, которые уже достигли бессмертия, тогда как ты - по-прежнему смертный. Столетний, но смертный.
А какие люди тебя окружали в молодости! Мольер - сегодня его все хорошо знают, - баснописец Лафонтен, сказочник Перро... А Корнель? А Расин? А Буало? Не говоря уже о Ларошфуко и Лабрюйере... Какое блестящее окружение! Какой алмазный венец!
СОВЕТЫ НАЧИНАЮЩИМ
Начинающего писателя Жан-Жака Руссо принимал у себя сам господин де Боз, секретарь Академии надписей и хранитель королевской коллекции медалей.
Какие были должности, какие ответственные посты!
Где они сейчас, хранители коллекций, академики надписей?
Вероятно, на прежних местах и по-прежнему дают советы начинающим: как писать и о чем писать, чтоб к старости собрать солидную коллекцию медалей.
ИСКУССТВО И КОММЕРЦИЯ
- Искусство и коммерция несовместимы!
- За тем исключением, когда искусство торгует собой.
ОБВИНЕНИЕ И ЗАЩИТА
На всех процессах жизни литература выступает в роли обвинителя и в роли защитника. Обвинителя зла и защитника добра.
Вторая роль особенно трудная.
Особенно если думать не о том, чтобы оправдать подзащитного, а о том, чтобы оправдать доверие начальства.
ВЕК ГОГОЛЯ
Век Мольера еще смеялся над веком Рабле, а в России уже рождался век Гоголя.
- Смешно пишешь, - говорил неизвестный читатель великому, но тоже неизвестному писателю. - Я над твоим Ершом Ершовичем неделю хохотал. Ну прямо Мольер! Лафонтен! Только фамилии не ставь, пусть тебя лучше не знают.
Через двести лет грядущий писатель Бальзак назовет Лафонтена единственным, не заплатившим за свой гений несчастьем. А современник Лафонтена, всю жизнь плативший одними несчастьями, бредет со своим семейством по бескрайней промерзлой земле...
- Долго ли муки сея, протопоп, будет?
- Марковна, до самыя смерти...
- Добро, Петрович, ино еще побредем...
Два века брести Аввакуму, чтоб добрести до века Гоголя. Он и бредет. Бредет и бредет... "...полежал маленько, с совестью собрался... Ох, времени тому..."
В это время, которому ох, начинался век Гоголя.
И начался он с того, что с совестью собрался.
ПОДАРОК СЛЕДУЮЩЕМУ ВЕКУ
В конце каждого века аврал: опять недодали миру великих сатириков! А ну-ка поднатужились! Пятнадцатый век!
- Будет сатирик... В конце века дадим. Франсуа Рабле, грандиозный сатирик!
- Опять до конца века тянете? Боитесь, чтоб сатирик собственный век не покритиковал?
- Так они же... вы их знаете... всегда своих критикуют...
Шестнадцатый век недоволен: зачем ему Рабле из пятнадцатого, когда у него свой Сервантес?
- Ну, Сервантес - это для нас, - смекает семнадцатый. - Будто у нас своих нет. Один Мольер да Свифт чего стоят. И еще Вольтер будет. Но это в конце.
В конце - это значит: подарок восемнадцатому веку. Каждый старается на другой век спихнуть. Не любят критики, потому и придерживают сатириков, не пускают прежде времени в свет.
Сервантес появился раньше, так его потом сколько мытарили! И в солдатах, и по тюрьмам, и даже в рабство продали - только бы не допустить до критики своего собственного века!
А СВИФТ СОКРУШАЛСЯ
Свифт сокрушался: "Вот уже семь месяцев прошло после появления моей книги, а я не вижу конца злоупотреблениям и порокам".
Прекрасно сказано!
Особенно если учесть, что прошло двести лет после книги Рабле, две тысячи лет после комедий Аристофана...
И всего сто лет до Гоголя. Полтораста до Чехова. И ничему не видно конца.
А Свифт сокрушался!
ЖИЗНЬ С ПРЕПЯТСТВИЯМИ
Жизнь - это бег с препятствиями.
Потом - шаг с препятствиями.
Потом - медленный шаг с препятствиями.
Меняется темп движения, но препятствия остаются.
САМЫЙ ВЫСОКИЙ ГОНОРАР
Свифт никогда не гонялся за славой, но слава гонялась за ним, зачастую призывая на помощь полицию. За сатиры Свифта платили не Свифту, а тому, кто поможет раскрыть имя автора.
И хоть бы один человек явился, чтоб получить гонорар. Все знали автора, но желающих получить гонорар не находилось.
Хотя гонорар был солидный: триста фунтов за одно имя автора.
Небывалый гонорар для сатиры!
ДВА УМА
"К уму своему" - это еще Кантемир, а "Горе от ума" - это уже Грибоедов. Расстояние между ними - век, но никуда им не уйти от общей своей биографии. Обоим тратить жизнь на дипломатической службе, обоим не напечатать при жизни своих сатир и умереть обоим вдали от родины в тридцать четыре года...
ЛИТЕРАТУРНОЕ НАСЛЕДСТВО
Булгарину принадлежали все права на комедию Грибоедова. Так нередко бездарности принадлежат права на талант, реакции - права на прогресс, а пороку - права на добродетель.
ЖИЗНЬ В ПАМЯТИ
Грибоедов дружил с Булгариным, Чехов - с Сувориным...
Люди при жизни легче между собой уживаются, чем после смерти, в памяти потомков.
СТО МОЛЬЕРОВ
Болея душой за отечественную комедиографию, Александр Петрович Сумароков высказал опасение, что после него в России сто лет никаких комедий не будет.
Но комедия такой жанр: она и сама любит заключать в себе неожиданность, и появляется там, где ее меньше всего ожидают.
В эти-то сто лет после Сумарокова появились "Недоросль", "Горе от ума", "Ревизор"... Видно, услышан был скорбный глас Александра Петровича Сумарокова: "Ста Молиеров требует Москва, а я при других делах по моим упражнениям один только..."
ПРАВО НА НЕДОВОЛЬСТВО
Только тот, кто недоволен собой, имеет право на все прочие недовольства.
СМЕХ И СЛЕЗЫ
Людей объединяет то, что они любят смеяться и не любят плакать, - хотя, как известно, слезы приносят облегчение, а смех нередко доводит до слез.
Разъединяет их то, что они смеются и плачут по разным поводам.
Чем мельче повод, тем резче грань между слезами и смехом. А чем повод значительней...
У великих сатириков смех - заменитель слез. Но, в отличие от слез, он не приносит облегчения.
ОТДЫХ ОТ ВЕЛИКИХ ПРОБЛЕМ
Особенно популярна литература, которая будит маленькие мысли и чувства, а большим позволяет спокойно спать.
Маленькие мысли и чувства выскакивают, застегивают мундирчики и начинают добросовестно чувствовать и мыслить.
А большие - спят. Крепко спят. Но без храпа - чтоб их, чего доброго, не услышали.
СКУПОЙ ЯЗЫК СЛАВЫ
Всякое определение сужает понятие, а иногда и просто оскорбляет его.
- Слово имеет псковский поэт Александр Пушкин!
Разве это не оскорбительно для Пушкина?
- Слово имеет поэт Александр Пушкин!
Тоже оскорбительно, но не так.
Язык славы скуп, он не терпит ничего лишнего.
- Слово имеет Пушкин!
И сразу все затаили дыхание. Только так и нужно Пушкина объявлять.
А Ерофеев обижается, когда его объявляют по-пушкински:
- Слово имеет Ерофеев.
Он предпочитает, чтобы его объявляли так:
- Слово имеет Николай Ерофеев, поэт, член Союза писателей, заслуженный работник культуры.
ЗАГАДКИ СЛУЧАЙНОСТИ
Случайность любит выдавать себя за закономерность, обнаруживать в себе какой-то скрытый, таинственный смысл.
- Назови-ка мне трех самых крупных русских сатириков.
- Гоголь, Салтыков-Щедрин... Пожалуй, еще Чехов.
- Правильно. А когда они родились? Назови их годы рождения.
Я называю.
- А теперь раздели каждый год на семнадцать. Все они делятся на семнадцать с остатком семь.
- Но если с остатком, зачем их делить на семнадцать? Почему не на пятнадцать, не на восемнадцать?
- Такое это число. На семнадцать делятся годы рождения величайших писателей - Сервантеса и Шекспира.
- Забавно. Бывают же совпадения!
- Ты считаешь это совпадением? А то, что год рождения величайшего французского сатирика Мольера делится на семнадцать с остатком семь? И год рождения величайшего немецкого сатирика Эразма Роттердамского делится на семнадцать с остатком семь? Это тоже совпадение?
- Совпадение.
- А то, что год рождения величайшего... величайшего... - Случайность исчерпала писателей, но у нее еще был резерв. - Год рождения величайшего Леонардо да Винчи делится на семнадцать с остатком семь - это тоже совпадение?
- Совпадение.
- Ну, хорошо. А то, что твой собственный год рождения делится на семнадцать с остатком семь?
Я быстро делю свой год рождения на семнадцать. В остатке получается семь.
Вот это да! Гоголь, Чехов, Салтыков-Щедрин... Мольер, Эразм и Леонардо да Винчи... Неплохая компания для такого человека, как я...
- Да, пожалуй, - соглашаюсь я. - Наверное, это закономерность.
ИЗ ЧЕГО ДЕЛАЕТСЯ ИМЯ В ЛИТЕРАТУРЕ
Когда мы говорим: имена Рабле, Свифта, Гоголя, - мы имеем в виду их фамилии, а не имена. Не Франсуа, Джонатан, Николай, а Рабле, Свифт, Гоголь.
Вот из чего делается имя в литературе: оно делается из фамилии.
Из имени фамилию сделать легко: из Ивана - Иванова, из Андрея Андреева... А вот из фамилии сделать имя... На это нужно потратить всю жизнь. Да так потратить, чтобы весь мир оказался в выигрыше.
ДОСТОЕВСКИЙ
Достоевский начинался задолго до Достоевского, когда протопоп Аввакум говорил голосом Мармеладова:
- Курочка у нас черненькая была...
И позднее Достоевский не раз возникал в книгах различных писателей.
И когда он наконец появился, он не наследовал своих предшественников, он просто собрал себя.
Не оттого ли его пробирающая до костей интонация - что на протяжении долгих веков он собирал себя по крупицам?
ГОРОДНИЧИЙ ПО ФАМИЛИИ ХЛЕСТАКОВ
"И тут же в один вечер, кажется, все написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная в мыслях... Много, премного у меня романов в голове; да такие бойкие ребятишки эти романы, так и прыгают из головы. Но нет, не пущу до время; а после, извольте, полудюжинами буду поставлять! Извольте! извольте! Ох вы, мои други сердечные! Народец православный!"
Только первые две фразы в этом монологе говорит Хлестаков, а все остальное - не литературный, а действительный, жизненный персонаж, преуспевающий литератор. Его, Александра Орлова, можно обвинить в хлестаковщине, но скорее Хлестакова можно обвинить в орловщине, поскольку слова, здесь приведенные, цитировались Гоголем задолго до рождения Хлестакова. Может быть, Хлестаков и назван Иваном Александровичем как законный сын Александра Орлова, а его вранье чиновникам не что иное, как мечты о таком же литературном успехе.
1 2 3 4 5 6 7 8